Когда слово было богом
Памяти Ахматовой
А я иду (за мной беда)
Не прямо и не косо.
А в никуда и в никогда,
Как поезда с откоса.
1
Анна Ахматова умерла 5 марта 1966 года.
Сталин и Прокофьев тоже умерли 5 марта, тринадцатью годами раньше.
С чего бы?
2
Сорок если не более лет назад один умник – видимо, подмастерье мага – опубликовал под своим именем короткое, не из самых известных, стихотворение Ахматовой. Очень долго никто ничего не замечал. Никакого плагиата! Настоящее, природное. Как одуванчик. Ни с кем другим такое перевоплощение не прошло бы [даром]. Магия.
3
Ахматова молчит уже пятьдесят лет. Она в свое время говорила о тридцати...
...А я молчу – я тридцать лет молчу.
Молчание арктическими льдами
Стоит вокруг бессчетными ночами,
Оно идет гасить мою свечу.
И далее:
Мое молчанье слышится повсюду,
Оно судебный наполняет зал,
И самый гул молвы перекричать
Оно могло бы и, подобно чуду,
Оно на все кладет свою печать…
4
Магия началась с рождения.
Ахматова, родилась, как известно, 11(23) июня 1889 года на 11½ станции [парового трамвая] Большого Фонтана в Одессе (на самом деле – довольно далеко за городом). Меня всегда занимало, что за чертовщина эта одиннадцатая с половиной станция… Мудрая Джоан Роулинг помогла – рассказом о платформе 9¾ лондонского вокзала «Кингс Кросс». Быть может, просто утащила в роман чудесное ахматовское рождение.
Да и с датой у Ахматовой все не так просто. А.Найман сообщает: Ахматова утверждала, вопреки очевидности, что родилась в ночь на Ивана Купалу – не в июне, а в июле!
Первая длинная цитата (из Наймана):
«Существенным же было ее утверждение, письменно и устно повторяемое, что она родилась в ночь на Ивана Купалу, то есть опять-таки на 24 июня по старому, 7 июля по новому стилю. Она давала понять, растворяя, правда, серьезность своих утверждений и намеков благодушно-иронической литературностью, что магия, приписываемая этой ночи, ее обряды, поиски папоротника, цветущего огненным цветом, и с его помощью – кладов, прыганье через костры, скатывание с горы зажженного колеса, купание и т. д., так же, как и весь круг мифов, связанных с Купалой, скрывающимся в воде, в огне и в травах, подающим силу воды и теплоту солнца растениям, – были усвоены ею как бы вследствие уже самого факта рождения в этот день…
Это усвоение, как сейчас принято говорить, народных традиций, сложившихся вокруг культа Ивана Купалы, а по сути языческой, то есть демонической, реальности его культа, было отнюдь не безобидным. Тем более что оно переплеталось с проникновением или намерением проникнуть в области действия тех таинственных сил, проявление которых описывают главным образом мифы, объединенные культами луны и воды. "И вот я, лунатически ступая, вступила в жизнь" – не поэтическая фигура, если вернуться к воспоминанию В.С.С. о "лунных ночах с тоненькой девочкой в белом платьице на крыше зеленого углового дома ("Какой ужас! она лунатик!")". Столь же биографична и ее внутренняя связь со стихией воды: родившаяся у моря, жившая на море каждое лето, она, по ее словам, "подружилась с морем", "плавала, как щука", по оценке брата-моряка; и еще "знали соседи – я чую воду, и если рыли новый колодец, звали меня, чтоб нашла я место"…».
И далее (заметно далее):
«Я ведаю, что боги превращали
Людей в предметы, не убив сознанья.
Чтоб вечно жили дивные печали,
Ты превращен в мое воспоминанье.
Это сказала молодая Ахматова. С какого-то времени, если не с самого начала, все ее творчество становится подчиненным одному желанию – превратить мертвое в живое. Магия, вызываемая феноменом поэзии, граничит у нее с некромантией: живым голосом умерших хотела она говорить. Высшей концентрации эти ее усилия достигли в "Поэме без героя". "Их голоса я слышу... – пишет она о друзьях, погибших в ленинградскую блокаду, – когда читаю поэму вслух..." – и впечатление такое, что голоса звучат не только в ее памяти, но и в ее реальности».
Если Найман прав, Ахматова сознательно свела воедино (ей так захотелось!) даты старого и нового стилей: 11 июня – 24 июня – 7 июля... Если бы она родилась по старому стилю в день своего рождения по новому – был бы ей русский Иван Купала.
Более здравой выглядит гипотеза Евгения Берковича, предположившего, что Ахматова, свободно распоряжавшаяся культурами и конфессиями, связала свое рождение не с русским (справляемым по юлианскому календарю) июльским летним праздником, а с западным, грегорианским, отмечаемым как раз 24 июня – более или менее в день летнего солнцестояния. Это тем более вероятно, что концептуально и день Ивана Купалы, и привязанное к нему христианское Рождество Иоанна Крестителя должны приходиться на самый длинный день года.
В остальном – налицо не совсем белая магия (некромантия все же), но не черная же…
5
Ранняя, лучше сказать, априорная зрелость. Такое бывает?
Самое меньшее, редко.
Ахматова обмолвилась:
«Проза всегда казалась мне и тайной и соблазном. Я с самого начала все знала про стихи – я никогда ничего не знала о прозе» («Коротко о себе»).
Почему обмолвилась? Да ведь там же сказано:
«Мы целый год прожили в Евпатории, где я дома проходила курс предпоследнего класса гимназии, тосковала по Царскому Селу и писала великое множество беспомощных стихов».
«Все знала про стихи» – «писала великое множество беспомощных стихов».
А в другом месте:
«Вначале я действительно писала очень беспомощные стихи, что Н <иколай> С <тепанович> и не думал от меня скрывать».
И далее:
«Эти бедные стихи пустейшей девочки почему-то перепечатываются тринадцатый раз (если я видела все контрафакционные издания). Появились они и на некоторых иностранных языках. Сама девочка (насколько я помню) не предрекала им такой судьбы и прятала под диванные подушки номера журналов, где они впервые были напечатаны, «чтобы не расстраиваться».
От огорчения, что «Вечер» появился, она даже уехала в Италию (1912 год, весна), а сидя в трамвае, думала, глядя на соседей: «Какие они счастливые – у них не выходит книжка».
Или:
«Первое стихотворение я написала, когда мне было одиннадцать лет (оно было чудовищным), но уже раньше отец называл меня почему-то "декадентской поэтессой"»...
И наконец:
«В сущности никто не знает, в какую эпоху он живет».
Кокетство? Да нет. Форменное издевательство.
6
Здоровье или болезнь? Может быть, и то, и другое.
Автобиографическая цитата:
«Языческое детство. В окрестностях этой дачи («Отрада», Стрелецкая бухта, Херсонес. Непосредственно отсюда античность – эллинизм) я получила прозвище «дикая девочка», потому что ходила босиком, бродила без шляпы и т. д., бросалась с лодки в открытом море, купалась во время шторма и загорала до того, что сходила кожа, и всем этим шокировала провинциальных севастопольских барышень».
Столичных, стало быть, не шокировала…
Итак, здоровье (вспомним еще «гимнастку», «позу змеи», Гумилев даже «действительно советовал мне заняться каким-нибудь другим видом искусства, напр<имер> танцами ("Ты такая гибкая")». Многочасовые плавания в море, как русалка. И здоровая или нездоровая худоба – впрочем, не всегда подтверждаемая гимназическими фотографиями.
Вот только – еще с юности предполагаемый и даже установленный туберкулез, не только у нее, но и у сестер. Очень, очень странная физическая – и психическая – конституция. Всю жизнь Ахматова то ли страдала всевозможными фобиями, в том числе, аграфией, то ли приписывала их себе1. Едва ли совсем приписывала, ибо затруднялась далеко не только в переписке. В зрелые годы она даже улицу не могла перейти в одиночку (иногда вовсе не могла). Боялась зайти в лифт. Это еще не все: как я уже упоминал, в молодости она страдала лунатизмом; по слухам, именно из-за него ее выгнали из гимназии. Замечу: в том, что касается аграфии, Ахматова не одинока. Скажем, пророк Моисей страдал заиканием; а ведь аграфия – просто современное заикание, только на письме. Вероятно, пророческий дар неотделим от небольшой аграфии. Ахматова всю жизнь хвасталась умением читать чужие мысли и чужие сны – вещим талантом. Мандельштам завсегда называл ее Кассандрой.
Следовательно, здоровье и болезненность одновременно. Противоречие? Нисколько.
Далее. Некто написал о ней: «Острое переживание своей смертности». Или бессмертности? Крайности сходятся, иногда даже состоят в родстве.
Он же добавил: «Именно это [смертность] она имеет в виду, моделируя свое восприятие жизни в юности:
И вот я, лунатически ступая,
Вступила в жизнь и испугала жизнь:
Она передо мною стлалась лугом,
Где некогда гуляла Прозерпина».
Своей ли смертности? Да и смертностью ли испугаешь жизнь?
Ведь вообще-то:
Смерти нет — это всем известно,
Повторять это стало пресно,
А что есть — пусть расскажут мне.
7
Повторюсь:
«В сущности никто не знает, в какую эпоху он живет».
Действительно – в какую?
Меня, как реку,
Суровая эпоха повернула.
Мне подменили жизнь. В другое русло,
Мимо другого потекла она,
И я своих не знаю берегов.
И далее:
О, как я много зрелищ пропустила,
И занавес вздымался без меня
И так же падал. Сколько я друзей
Своих ни разу в жизни не встречала…
И далее:
Я не в свою, увы, могилу лягу.
Жутко подумать – в чью.
8
А.Нейман хорошо сказал: ничего общего, у нее ни с кем нет ничего общего…
«Я уходил, ошеломленный тем, что провел час в присутствии человека, с которым не то чтобы у меня не было никаких общих тем (ведь о чем-то мы этот час говорили), но и ни у кого на свете не может быть ничего общего».