сполна оправдалась! Оправдалась трагически. И в 1994 году, награжденный Ельциным к 70-летию орденом Дружбы народов, Бондарев — первым в постсоветскую эпоху — отказывается от награды. Мол, какой орден Дружбы, если самой дружбы народов нет и в помине? Отказался в знак общего несогласия с проводимой политикой. «Наша свобода — это свобода плевка в свое прошлое, настоящее и будущее, в святое, неприкосновенное, чистое...»
Эти два поступка выделяют личную и писательскую честь Юрия Бондарева! Они отчасти спасают и общее, цеховое достоинство. Отчасти.
Конечно, не избежал и Бондарев искушения славой. Его властолюбие, ревнивое отношение к своему литературному имени бросались в глаза многим. Довелось однажды и мне столкнуться с этой его «хворью». Году, кажется, в 1987-м (я работал уже в «ЛГ») Бондарев позвонил члену редколлегии Светлане Селивановой. она остановила меня жестом — не уходи из кабинета — и вдруг, прикрыв ладонью трубку, шепнула: «Тебя кроет!» Я навострил уши и по репликам понял, что речь идет о последней публикации, в которой я, перечисляя крупных современных писателей, его имя не назвал. «Нетрезвый, по-моему, — шепчет Светлана. — Говорит, что последний русский в “ЛГ” скурвился, продался! Тебя имеет в виду!» Я вспомнил, что действительно пропустил его имя, конечно же случайно. Но смутила тогда серьезность его отношения к подобной чепухе. И еще — как он быстро и ловко подвел «идеологию» под мой ляп. Типа перекупили нашего паренька...
Посмеялись мы тогда с Селивановой над слабостью даже самых сильных мира сего, и, разумеется, я никогда больше вполне искренне не пропускал в «обоймах» имени Юрия Васильевича. Но изумление осталось, пусть и с юмористическим оттенком.
Где-то через год, в 1988-м, меня разыскала секретарь главного редактора «Литературной газеты». «Вас Бондарев к телефону!» — неспокойно сообщила она. Эта фраза сама по себе звучала как фанфары, будто из самых взбитых облаков высунулась рука и поманила пальцем. В писательской иерархии так тогда и было: Бондарев восседал на облацех. Я поспешил до трубки. Юрий Васильевич, однако, заговорил хорошо, мягко, по-отечески. Его предложение ко мне заключалось в том, чтобы я выступил на открытом секретариате СП РФ с анализом прозы и поэзии в еженедельнике «Литературная Россия» за весь 1987 год. Секретариат ожидался через месяц. Все, чем он ограничился в своем напутствии, — это: «говорите честно, как и обычно, нам нужен объективный анализ». Что скрывать, его слова и польстили, и обрадовали! Не кто-нибудь говорил — сам Бондарев! Я взял в газете отпуск за свой счет, приволок домой годовую подшивку «Литературной России» и... дезертировал из жизни до секретариата.
Кстати, за все время «бдения» никто ни разу так и не позвонил по поводу этого «бондаревского» заказа. Важное обстоятельство! Можно сказать, примета нового времени. Когда я отправился на Комсомольский проспект, д. 13, даже не знал, будут ли другие обозреватели, и вообще не представлял, как проходят подобные мероприятия, сколько человек в них участвуют. Подозревал, не меньше десяти. Но, войдя в актовый зал на втором этаже, ахнул: зал был битком! В одном только президиуме, во главе с Михалковым и Бондаревым, сидело не меньше десяти «живых классиков». В центре зала составлен — перпендикулярно президиуму — длиннющий стол для руководства «Литературной России», и его «обтекали» со всех сторон стулья и кресла для остальных участников обсуждения. Здесь первыми я разглядел знакомые лица «сорокалетних» во главе с А.Прохановым, С.Есиным, В.Личутиным, В.Крупиным, А.Афанасьевым, В.Мирневым, В.Гусевым и др. Тут же сверкали Звездами героя М.Алексеев, Е.Исаев, В.Карпов. Прохаживались Б.Можаев, Д.Жуков, В.Белов, В.Распутин, Ю.Кузнецов... И конечно, Михаил Колосов, тогдашний «именинник» обсуждаемого еженедельника. Когда подошел могутный, похожий на маленького богатыря Владимир Коробов, критик (между прочим, автор первой монографии о В.М. Шукшине), выяснилось, что про публицистику докладывать будет он, а про критику — Бондаренко. Короче, трио тезок.
Сергей Михалков открыл секретариат и — первым докладчиком неожиданно объявил меня. Получалось как бы автоматически, что тон всему разговору должен задавать начинающий. А я понятия не имел, чего тут от нас ожидают и каковы будут последствия для тех, кто напрягся сейчас за «редакционным» столом во главе с Михаилом Колосовым.
Я вышел на трибуну, окинул зал взглядом, понял, что никогда до сих пор сразу вместе не видел столько известных писателей «живьем», а Бондарев тем временем положил голову на ладонь упертой в стол руки, как бы выпав из чинного ряда президиума, и в таком неловком развороте приготовился слушать.
С опаской потрогал я исписанные в домашней «берлоге» страницы, колко осознал, что отступать некуда — как написалось, так написалось, — и «полетел» вниз головой к бетонному днищу предварительно осушенного «бассейна»... Хотели правду?
Вначале наступила тишина — зал понял, что будет «пролита кровь». Когда речь дошла до конкретных разборов и оценок — за столом «редакции» «Литературной России» послышались возгласы возмущения.
Я зашел на минное поле, и все с понятным любопытством принялись ждать, когда же случится публичный самоподрыв, а «бездыханное» тело вышвырнут из-за трибуны. Бондарев, так и не поменяв свою неловкую позу, продолжал с интересом вслушиваться, и по его лицу я прочитал короткую «телеграмму»: «Не дрейфь, все нормально!» Если честно, дрейфить было поздно. Но его глаза играли едва приметным весельем, и это меня бодрило.
«Старики», то есть литературные генералы, нервничали. Я «трепал» издание их товарища, Михаила Колосова, но в целом «классиков» раздражала дерзость самой тональности, в которой не чувствовалось привычной «старикам» взвешенности, умеренности оценок, никакого такого почтения к сединам. Мои симпатии были на стороне молодого писательского «призыва», я не скрывал этого, припирал к стенке конкретными примерами, публикациями, упрекая еженедельник в том, что присутствие талантливых «молодых» в «ЛР» не важная тенденция, а скорее случайность, в то время как «старики» давно сбрасывают в газету все, что не нашло места в более требовательных к качеству изданиях. А когда назвал их собрата, поэта Виктора Бокова, чуть ли не графоманом и подкрепил мнение убийственными, на мой взгляд, цитатами из опубликованных, как мне виделось, явно заказных, очевидно конъюнктурных виршей Виктора Бокова о партии, на которые «литературный молодняк» отозвался непочтительным смехом, — в зале началось движение и шум общего возбуждения. «Сорокалетние» хныкали от смеха, а «старики» посылали друг другу сигналы солидарности в «единодушном возмущении».
Бондарев, конечно, заметил, как побагровел Колосов, слышал недовольство «генералитета», но вел себя в высшей степени нейтрально. И именно это пугало обсуждаемых и укрепляло меня.
Надо сказать, с самого своего возникновения в 1963 году «Литературная Россия» не стала серьезной соперницей «Литературной газеты». В пику «ЛГ» из «ЛР» — пики не вышло. Слишком провинциально она выглядела в полиграфическом и содержательном исполнении — простушка против искушенной во всех смыслах мадам. Кто не мечтал опубликоваться в «Литературке» с ее-то гигантскими тиражами и авторитетом? Она была в литературном мире наподобие газеты «Правда», чьи материалы воспринимались как «генеральная линия», не меньше! И если не брали в «ЛГ», несли в «ЛР» — не пропадать же трудам! «ЛР» ценили за демократичность, но престиж и слава оставались за «Литературкой», как бы ни поносили ее главного редактора А.Б. Чаковского в писательских кулуарах. Порой совершенно справедливо.
Это извечное положение «ЛР» унижало Союз писателей России, чьим органом и был еженедельник. Его время от времени пытались «укрепить», но «второй» «Литературки» не выходило. Думаю, на волне перестройки, в том, 1988 году, Юрий Бондарев и решил «встряхнуть» газету, дабы вкачать в нее энергию наступавшего времени. С Михаилом Колосовым эту задачу Бондарев, видимо, считал невыполнимой. И вот сейчас, вспоминая ту давнюю историю с «ЛР», задумался: уж не специально ли он пригласил для обсуждения «Литературной России» обозревателя «Литгазеты», то есть меня? С эдаким «изящным», даже театральным подтекстом?
Но все эти поздние догадки не терзали душу, пока я стоял на высокой трибуне и довольно-таки простодушно размахивал критическим «кнутом» над годовой поэзией и прозой еженедельника «Литературная Россия».
Закончил я свое выступление под симфонический оркестр громкого одобрения и возмущения. Сел на стул и стал смотреть, как пробирается к трибуне, наклонив русую кудрявую голову, уже пунцовый Коробов, неся пачку исписанных листов в правой руке, как пук березовых веток.
Этими «ветками» Володя похлестал еженедельничек, но и попарил. А в целом продолжил заявленную мною критическую линию, но с более сбалансированным полемическим градусом. Бондаренко от нашего «общего» курса не отступил, и в итоге стало ясно, что решения по «ЛР» будут серьезные, «в духе перестройки».
В перерыве ко мне подошел прямой, как отставной полковник, Сергей Васильевич Викулов, тогдашний главный редактор «Нашего современника», проникновенно сжал руку и сказал: «Дай текст, напечатаем у себя. Только про Бокова давай уберем, Витю ты слишком! Он поэт. Ну, у всех бывают неудачи...»
После «бани» на секретариате в тот же день, вечером, позвонил Володя Бондаренко и не без горделивости поведал, что о нашем «погроме» в СП РФ сообщил «Голос Америки». Это уже — по тем мутным временам — была маленькая слава. Кроме удивления, какое ИМ дело до нашего посконного еженедельника «Литературная Россия», я ничего не почувствовал. Почти...
Статью в «Нашем современнике» напечатали. Даже больше — заказали обзор и следующего года. Я сделал. Напечатали и его. К слову, до сих пор радуюсь, что убрал из текста анализ неудачных стихов Виктора Бокова. Потому что с опозданием осознал, что это тот самый Боков, на чьи слова созданы легендарные русские песни «Оренбургский пуховый платок», «На побывку едет молодой моряк!», «Гляжу в поля просторные»... песни, которые люблю с детства! Тот Боков, чьи стихи зачастую воспринимались как народные. Вот стыд и урок! Да и позднее покаяние...