Шекли очень любит изображать людей необычных. Его представление о человеческой норме прямо противоположно представлению о единообразии. И, если капиталистическое общество упорно обесцвечивает личность, — с тем большим упорством писатель стремится противопоставить людей их подобиям, которые миллионами сходят с общественного конвейера.
У этих людей иные ценности — духовные. В своих душах они обнаруживают нечто такое, что стоит всей этой техники, вместе взятой. Франклин, герой рассказа «Заяц», научился по своему желанию, без ржавых посудин, именуемых космическими кораблями, переноситься с планеты на планету, а герой, рассказа «Специалист», очистив свою душу от сомнения и страха — от качеств, толкавших людей на войны и убийства, — научился усилием воли разгонять космический корабль до восьмикратной световой скорости. К вещам эти люди относятся с полнейшим равнодушием: надо — пользуются ими, нет их — обходятся так, зато очень любят работать и не меньше, наверное, любят смотреть белый свет.
Конечно, они чудаки. Живут не как все. И, если угодно, не там, где все.
Отстаивая права личности, литература издавна привыкла изображать чудака — существо, не поддавшееся всеобщей нивелировке. Теперь процесс нивелировки стал так силен, что отдельному чудаку трудно ему противостоять, — теперь изображают целый чудной мир.
Затем и обратился к фантастике Роберт Шекли, чтобы в пределах сатиры, утопии или даже антиутопии отстоять права личности. И фантастику он создает во многих отношениях своеобразную.
Шекли и в качестве сатирика, и в качестве утописта выступает против устоявшегося, косного, подчинившегося социальной инерции мира. Он не хочет быть даже заподозренным в тех пороках, в которых обвиняет своих противников. Самодовольному и неподвижному современному обществу он отнюдь не намерен противопоставить такую же самодовольную и неподвижную утопию. Это было бы не умнее, чем одеревеневшему от возраста старику противопоставить одеревеневшего от важности молодого человека. Он за общество гибкое, динамичное. Только оно открывает настоящий простор для личности. Шекли динамичен. Он не конструирует утопию, а все время примеряет современное общество к возникающим и могущим возникнуть социальным ситуациям, к тенденциям развития науки, к перспективам освоения космоса, к вечным законам природы — примеряет и смотрит, что получается.
Эталоном измерения всякий раз служит человек. «Естественный человек», если угодно. Герои детских чтений Шекли так свободно вошли в мир будущего потому, что писателю понадобились не их одежда, не их говор, не их житейские навыки — это он без сожаления оставил прошлому и литературного маскарада не устраивал, — а их здоровая человеческая природа.
Шекли уже немало рассказал нам о том, почему человек так пострадал в современном буржуазном обществе. Но для него очень важна еще одна сторона вопроса, о которой у нас до сих пор речь не шла, — проблема отношений человека с природой.
Собственно говоря, об этой старой проблеме напомнила Шекли современная наука, обратившая на нее в последнее время самое пристальное внимание.
Когда–то человек жил среди природы. У него была та же среда обитания, что и у остальных тварей земных. Потом он нашел множество средств защитить себя от злых сил природы. Средства эти все росли, все множились, и в один прекрасный день рядом с первой образовалась вторая среда — искусственная. С ее помощью человек приспособился к природе, но теперь выяснилось, что у нее тоже есть немало вредных свойств, от которых приходится защищаться. К тому же искусственная среда обитания стала в двадцатом веке быстро пожирать естественную — теснить луга, выедать недра земли, портить состав атмосферы, выпивать огромные водоемы. А ведь именно в естественной среде ищет теперь человек защиты от среды искусственной, и природа составляет условие жизни современного общества. Цивилизация не может обходиться без того, что дает ей природа.
Это обсуждают ученые, это–чувствуют люди. Природа становится им особенно дорога.
Ощутимо это и в западной научной фантастике. Вряд ли кто–нибудь захочет сейчас написать нечто подобное «Плавучему острову» Жюля Верна, где всему искусственному отдавалось явное предпочтение перед всем обязанным своим происхождением «сиволапой» природе. Современная утопия требует гармонии между искусственным и естественным. Если она и нарушается, то лишь за счет преобладания естественного.
Какие позиции занимает по отношению к искусственной среде, к цивилизации Роберт Шекли?
На первый взгляд — самые решительные, самые крайние.
Послушайте хотя бы такую историю.
Жил себе на свете один человек, и вдруг навязался ему какой–то неведомый, потусторонний покровитель. Он считал своей обязанностью предупреждать этого человека о всех грозящих ему опасностях: и о том, что в Бирме разобьется самолет, и о том, что в Амстердаме стоит в парке автобус с испорченными тормозами, и о том, что в Нью–Йорке в определенный час кто–то свалится на рельсы метро. Но это, так сказать, теоретические опасности. Чтобы их избежать, достаточно не быть в Бирме, Амстердаме и в нью–йоркском метро. Но есть и другие опасности, избежать которых можно, лишь что–то сделав. А сделав это, подвергаешься новым опасностям, и, чтобы их избежать, опять надо что–то сделать — на сей раз что–нибудь совсем уж бессмысленное. Так и крутится человек с утра до вечера, и все равно его в конце концов чуть не съедает какой–то потусторонний враг его потустороннего защитника (рассказ «Опека»).
В рассказе «Специалист» земная цивилизация вызывает искреннее изумление у пришельцев из чужих миров, потому что она основана на использовании бездушного, подверженного ржавчине металла. В корабле же, подлетающем к Земле, все одушевлено, и весь он — своего рода дружная артель живых существ. Каждое из них обладает индивидуальностью и умеет делать что–то свое, но у них есть свойственная всему живому потребность в дружбе, которая помогает им объединить свои усилия и летать от звезды к звезде. Они входят в великое Галактическое Содружество. Иначе дело обстоит на Земле, где люди все время что–то делят, все время воюют.
Таково на первый взгляд отношение Шекли к цивилизации. Она ничего не дала человеку и, защитив от одних опасностей, поставила перед другими, гораздо более серьезными. Она помогла человеку спастись от природы бегством, тогда как он должен был смело смотреть ей в лицо. И вот он измельчал духом. Он стал суетлив, жаден, глуп — до того глуп, что готовится сам себя уничтожить при помощи заботливо предоставленных цивилизацией ракет. Например, роман Шекли «Путешествие в послезавтра» кончается тем, что американские ракеты по ошибке уничтожили саму Америку…
Рассуждения Шекли подтекстованы возмущением против цивилизации, подмявшей под себя человека и готовой в любой момент его уничтожить. Шекли явно тяготеет к старой традиции «антимашинной утопии». Его рассказы очень легко сопоставимы с такими вещами, как «Эреуон» Самюэля Батлера (1872), «Вести ниоткуда» Уильяма Морриса (1890) и «Машина останавливается» Эдварда Моргана Форстера (1911). Если он чем–то от них отличается, то прежде всего эмоциональностью. Так и кажется — вот сейчас он возьмет кувалду и пойдет крушить машины и механизмы, а металл сбрасывать в море, чтоб никто не вздумал снова построить из него ракеты.
Но почему–то Шекли этого не делает. Он отводит руку от кувалды и принимается рассуждать дальше.
Американская цивилизация таит в себе опасность. Но все же Шекли — за цивилизованного человека. Дикарскую утопию он высмеивает, как только может (он посвящает этому, например, несколько глав в «Путешествии в послезавтра»), и отнюдь не дикаря собирается противопоставить безликой машине. Он знает, что двадцатому веку при всей его механизации не приходится занимать дикарей у других эпох. Своих хватает, обученных всем современным ухваткам.
К тому же Шекли видит спасение человечества в том, что оно вступило в новую фазу — космическую. Героям его, представляющим человечество, нужен космос. И они не едут в космос на телегах и не обрабатывают луну мотыгами. Они тоже связаны с техникой.
Мало этого, сама нестандартность героев Шекли не только укор сегодняшней цивилизации, но и своеобразный двигатель прогресса. Жизнь будет предлагать все новые, невиданные прежде задачи, а в необычных обстоятельствах побеждают нестандартные герои.
Так, значит, все, что говорил нам Шекли об опасностях цивилизации, — пустое? Значит, он попросту затеял с нами игру, условия которой меняет по произволу?
Никоим образом. Опасности, против которых предостерегает Шекли, — действительные опасности. Пороки, о которых он пишет, — действительные пороки. Он только пользуется привилегией художника и фантаста и подчеркивает их, выделяя методом светотени.
Роберт Шекли — никак не враг цивилизации и науки. Он просто при всех условиях стоит за человека. Технику он тоже принимает или отвергает, смотря по тому, служит она человеку или вредит ему. Отсюда его двоякое отношение к роботам и к безликой технике.
Человек должен остаться человеком и в машинном мире. Быть человеком даже больше, чем прежде. Как этого добиться? Почаще вспоминать те времена, когда никаких машин и в помине не было? Почаще выезжать на машине за город и играть там на лирах и кифарах или бандурах и балалайках? Нечто подобное делалось во все века — особенно теми, у кого были машины (или раньше карета) и избыток свободного времени. Для остальных проблема решается по–иному.
Человек противостоит современности лишь в качестве современного человека. Человека прошлых веков уже нет. Его не воскресить. Надеяться на него не приходится. Рассчитывать можно лишь на себя и на тех, кто будет. Нельзя начинать все сначала. Начать все сначала значит второй раз повторить то же самое. А человечество по горло сыто и одним разом. Пусть же, считает Шекли, та самая наука, которая наделала столько бед, теперь поможет человечеству от них избавиться.
Герберт Уэллс всю жизнь выступал против патриархальной утопии Морриса. Антимашинная утопия Форстера написана против Уэллса. Но любопытно, что сам Уэллс н