Люди в обществах с жесткой иерархией, по крайней мере, могут утешать себя тем, что их относительно неудачное положение – это не их вина. При полном отсутствии социальной мобильности не за что себя корить, если ты не выиграл «гонку». Более остро эмоциональная боль от социального неравенства ощущается в обществах, где есть хотя бы обещание меритократии[42]. Тебя воспитывают на историях успеха, «из грязи в князи», но время идет, а ты остаешься «в грязи», и что это о тебе говорит? Ты лузер.
«Гонка» наращивала темпы, и люди придумали изощренные способы наградить побеждающих. У древних финикийцев фиолетовую одежду носили те, кто хотел показать, что может позволить себе дорогую краску из морских улиток. В Средние века носили пулены – длинные остроносые туфли, настолько нелепые, что Эдуарду IV пришлось издать закон, запрещающий обувь с мыском более пяти сантиметров. В Тюдоровской Англии аристократы демонстрировали всем свои черные зубы – признак того, что они могут позволить себе есть сахар. В XVII в., если хотелось показать всем, кто тут «богатенький Буратино», вам следовало поставить на стол настоящий ананас (они стоили в районе пяти тысяч фунтов на сегодняшние деньги).
Мы можем жалеть этих глупых людей из прошлого, но если поменять фиолетовые тряпки на брендовые сумки, а угольно-черные зубы на ярко-белые виниры, то станет ясно, что символы богатства могут меняться, а стремление показать, насколько мы впереди в «гонке» – нет. «Гляньте на мой ананас! Посмотрите на мои нелепо длинные туфли, на мой Steinway[43] в холле, на мои золотые обои, на мой Rolex Daytona…» По мере того, как огромная махина глобального капитализма набирала обороты, гонка потребления все более заметно ускорялась: Как они могут позволить себе BMW? Так она теперь носит лабутены?
В последнее столетие толпа в модных очках поддерживала «гонку», призывая бежать быстрее и быстрее. Рекламщики из Сохо и с Пятой Авеню[44], может, и не считают себя создателями нашей неуверенности в себе, но их бизнес с триллионами долларов на счетах основывается на простой формуле: сравнивай, разочаровывайся, покупай. Эй, смотри, идеальная женщина с идеальным телом и идеальной жизнью. А теперь подумай о собственном средненьком теле, скучных буднях, неуютном доме, банальной личной жизни. Чувствуешь несоответствие? Все просто: купи нашу новую штуку/шубку/крем/каникулы – и будешь такой же! Вот уже сотню лет нас окружают образы красивых успешных людей не только в рекламе, но и в кино, и на страницах глянцевых журналов.
«Гонка» на сверхзвуковой скорости
Весь XX в. «гонка» только ускорялась. А потом, 4 февраля 2004 г., она перешла на сверхзвуковую скорость. Тем вечером Марк Цукерберг запустил первую социальную сеть для своих одногруппников в Гарварде, и мир сместился с оси. Сегодня количество ее пользователей уже более 3 млрд, что составляет половину планеты. Сеть привлекает их, как мед – мух, благодаря возможности общаться и сравнивать себя с другими, что способствует «гонке».
Помните эволюционные корни подобных сравнений? Люди делают это не для того, чтобы приятно провести время, глубоко на подсознательном уровне мы верим, что повышаем наши шансы на воспроизводство и продолжение рода. Наш древний мозг внушает: чем лучше мы знаем своих соперников, их внешность, работу, партнеров, тем больше у нас шансов преуспеть. «Врага нужно знать в лицо, – шепчет подсознание. – Не отставай!»
Вполне резонно, если живешь в племени из тринадцати человек. Но для виртуального сообщества в 3 млрд пользователей это катастрофа. Как можно соревноваться с бесконечным числом незнакомцев, тщательно выстраивающих свою жизнь в соответствии с максимально гламурной и счастливой картинкой? Чья реальная жизнь хоть немного похожа на ролик искусственно смонтированного существования?
За 12 тыс. лет «гонка» стала неотъемлемой частью нашей жизни и общества. С ранних лет мы узнаем о существовании иерархии и статуса. С подросткового возраста сравниваем себя с другими, вечно недовольны своим телом. С двадцати лет стремимся к покупке лучшего дома, машины, вещей, потому что все это – символы определенного положения и статуса. И при этом нас не оставляет постоянный фоновый шум, голос, твердящий, что мы участвуем в огромной гонке с другими людьми.
Кто-то скажет, что «гонка» – закономерная часть человеческой жизни, а вечное соревнование, стремление и неудовлетворенность – неизбежные ощущения для всех людей. Мы все равно будем продолжать сравнивать себя с другими и желать того, чего у нас нет, не так ли? Так уж у людей повелось, да? «А вот и нет», – ответят наши предки.
Жизнь, свободная от иерархии и сравнения себя с другими
Современная жизнь постоянно побуждает нас сравнивать себя с другими и чего-то хотеть, а вот жизнь общества охотников-собирателей на удивление была лишена иерархии, статуса и разочарований, с ними связанных. В последние пару веков антропологи изучили десятки первобытных обществ и нашли одну общую черту: эгалитаризм[45]. До массовой сельскохозяйственной революции у них не было ни вождей, всеми повелевающих, ни аристократов, ни крестьян. Еда распределялась равномерно между всеми, независимо от того, кто поймал добычу.
Для охотников-собирателей равенство – не просто приятный способ организации общества, оно необходимо для выживания. Представьте: вы часами бродите по кустам, но домой приносите один подпорченный инжир. В этот день вы полностью полагаетесь на готовность других поделиться добычей. А на следующий день, если им не повезет, они полагаются на вас. Непредсказуемость результата охоты и собирательства приводит к необходимости сотрудничества и готовности делиться – соперничество и превосходство одного над всеми приведут к постепенному вымиранию.
В слове «команда» нет буквы «я», точно так же и в племенах охотников-собирателей не было главных. Поэтому они очень серьезно относились к самовозвеличиванию. В конце 1960-х гг. антрополог Ричард Боршей Ли много лет провел среди племени кунг в Калахари. Однажды на Рождество он захотел угостить своих друзей праздничным ужином и купил на рынке самого большого и мясистого быка, какого смог найти. К сожалению, этот подарок был воспринят не слишком хорошо. Члены племени отвели ученого в сторону и ругали принесенное им мясо: «мешок с костями», «тощий кусок», «что нам тут есть, рога?»[46].
Не понимая, к чему все это, ведь животное могло накормить целое племя, Ли обратился к старейшинам. Последовал ответ: «Когда молодой человек приносит с охоты столько мяса, он начинает зазнаваться, слишком много о себе думать и презирать других. Мы это не приемлем… поэтому называем мясо бесполезным. Так мы сдерживаем нрав и делаем его более скромным».
Ли стал жертвой древнего ритуала под названием «оскорбление мяса» – способ осадить сильного или даже не дать ему стать таковым. Антропологи, изучающие культуру, называют это «уравнивающим механизмом», и в подобных обществах он нужен, чтобы сдержать хвастовство и высокомерие, способные повредить гармонии тесно живущего племени.
Уравнивающие механизмы помогают предотвратить ситуации, когда кто-то слишком много о себе думает – этой же цели служит отсутствие у членов племени частной собственности.
Долгое время считалось, что жизнь охотников-собирателей полна лишений. Затем в 1966 г. антрополог Маршалл Салинс, специализировавшийся на экономической антропологии, выдвинул кардинально иную идею, описав их как «первоначальное общество изобилия»[47]. Учитывая отсутствие у них холодильников, набитых едой, и дорогих машин, это описание кажется странным, но Салинс утверждал: изобилие означает доступ ко всему, чего мы желаем, а у охотников-собирателей было все, что они хотели.
Они мало имели, но они и мало просили. Их не мучили недостижимые мечты. Они избежали вечного стремления к большему. Антрополог Джеймс Сазман, проведший многие годы среди племени ю’хоанси в Калахари, утверждал: «Они научились искусству не заботиться о том, где трава зеленее»[48].
И хотя мы не можем переместиться на 20 тыс. лет назад, резонно предположить, что наши предки так же не переживали, что где-то трава зеленее. Конечно, они могли с завистью смотреть на шкуры зверей, убитых другим охотником. Женщины могли завидовать самой красивой в клане. Но все же в их жизнях было мало чему завидовать и насчет чего сокрушаться. В племени из 30–50 человек не с кем особо конкурировать. Не было и символов статуса, из-за отсутствия которого в настоящее время сокрушаются многие люди. Не зная даже, как живут люди в соседней долине, ты не будешь им завидовать. Не существовало чинопочитания, можно было не думать о тех, кто выше тебя. В общем, они были свободны от «гонки».
Ребята из контркультур любят говорить: «Во всем виноваты Они», подразумевая правительство, власть, подавляющую обычных людей, перемалывающую их жизни в жерновах. Во второй части этой главы мы обсудим, в чем виновата «гонка». «Гонка» – это великое соревнование за то, чтобы иметь больше, делать лучше, быть богаче и успешнее остальных.
Мы не можем устранить неравенство, разрушить классовую систему и поставить на колени весь мировой капитализм, но мы можем отсеивать информацию, которая ставит нас выше или ниже других людей и вредит самооценке и благополучию. Представьте, что «гонка» – это реальное соревнование, транслирующееся на огромном светящемся экране под оглушительно громкие комментарии о том, кто лидирует, а кто отстает и на каком вы месте. Мы не можем прекратить это соревнование (это невозможно), но мы можем снизить громкость постоянных комментариев (что вполне достижимо).