овали его. Опять полыхнул золотом листок аканта на паладинском плече, и феечки рассыпались цветными искрами. Паладин прыгнул к магику, уже кастовавшему вторую «Цирюльню», вытянул вперед левую руку, и магик разразился проклятиями, когда уже почти сформированный каст разлетелся полупрозрачными осколками прямо в него самого. Едва успел прикрыть лицо широким рукавом мантии, тут же превратившимся в лохмотья. И сразу же получил удар под дых ногой в подкованном паладинском сапоге.
Автор «Плевка Василиска», второкурсник, оказался самым благоразумным из всей компании: он не стал атаковать повторно, а кинулся к лестнице на галерею. Но Жоан подхватил с соседнего стола недопитую бутылку с вином и запустил в него. Бутылка врезалась тому в поясницу, он вскрикнул, взмахнув руками, и свалился с лестницы. Пытаясь ухватиться за перила, он только пересчитал задницей четыре ступеньки, а когда доскакал вниз, то Робертино был уже рядом и отвесил ему крепкий пинок. Второкурсник, подвывая, убежал под лестницу и там затих.
Но тут наконец оклемался практикант, поднялся из-под стойки, злой и помятый, и швырнул в наглых паладинов сразу две шаровые молнии.
Жоан, едва увидев молнии, тут же понял: это уже серьезно, молнии были боевые. Он быстро взмахнул своим мечом, крутанулся сам, вызывая резкое движение воздуха, и только тогда сообразил, что меч-то у него деревянный, а этот прием рассчитан на стальной. Но все равно получилось: молнии уклонились к нему, он снова крутанул мечом, и два лиловых потрескивающих шара, подхваченные воздушным вихрем, потянулись за кончиком деревянного клинка, сорвались с него и влетели прямо в камин (хвала Пяти Богам, холодный по летнему времени), где и взорвались, закидав ползала обломками экрана, кусками кирпичей и ошметками двух чучел оленьих голов, висевших над камином.
Хозяин заведения резво защелкал счетами.
А Робертино в тот миг, когда магик-практикант выпустил обе молнии, быстрым, словно танцующим движением приблизился к нему, вытянув в его сторону правую руку с мечом и выставив ладонь согнутой в локте левой. На втором шаге он рубанул мечом по воздуху чуть ли не перед носом магика и резко отдернул назад левую руку с уже сжатой в кулак ладонью. Снова полыхнули на его мундире акант и золотые галуны, но на сей раз не погасли.
Магик же коротко вскрикнул, завалился назад, взмахнув руками, и ляпнулся на задницу, глядя на Робертино с большим удивлением.
Стоявшие на пороге Джулио и Карло смотрели на это с точно таким же удивлением.
И было очень-очень тихо.
Паладин стоял над поверженным противником, тяжело дыша и словно не замечая, что шитье на его мундире светится. Жоан утер пот со лба, на всякий случай еще раз пнул ногой валяющегося рядом с ним магика-любителя «Заморозки». Подошел к задумчиво стоящему над практикантом товарищу и осторожно коснулся его рукава:
‒ Хм… Робертино, ты бы сбросил наконец. Мы им уже достаточно наваляли, зачем еще напрягаться.
Робертино кивнул, посмотрел на свою левую руку, все еще сжатую кулак. Вокруг кулака мерцала чуть голубоватая магическая аура – выдернутая из магика мана. Паладин подошел к практиканту, раскрыл ладонь перед его лицом. Голубоватое мерцание погасло, золотое шитье и акант тоже перестали сверкать. Магик глубоко вдохнул, схватился за голову и тихо заскулил. Робертино вложил деревянный меч под мышку и с укором сказал ему:
‒ Ну я же предлагал выйти, сеньор маг. А теперь вам придется платить за это веселье.
Тот закашлялся, силясь что-то ответить. Жоан, опираясь на свой деревянный меч как на трость, отметил:
‒ Предупреждали же. Впрочем, сеньоры, ничего ведь личного, просто цеховая солидарность. Вы ж понимаете.
И он ухмыльнулся.
С каминной полки с грохотом рухнули золоченые вульгарные часы. Хозяин кабака невозмутимо отщелкнул костяшки на счетах и объявил:
‒ Тысяча четыреста реалов серебром, сеньоры. Кто будет платить?
‒ По-моему, это очевидно, ‒ пожал плечами Робертино. ‒ Платит проигравшая сторона. А мы, с вашего позволения, откланяемся.
И он поклонился. Посетители кабака вдруг разразились аплодисментами и воплями восторга. И под эти овации Робертино направился к выходу, а Жоан, ухмыляясь еще нахальнее и самодовольнее, устремился за ним, по пути слегка пнув застывших с раскрытыми ртами кадетов:
‒ Ну, теперь поняли, для чего устав соблюдать надо?
Джулио посмотрел на него с недоумением:
– Нет, а для чего?
Паладин схватился за лоб и закатил глаза:
– Мир еще не видывал таких идиотов!!! Живо, на улицу, пока еще пинка не получил!
Кадеты вымелись из кабака, поспешая за Робертино.
На башне Соборного Храма Пяти Богов начал бить колокол, и паладины прибавили шагу.
– Как бы на ужин не опоздать, – с беспокойством сказал Жоан. – Жрать-то как хочется после этакого махалова, а, Робертино?
Приятель только кивнул, думая не столько о еде, сколько о недочитанном трактате.
Уже примерно на середине лестницы на холм, по пути ко дворцу, Жоан решил снова попытаться втолковать кадетам, что к чему. Взялся он за Карло, как более смышленого из этих двух баранов, и спросил вкрадчиво:
– Как ты думаешь, кадет Карло, что именно произошло в «Розе и Мимозе»?
Карло, измученный подъемом, пропыхтел:
– Вы наваляли магикам.
– Какой умный мальчик, – похвалил его Жоан, ничуть не запыхавшийся. Джулио, тоже мокрый и красный, уставился на него и на Робертино с завистью. Конечно, у обоих кадетов были изрезаны спины, однако порезы все-таки неглубокие и подъему по лестнице не мешающие. И ведь же кадетов наставники должны были гонять до изнеможения!!! Джулио и Карло стали кадетами сразу после Новолетия, когда в корпус принимали новичков, а до сих пор подняться по Королевской лестнице не запыхавшись не могли. Конечно, лестница длинная и довольно крутая, но… сам-то Жоан шел себе и шел, дышал размеренно и даже ничуть не вспотел. Не говоря уж о Робертино, тот вообще выглядел так, словно по цветущей полянке неспешно прогуливался. Разве что был чересчур задумчив. Жоан дернул его за рукав:
– Нет, ты только посмотри на этих лопухов. Да пока они по лестнице поднимутся, их выжимать можно будет. И ведь их же гоняют с самого Новолетия. Представляешь, какое это было барахло изначально?
Паладин кивнул, соглашаясь:
– Да уж. Их родители уж очень сильно короля упрашивали пристроить их в кадеты, прямо изводили. Помнишь, Кавалли жаловался, что скоро в корпус таких брать начнут, что ложку в ухо суют и еле ноги таскают? Так это он про них говорил.
Кадеты, услыхав это, явно обиделись, но промолчали – всё еще были под впечатлением от того показательного мордобоя, что паладины устроили в кабаке. Жоан же продолжил наседать на Карло:
– Кадет Карло, почему, как ты думаешь, мы смогли навалять магикам, а вы – нет?
На сей раз Карло дольше думал над ответом. Очень, конечно, хотелось ляпнуть первое же, что в голову пришло – мол, Робертино и Жоан просто старше и лучше обучены, но он чуял, что от него ждут не подтверждения очевидных вещей, а чего-то другого. По его лицу было видно, как натужно скрипят мозги в поисках правильного ответа, и когда Карло наконец додумался, то так просиял, что аж фонарики на лестнице рядом показались тусклыми:
– Наверное, это потому, что мы к шлюхам ходили… А нам вроде б по уставу нельзя…
– О, да ты, я смотрю, не совсем пропащий, из тебя, глядишь, хоть плохонького, а все же паладина можно будет со временем сделать, – похвалил его Жоан.
Джулио застыл на месте и обалдело уставился на Жоана и Робертино:
– Э-э-э… так это что, правда?
Он жалобно захлопал глазами:
– Это что, нам, получается, на самом деле трахаться нельзя? Это нечестно!!! Меня о таком никто не предупреждал, когда в паладины записывали!!!
Робертино и Жоан не выдержали, и в который раз за вечер согнулись в приступе неудержимого хохота, отчего вынуждены были схватиться за перила, чтобы не скатиться вниз по лестнице. Даже Карло посмотрел на приятеля как на последнего дурака и тяжко вздохнул.
Отсмеявшись, Робертино выпрямился, все еще держась за живот, утер слезы с глаз и проговорил, срываясь на хихиканье:
– О боги, давно я так не смеялся!!! Да, Джулио, нельзя. И это, представляешь, теперь на всю жизнь! Ну, ты, конечно, можешь избавиться от паладинского обета, совершив что-нибудь совершенно не совместимое с уставом, но тогда тебя в монастырь на покаяние отправят. Ну, еще можно ногу себе отрубить… Что, не хочешь? Ну тогда смирись с судьбой. Конечно, ты можешь устав в этом пункте не соблюдать и обет нарушать, но тогда тебя уделает даже самый паршивый маг. А ты думал, почему короля и королевский дворец именно паладины и охраняют? Вот поэтому!
А Жоан добавил:
– И вообще, на твоем месте я бы сейчас совсем о другом беспокоился. Например, о том, что и как ты завтра вечером будешь говорить Кавалли, когда он вернется из отпуска. И о том, какое наказание он тебе назначит.
– А может… вы ему ничего не скажете? – робко попросил Джулио.
– Ха. Да он сам узнает. От мэтра Смерильо, декана мажеской академии, с которым он в карты играет по пятницам. Так что не советую тянуть, лучше сами признайтесь, может, он смелость оценит и не накажет слишком уж сильно, – сказал Жоан. – Но устав вы завтра оба будете вслух читать, на тумбе стоя. Вам это только на пользу.
Кадеты только вздохнули.
Перед самым сном Робертино наконец дочитал трактат Пастеля и теперь перелистывал, разглядывая гравюры, а рядом Жоан, развалившись на своей кровати, лениво крутил в руках головоломку из трех деревянных колечек на веревочке. Распутав веревочку, он снова собрал головоломку и спросил:
– А правда, что ты девственник?
Робертино закрыл книгу, отложил на ночной столик, явно собираясь на боковую:
– Правда.
– Хм… Но ты же до корпуса два года студентом был! Как же ты так умудрился – два года в университете, и остаться девственником? Что ты там делал? – удивился Жоан.
Его друг сел на кровати, пожал плечами и принялся взбивать подушку: