Роберт ШеклиПаломничество на Землю (сборник рассказов)
О РОБЕРТЕ ШЕКЛИ
Шекли переводят у нас начиная с 1961 года. Рассказы его появляются все чаще, во все большем числе журналов и альманахов, и его имя все прочнее утверждается в нашем сознании. Для американцев же он давно, несмотря на свою сравнительную молодость, значительная величина.
Роберт Шекли родился в 1928 году. В 1952 году он опубликовал в нескольких журналах первые рассказы, в 1954 году был уже достаточно широко известен, а еще несколько лет спустя о нем заговорили как об одном из выдающихся представителей американской фантастики.
Биография писателя — это прежде всего список его книг, а Шекли уже в двадцать четыре года был профессионалом и в двадцать шесть получил признание. Он с детства мечтал быть писателем, зачитывался научной фантастикой (хотя и не знал еще, что будет работать именно в этой области), писал стихи и небольшие пьесы. И все же «дописательская» биография Шекли была хоть и короткой, но достаточно богатой событиями.
Шекли родился в Нью–Йорке, но детство провел в провинциальном городе Мэплвуд, в штате Нью–Джерси. Окончив среднюю школу, он захотел посмотреть свет, добрался на попутных машинах до Калифорнии и там в течение нескольких месяцев работал кем угодно и где попало. Он развозил молоко, был садовником–декоратором, складским служащим, буфетчиком в ночном баре и просто мальчиком на побегушках. Потом тем же испытанным способом, на попутных машинах, Шекли вернулся домой и был призван в армию, где довольно скоро сделался младшим редактором в газете, затем писарем–кассиром и кончил службу в качестве гитариста в военном ансамбле.
После демобилизации Шекли поступил в Ныо–йоркский университет, получил специальность инженера–металлурга и несколько месяцев работал на заводе. В университете он много писал, посещал открытые курсы лекций по литературной технике (один из них вел такой видный мастер, как Ирвин Шоу), а едва ему удалось напечатать первые два рассказа, целиком отдался любимому делу. Как ни стремительно менял Шекли виды занятий, последнему из них он остался верен. Им опубликовано шесть сборников рассказов (причем некоторые рассказы быстро стали хрестоматийными), четыре фантастических и пять приключенческих романов. На его сюжеты уже снят один и снимаются еще два кинофильма. Шекли принадлежит к числу не только самых известных, но и самых активно работающих современных американских писателей.
В заметке, завершающей первый сборник его рассказов, Шекли объяснил, почему он предпочел фантастику всем другим жанрам. «Ни один вид творчества, — говорил он, — не предоставляет писателю такой свободы действий, как фантастика. Она может охватить — и охватывает — все на свете, от безудержной романтики приключений до сатиры и социального анализа». И, надо сказать, Шекли не пренебрегает ни одной из этих возможностей.
Фантастика, говорят, тяготеет либо к сатире, либо к утопии.
Можно изображать мир, в котором усугублены наши пороки, либо мир нашей мечты. Социальный смысл фантастики вскрывается как через то, так и через другое. Художественный же ее эффект достигается благодаря тому, что даже о самом обычном пишется как о чем–то ни на что не похожем — на то она и фантастика.
Так вот, у Шекли социальный смысл приобретает уже сам факт, что он пишет фантастику, иными словами, — что он пишет о необычном. Конечно, он и утопист и сатирик. Шекли пишет не столько обо всем на свете, сколько обо всем белом свете, о связи всего на свете. Фантастика для него тот жанр, где ему легче всего быть философом, оставаясь художником.
Он наслаждается своей ролью художника, своей способностью напридумать бог знает что. Он пишет очень разные вещи — смешные, ироничные, страшные — и вместе с тем все или, скажем, почти все написанное Шекли носит очень явный отпечаток его индивидуальности.
В то же время Шекли, пожалуй, самый традиционно–американский из современных американских фантастов. Корни его творчества уходят глубоко в те времена, когда слова «фантастика» и «наука» еще не срослись и по страницам американских журналов и книг проносились на конях, протопывали в тяжелых старательских башмаках, проплывали на плотах и колесных пароходах герои, право же, никак не причастные ни к миру науки, ни к большому миру, обжитому, перекроенному и переосмысленному на свой лад современной наукой. А какие поразительные истории они рассказывали! Про Железного Дровосека, Страшилу Мудрого и про девочку Элли и еще про братца кролика, а потом и другие истории, вроде бы уже про взаправдашних людей, но такие, что когда правда, то на обычную правду совсем не похожая, а когда вымысел, то такой, что как две капли воды походит на правду. Шекли хорошо помнит и любит этих героев. В этом его необычность.
Буйство красок, бешеный порыв в неизвестное, вера в неисчерпаемость души человеческой — все эти определения мало подходят для современной американской фантастики. Она, напротив, сдержанна, логична, весьма недоверчива. Иными американским фантастам быть трудно. Вот что говорит, например, о себе и других американских фантастах Айзек Азимов (его интервью приведено в предисловии А. и Б. Стругацких к сборнику Азимова «Путь марсиан», изд–во «Мир», 1966 год):
«…для человека, привыкшего смотреть на вещи с американской точки зрения, оптимистическое видение современного общества неприемлемо. Я использую фантастику для критики общества. Так же поступают в общем и все другие американские фантасты. Мы считаем, что поразительные достижения современной науки могут привести к уничтожению человечества… Я… раньше был… оптимистом. Но сейчас я познал ужас перед тем, что создает наука…»
И это заявляет человек, книги которого отнюдь не кажутся особенно пессимистичными. Что уж тут говорить про Рэя Бредбери с его апокалипсическим отношением к миру…
Мы знаем, какое полезное воздействие на сознание современного американского читателя оказывают Бредбери, Азимов и другие совсем не веселые американские фантасты. Во всяком случае, те фантасты, которые, по словам Бредбери, «при столкновении с отвратительными явлениями в… обществе тут же воспламеняются негодованием и ненавистью». Мы знаем, как ненавидят их реакционеры, мечтающие превратить американцев в развеселых дуболомов с улыбкой, раз и навсегда вытесанной на примитивной физиономии. И нам нетрудно понять этих писателей, мечтающих просветить своего соотечественника, заставить его задуматься. Нетрудно понять и специфику их литературной манеры.
Если современную фантастику сравнить по способу художественного мышления с литературой какого–нибудь из прошлых столетий, то скорее всего приходит на ум, пожалуй, XVIII век — век Просвещения, с его ясной, рациональной, лишенной предрассудков литературой, приучавшей людей смотреть на мир чистым и острым взором. Просветители были гуманистами, но их гуманизм принадлежал рациональному веку, поклонявшемуся механике Ньютона. Это был гуманизм от разума. Просветители очень многое сделали нам понятным и очень немногих своих героев — близкими.
Что поделаешь, нам, людям XX века, многого недостает в просветительском гуманизме. Нас отделяют от Просвещения два века развития общества и литературы. Нам хочется большей сложности и большего тепла.
Шекли почувствовал это сильнее других. Вот почему так стремительно ворвался в американскую литературу этот безвестный дотоле писатель, героям которого понравилось смеяться, шутить, совершать подвиги, верить не только в логику, но и в удачу и наслаждаться неожиданностями, скрытыми за каждым поворотом бесконечного житейского лабиринта. Ему трудно быть мрачным, этому Шекли. Он пробует — у него не получается. Талант у него удивительно светлый. Он привязан душой к героям своих детских чтений — героям Марка Твена, Брет Гарта, О’Генри — и ни за что не желает с ними расставаться.
Конечно, героям Шекли, как бы явившимся из просторной Америки прошлого века, трудно в перенаселенной Америке двадцать первого века, где люди стоят в длинных очередях, заполняющих вестибюли огромных зданий, и ждут, когда толпа немного поредеет и можно будет протиснуться на улицу (рассказ «Человекоминимум»), где лавины людей сталкивают на рельсы зазевавшегося пассажира (рассказ «Опека»). У них спирает дыхание в этой бесконечной толпе, они хиреют, забывают, какими могли бы быть. Но недаром пришел космический век: у них есть возможность вырваться на просторы космоса.
В этом вновь раздвинувшемся мире замечательно прижились герои, век которых, казалось, давно миновал. Все так о них думали, а они вдруг вошли к нам свободно, непринужденно, без всякого маскарада.
Что это за мир, в котором оказался таким уместным изжитый литературой герой?
Шекли — сказочник. Мир, который он рисует, — это мир сказки. Читая его, то и дело вспоминаешь «Озорные сказки» чешского художника и писателя Йожефа Лады, где черти запросто ходят в деревенскую лавку, по ошибке тащат в ад не того, кого надо, и бросаются врассыпную от рассвирепевшего Вельзевула… Очень осовременились в двадцатом веке старые сказки!
У Шекли они осовременены еще больше, чем у Йожефа Лады.
Сказочный мир увиден Шекли в том повороте, который предложила ему новая физика и кибернетика, и их вторжение нисколько не замутнило прозрачные воды сказки; ведь кибернетика — это наука, отрешившаяся от взрослой всезнающей самоуверенности, наука, снова научившаяся задавать детские вопросы, как их всегда задавало искусство.
И так же по–детски неистощимый на выдумку.
Новая физика и кибернетика открыли перед нами мир, в котором на первый взгляд все возможно и, уж во всяком случае, многое из считавшегося немыслимым стало возможным — хотя бы теоретически. Шекли не обязательно писать о джинах, возникающих по приказу обладателя волшебной лампы. Он может писать о телетранспортировке — о теоретически обоснованном Норбертом Винером, процессе передачи материальных тел по радио, по телефону, словом, через любой канал связи. Когда же разнообразия ради появляется у него представитель какой–то из разновидностей джинов, то лишь для того, чтобы стащить и п