Скоро Байрамова, молодого агронома, кандидата в члены КПСС, направили в айтмембетовскую бригаду, в родную деревню, где дела обстояли ещё хуже, чем в вышеописанном дальнем отделении совхоза. Всё хозяйство бригады находилось в заброшенном состоянии. Деревянные здания клуба и магазина давно прогнили, а фельдшерский пункт был совсем ветхим. Более ста учащихся ходили на занятия пешком в соседнюю деревню Азово за десять километров. Говорить об организации труда не приходилось, трактористы и животноводы воровали напропалую всё совхозное добро и пьянствовали.
Газиз Байрамов начал работу в бригаде с того, что навёл порядок и прекратил пьянство на работе. С первого же дня повысил зарплату в два-три раза. Механизаторы и скотники перестали при нём заготовлять корма при помощи кривой косы. Сенокосные угодья были распределены между работающими на совхозных полях и фермах людьми, и рабочие совхоза перестали заготавливать корм личному скоту, кося траву по оврагам. Кто начал хорошо работать, тот и жить стал лучше.
За год работы бригадиром Газиз Байрамов построил в родной деревне деревянные здания магазина, клуба, фельдшерского пункта, также с земляками возвели четыре помещения ферм для молодняка крупного рогатого скота, по сто двадцать голов на каждое здание, поголовье скота увеличилось в два раза и насчитывало более восьмисот семидесяти голов. В бригаде стали выращивать для всего района чистопородных нетелей бестужевской породы, улицу деревни засыпали гравием и огородили местное кладбище.
Все трактора, находящиеся до этого у трактористов дома, собрали в одно место возле конторы бригады на ферме и организовали технический двор. Там же был устроен подогрев воды и подача пара для двигателей тракторов в зимнее и осенне-весеннее время на радость жёнам механизаторов, которые перестали дома по утрам подогревать на плитах дровяных печей воду в шести-восьми вёдрах. Также была налажена работа новой кузницы, где можно было не только ковать металл, но и заниматься сварочными работами, возле фермы подняли водонапорную башню. Животных стали поить только тёплой, подогретой водой, на корм давали даже варёный картофель с фуражом. Скоро в деревне появилась и своя пилорама!
Когда Байрамов работал в дальнем отделении совхоза, граничащем с полями айтмембетовской бригады, он распорядился, чтобы залежные земельные участки бывшего помещика Круглова вспахали снова. Отдохнувшая за целый век земля дала невиданный урожай зерновых культур. Была у него ещё одна мечта: построить во владениях своего прадедушки Лукманхакима, где была заложена деревня Кругловская, склады и полевой стан. Тогда не вышло, потому что директор совхоза, сославшись на то, что эти участки очень далеки от центра, а ремонт дорог обойдётся в разы дороже, не дал согласия. А сейчас, когда Байрамов стал руководителем айтмембетовской бригады, директор распорядился построить в бывших владениях этого помещика и помещика Софронова, у деревни Софроновки, полевой стан, заправочную станцию, дом-общежитие и полевую столовую. Услышав об этом, Газиз подумал, что эти объекты можно поставить и на полях Кымызнай или Бейе-баши, где его предки Япар-бай и Лукманхаким делали кумыс и казылык[1] в огромных объёмах.
Скоро два строительных звена из шестнадцати человек за десять дней управились с заданием директора совхоза и на бывших землях царского помещика Софронова воцарились объекты советского хозяйства: полевая столовая, дом-общежитие, заправочная станция и другие.
Затем последовало новое задание директора совхоза. Он распорядился построить на урочище Бейе-баши две карды[2]для скота и дом животновода, чтобы отправить стада на летнее пастбище на Кымызнай и Французскую поляну, на бывшие владения Япар-бая и Лукманхакима. Сто лет спустя Газиз Байрамов, правнук Лукманхакима и прямой потомок предка Байсары седьмого колена, неожиданно стал распоряжаться вотчинными владениями своих предков.
Прибыл на место, накинул вожжи на ближний сучок и, не обращая внимания на бурно уродившуюся землянику под ногами, направился к строителям, которых сюда доставили на двух тракторах. Карду решили поставить на привлекательном месте, где росли высокие осокоря, осины, берёзы и несколько диких яблонь. Покончив с распоряжениями, Байрамов вернулся к своей лошади и, потянувшись за вожжами, чуть не упал. Часть дерева, которую он принял за сучок, оказалась кончиком железного креста на чьей-то могиле. Приглядевшись, бригадир прочёл выкованные на перекрестье следующие слова: «Гавриил Куликов, 18… года рождения, умер в 18… году. Уроженец д. Куликовской»[3]. Выходит, что этот участок принадлежал родному брату русского помещика Куликова, насильно прибравшего его у башкир почти сто пятьдесят лет тому назад, о чём всегда говорили старики деревни Айтмембетово. Только после этого Газим обратил внимание на еле заметные могилы, заросшие земляникой. Получается, что когда-то незаконно захваченная пришлыми людьми вотчинная земля местных башкир расщедрилась захватчикам только на десятки могильных участков и на землянику на них.
Бригадир Байрамов распорядился перенести яйляу[4]на другое место.
– Ребята, здесь, оказывается, кладбище, – объяснил он своё решение. – Здесь покоятся тела тех, кто силой отнимал земли у наших предков. Как бы то ни было, кладбище – это святое место. Карду на кладбище ставить не будем, да и скотину надо увести подальше. На другом конце поля есть прекрасное место, там и будем располагаться!
Вместе с одним пожилым строителем Газиз отправился разметить ещё одно место для яйляу на поляне Кымызнай. Вскоре его спутник заговорил:
– Сейчас я тебе, Газиз, покажу трёхсотлетний дуб, на котором сохранилось подобие вил – тамга[5] твоего дедушки Лукманхакима. Я с этого дуба снял две коры, однако дерево не смог свалить. Оно уже лет пятьдесят без коры стоит, высохло всё и стало будто железным. Его топором не возмёшь, ствол дерева от удара просто звенит, как стальной!
Из рассказа строителя, по совместительству и известного местного охотника, стало известно, что тамга в виде вил с кривой рукоятью была давно вырублена топором на высоте человеческого роста. Охотник узнал про это в пятидесятые годы от старого местного муллы Хибат-бабая.
На поляне Кымызнай строитель показал Газизу фундамент бывшего большого дома Лукманхаким-бая, а также места, где до сих пор не выросли деревья, и произнёс:
– Газиз, смотри, на той высохшей липе виден кончик стрелы. Кто-то, когда ещё дерево было молодым, стрелял по нему, как по мишени, а когда стрела сломалась, махнул рукой. А кончик стрелы прирос к липе. Наверное, когда кора отпала, он как бы вылез наружу. Смотри, на кончике те же кривые вилы. Твой прапрадед, видно, обожал порядок, даже стрелу свою отметил тамгой своего рода. Здесь родился твой дед Лукманхаким! – продолжил он. – В деревне до сих пор помнят, что он, как только появился на свет, стал плакать и плакал до тех пор, пока не скончался его престарелый дедушка Япар. А дед Япар очень ждал рождения внука и, как только тот родился, завещал ему всё своё состояние и в тот же час умер. Говорят, отец Лукманхакима Габдракип-бай был очень жёстким человеком и о завещании деда, своего отца, сказал сыну только на старости лет, перед своей смертью. Лукманхаким вырос очень смышлёным, говорят, что от губернатора он получил в подарок железный пароконный тарантас и медный тульский самовар, потому что помогал одному французу строить недалеко отсюда чугунолитейный завод, дружил с этим французским заводчиком и русскими землемерами. Даже выучился на землемера и за хорошую работу, за то, что кормил и защищал заводское население, получил от губернатора звание офицера. Его, говорят, приглашали на работу в Уфу, но он, охраняя и защищая свою землю, остался жить здесь. На заводе директора были разные. Одного немца, нанятого руководить заводом, звали Пинто, а русские звали его за глаза Литром, переводя объём жидкости, например водки, на свой лад. Ведь пинта – это пол-литра или даже литр виски английского? Вот остатки углей, – строитель пнул ногой куски бурого предмета. – Это место старых домов в Кымызной, новой деревне, заложенной твоим прапрадедом Япар-баем. Их сожгли подельники помещика Куликова и его друга Круглова. А на золе пожарища веками ничего не вырастает. Вон лежит выкованный из железа затвор дверей, даже видна подкова со следами горения.
Вскоре более пятисот голов крупных нетелей бестужевской породы айтмембетовской бригады совхоза «Инзерский» паслись на богатых разнотравьем полянах, на бывших угодьях вотчинной земли рода Байсары, куда входил в седьмом колене и сам бригадир Газиз Байрамов. А наслушавшиеся всяких историй об этих местах пастухи во время ночёвки в маленьких бревенчатых домах часто слышали разговоры на иностранных языках, которые раздавались на территории бывшего французского завода, фыркание десятков коней на Кымызнайской поляне и много раз – долгий горький детский плач. Бывая здесь, Газиз пытался объяснить им, чтоб они не боялись призраков, что это гул леса, а ночной крик и плач – это призывы сказочных братьев – птиц Сак и Сук, которые ищут друг друга и никак не могут найти.
Пастухи успокоились только тогда, когда бригадир снабдил их охотничьей двустволкой, сотней зарядов к ней и электрофонарями. В каждый приезд они передавали Газизу то копьё, то наконечники стрел, то железные подковы и кольца от удил. Однажды во время чаепития возле леса нашли спрятанное под деревом прогнившее и проржавевшее ружьё старого образца и ржавый большой нож. Газиз долго хранил их у себя, а потом вовсе забыл, куда их положил. Возможно, их взяли шустрые братишки для игр в войнушку и потеряли где-то.
Совхоз «Инзерский» издавна славился возделыванием клевера сорта архангельский-иглинский. Но этому сорту не уделялось ранее должное внимание. Правительство, привыкшее заботиться обо всём высоком, не замечало того, что лежит под ногами. И, похоже, тогда так распорядилась судьба, что сам Всевышний вывел на дорогу учёных – кандидатов наук из Ленинградской и Латвийской сельхозакадемий, которые приехали в совхоз «Инзерский» закупить семена клевера, оставшиеся тут ещё от латышей и белорусов на их сенокосах, дающих хорошие урожаи! В те дальние советские времена семена клевера были на вес золота. За центнер клеверных семян можно было купить мотоцикл «Иж-Юпитер» с коляской. А за тонну – легковую автомашину.