Она вспомнила, как в детстве открывала темные створки старого шкафа в гостиной и перебирала письма, пытаясь представить, каким был дом Рабалтуэ столетие назад. В шкафу хранились пожелтевшие от времени газеты, брошюры для путешественников и рабочие контракты, счета за продажу скота и аренду земли, списки остриженных овец, живых и погибших ягнят, памятные и крестильные открытки, рождественские поздравления, почти неразборчивые из-за выцветших чернил, свадебные приглашения и меню, фотографии дедушек и прадедушек, внучатых дядей и тетей, кузенов и родителей, земельные сделки семнадцатого века и договор о земельном обмене между горнолыжным курортом и наследниками усадьбы. В то время ей не приходило в голову присмотреться к личной переписке: вполне хватало рассказов Килиана и отца. Но после посещения конференции с участием африканцев некоторые странные и тревожные мысли зародились в ее сердце. Она ведь была дочерью, племянницей и внучкой колонистов.
С тех самых пор любопытство, касающееся всего, связанного с ее предками, не отпускало девушку. Несколько дней назад она ощутила внезапное и сильное стремление отправиться в деревню и открыть старый шкаф. Такое же нетерпение она испытывала, когда задерживались средства на университет. К счастью, ей удалось в рекордное время освободиться от забот, чтобы воспользоваться возможностью посетить старый дом. Теперь у нее была возможность перечитать всю переписку и наконец успокоиться. Интересно, кто-то еще открывал тот шкаф за последние несколько лет? Что, если ее мать Кармен или кузина Даниэла доискивались прошлого? Что, если отец или дядя захотели вспомнить те дни, когда писались эти строки, и снова стать юными?
Но она быстро отбросила эту мысль. Даниэле нравился старый каменный дом с его древней мебелью, но не более того. Кармен родилась и выросла в других местах и не считала дом своим. Ее единственной заботой после смерти матери Даниэлы было содержать дом в чистоте и порядке и держать амбары полными, чтобы в любой момент можно было устроить праздник. Она любила там отдыхать, но была рада иметь свой собственный дом.
Килиан и Хакобо ничем не отличались от других мужчин с гор. Они были очень скрытными и строго оберегали свою частную жизнь. Удивительно, что ни один из них не уничтожил те письма, как она поступила со своими юношескими дневниками, полагая, что уничтожение дневников сотрет из памяти все, что с ней происходило. Кларенс взвесила все варианты. Возможно, они думали, что в письмах нет ничего особенного, что могло бы их скомпрометировать. Или они просто забыли об их существовании? Какие бы ни были причины, она все выяснит, особенно о том, что не было написано. И вопросы возникли с появления клочка бумаги, который она только что прочла. Этот клочок мог всколыхнуть тихую жизнь дома в Пасолобино.
Не вставая с кресла, Кларенс дотянулась до деревянного ящичка на журнальном столике и вытащила из него лупу, чтобы получше рассмотреть листок. В правом нижнем углу виднелось что-то мелкое, похожее на цифру. Прямая, перечеркнутая поперек. Возможно, это семь. Семерка!
Она барабанила пальцами по столешнице. На номер страницы не похоже… Может, год? 47-й? 57-й? 67-й? Ни одна из этих дат не вызывала у нее ассоциаций с колониальными временами и испанцами на плантациях какао. Ничто не привлекло ее внимания, кроме строк, где аноним писал, что уже не вернется, как обычно, что кто-то посылал деньги из дома Рабалтуэ и что умер близкий человек получателя письма.
Кому отец, если это он, мог отправлять деньги? Почему он так заботился о чьем-то здоровье и, тем более, о чьей-то работе или учебе? Чью смерть он так тяжело переживал? Там написано «друзья в Уреке». Она ни разу не слышала об этом месте. И, самое главное, кто такая она?..
О жизни мужчин из дома Рабалтуэ в дальних странах рассказывалось сотни историй. Она помнила все наизусть, потому что Килиан и Хакобо при любой возможности вспоминали о своем потерянном рае. Правдивая история, которая впоследствии превратилась в сказку. Началась она десятки лет назад в маленькой деревушке в Пиренеях, продолжилась на маленьком африканском острове, а закончилась вновь в горах. До нынешнего момента Кларенс не приходило в голову, что все могло быть по-другому: все началось на африканском острове, продолжилось в деревеньке в Пиренеях, а завершилось в море. Может быть, ей забыли рассказать что-то важное?
Она отпустила свое воображение в странствие и нахмурилась, вспоминая, о ком Хакобо и Килиан говорили. Почти все принадлежали к ближайшему кругу. Неудивительно, что зачинщиком этих экзотических приключений был молодой авантюрист из деревни Пасолобино, который отправился в путь в конце девятнадцатого века, когда родились бабушка Марианна и дедушка Антон. Неведомо какие ветры занесли его на остров в Атлантическом океане, в то место, которое позже стали называть залив Биафра. Через несколько лет он скопил небольшое состояние и приобрел плодородную землю. А потом холостяки и молодые пары из Пиренеев решили отправиться на работу на плантации или же в город неподалеку. Променяли зеленые пастбища на пальмы.
Кларенс улыбалась, представляя грубоватых и замкнутых горцев – суровых, со сжатыми губами, привыкших к снегам, зеленым лугам, и серым валунам; теперь им надо было привыкать к ярким краскам тропиков, смуглым полуобнаженным телам, хлипким хижинам и нежности морского бриза. Ей непривычно было представлять Хакобо и Килиана в качестве главных героев книг или фильмов о колонистах, какими их видели европейцы. Но она знала только это. Она с ясностью рисовала ежедневный быт на плантациях, отношения с местными жителями, еду, летяг, змей, мартышек, разноцветных ящериц, мошку и москитов, воскресные вечеринки и перестук тумба и дрома. Именно так ей это и рассказывали. О том же она прочитала в первых письмах Килиана. Какая же тяжкая у них была и жизнь, и работа! Невыносимая…
Ее дети тоже здоровы… Значит, год должен быть 77-й, или 87-й, или 97-й. Кто бы объяснил, что значат эти строки… Она хотела сперва расспросить отца и Килиана, но быстро сообразила, что ей будет стыдно признаться в том, что читала их письма. Однажды любопытство заставило ее задать прямые вопросы во время семейного обеда, но когда дело касалось колониального прошлого, оба проявляли удивительную способность переводить разговор на другие, невинные темы. Надежды получить исчерпывающий ответ на прямой вопрос относительно писем не было.
Кларенс встала, зажгла сигарету и подошла к окну. Приоткрыла его, чтобы выпустить дым, и вдохнула свежий воздух. Дождь слегка увлажнил темные сланцевые крыши каменных домишек, жмущихся друг к другу. Длинный старый квартал Пасолобино выглядел ровно так же, как на старых черно-белых фотографиях начала двадцатого века, хотя большинство домов были перестроены, а улицы покрывал асфальт, а не брусчатка. Ниже деревеньки, история которой восходила к одиннадцатому веку, располагались туристические кварталы и отели горнолыжного курорта.
Она перевела взгляд на заснеженные пики, где заканчивался хвойный лес и начинались голые скалы, еще укрытые белым одеялом. В струящемся тумане вид на вершины был потрясающий. Как ее родные могли переносить такую долгую разлуку с этими горами, утренним ароматом влажной земли и безмятежной тишиной ночи? Было что-то манкое в этом пейзаже, если все ее родственники, уезжавшие на остров, рано или поздно возвращались назад.
Внезапно ей в голову пришло имя того, кого стоит спросить. Как она раньше о ней не подумала? Хулия! Никто не знал ответов лучше Хулии. Она прожила на острове всю жизнь и всегда разделяла ее любовь к историям Хакобо и Килиана. Она всегда была рада подольше поболтать с Кларенс и с самого детства относилась к ней с теплотой, потому что у нее самой были только сыновья.
Кларенс быстро потушила сигарету, бросила ее в пепельницу и, покинув гостиную, направилась в кабинет, чтобы позвонить Хулии.
Пересекая просторный вестибюль, она задержалась перед большим полотном, висящим над изумительной резной аркой работы мастеров семнадцатого века – одно из немногих уцелевших сокровищ, носивших на себе отблеск былого величия. На полотне было изображено их семейное древо. Первое имя, которое она прочла в левом нижнем углу, отмеченное 1395-м годом, было «Килиан Рабалтуэ». Трудно было представить, как ирландский святой, странствовавший по Франции, оказался в Германии и объединил свою фамилию с основателем ее рода. Скорее всего, этот самый Килиан пересек Пиренеи и так попал из Франции в Пасолобино. Ген странствий и медные жилы побудили его построить здесь дом. Из его имени вырастал толстый ствол, от которого разбегались ветви, а на листьях были начертаны имена сотен потомков.
Кларенс остановилась на поколении дедушки – первооткрывателях дальних земель, и пробежала взглядом по датам. В 1898 родился ее дедушка, Антон Рабалтуэ. В 1926-м он женился на Марианне с Мальты, родившейся в 1899-м. В 1927 году родился отец, в 1929-м – ее дядя Килиан, а в 1933-м – тетя Каталина.
Родословным в этих краях можно было доверять. Тут каждый знал, откуда произрастают корни. Ствол соединял по прямой самого первого Килиана с последними его потомками. В определенном месте девушка обнаружила свою дату рождения, фамилию, имя и дом, где появилась на свет. Многие из вошедших в их семью были родом из соседних деревень, названия которых также вписывались. В семье было принято давать одни и те же имена из поколения в поколение, воскрешая времена благородных сеньоров и сеньор. Древние имена только распаляли воображение. Мариано и Марианна, Хакобо и Джакоба, пара Килианов, Хуан и Хуана, Хосе, Хосефа, несколько Каталин, Антонио и Антония…
Изучение родословных было одной из ее страстей. Кларенс представляла, как жизнь протекала практически без изменений: люди рождались, росли, заводили детей и умирали на той же земле под тем же небом. Однако последние имена на семейном древе – Даниэла и Кларенс – прерывали связь с прошлым, нарушали его монотонность. Как будто с самого момента их рождения что-то изменилось, как будто родители отметили их особое предназначение. Уже взрослыми они с кузиной выяснили, что Килиан избрал имя Даниэла, не посоветовавшись со своей женой Пилар, чтобы та не смогла помешать ему. Это имя всегда ему нравилось. А вот для Кларенс имя выбрала мать, большая любительница любовных новелл. Она рыскала в прошлых странствиях отца, пока не натолкнулась на имя, достаточно звучное, чтобы ей понравиться, – Кларенс Рабалтуэ. Хакобо не возражал, возможно, потому что имя из африканского городка напомнило ему об идиллическом прошлом, которое они с Килианом часто вспоминали.