Дэрил ГрегориПАНДЕМОНИЙ
1
Женщина рядом со мной негромко произнесла:
— Это Камикадзе.
Какой-то человек возразил:
— Нет, Художник. Художник или Толстяк.
Людской поток, выплеснувшийся через турникет, разбился о строй полицейских. По толпе пробежал ропот. В кого-то вселился демон, и охранники аэропорта О’Хара заблокировали проход между выходами в зал прилетов и выдачей багажа. Реакция людей оказалась самой разной — от отчаяния до любопытства. Это была очередная задержка рейса, правда, задержка интересная. Впрочем, лично я из-за толпы ничего не видел, кроме голов и плеч полицейских в синих мундирах и похожего на гигантскую пещеру терминала авиакомпании «Юнайтед». Вернуться назад невозможно: мы только что прошли через кордон охраны, а сзади, напирая на нас, выплеснулась новая толпа пассажиров. Поделать ничего нельзя, оставалось лишь дожидаться, когда демон завершит свой замысел.
Я опустил нейлоновую дорожную сумку на пол между ног и уселся на нее сверху. Со всех сторон меня окружали бесчисленные ноги и багаж других пассажиров. Я чувствовал, как снова возвращается головная боль, которая утром немного улеглась. Посмотрел на свои ботинки и попытался сделать несколько глубоких вдохов. Мой последний врач был великим знатоком дыхательной гимнастики и сильнодействующих медицинских препаратов.
Я безумно устал, поскольку провел в дороге целый день, летел с тремя пересадками, протащил сумку через три аэропорта и подвергся трем досмотрам багажа. Мне здорово повезло, что я не японец. Этих бедолаг тщательно обыскивали и едва ли не раздевали догола у каждых ворот.
Кто-то натолкнулся на меня, чуть не упав, и отодвинулся в сторону. Я поднял голову и увидел, что толпа испуганно, как стадо овец, подалась назад. В массе человеческих тел появилось что-то вроде прохода, и я неожиданно понял, что нахожусь в самом его центре. Прямо на меня мчался одержимый.
Он был голый по пояс. Узкая грудь и тощие руки покрыты серой пылью. В широко открытых глазах застыло безумие. Демон улыбался, с его губ слетали какие-то слова, но я не слышал, какие именно. Оставив сумку на полу, я стремительно отскочил в сторону.
Одержимый неожиданно свернул к тележке торговца попкорном. Родители спешно похватали детей, которые могли оказаться у него на пути. Все бросились врассыпную. Настроение толпы изменилось от болезненного любопытства до откровенного ужаса. Демон в пяти-шести сотнях ярдов от вас совсем не то, что демон, с которым вы столкнулись лицом к лицу.
Полуголый человек схватил тележку за ручки и с характерной для одержимого силой одним движением опрокинул ее. Кто-то вскрикнул. Стеклянный контейнер разбился вдребезги. Желтые хлопья взлетели в воздух, металлическая сковорода грохнулась об пол и откатилась в сторону, словно колпак автомобильного колеса.
Одержимый загоготал и, не обращая внимания на осколки, принялся сгребать руками содержимое тележки. Сидя на корточках и прижимая к груди пригоршни золотистых хлопьев, он заговорщически подмигнул мне. По его рукам текла кровь. Затем, сгорбившись, демон заковылял обратно, туда, откуда появился. Полицейский позволил ему пройти и даже не повернулся в сторону безумца.
А что еще оставалось блюстителю закона? Пристрелить парня он не мог. Впрочем, если бы одержимого попытались задержать, демон все равно вывернулся бы, набросился на кого-нибудь еще (на того же копа с пистолетом) и принялся бы уродовать людей. Так что присутствующим не оставалось ничего другого, как отвести глаза в сторону и ждать, когда он сгорит.
Я подобрал сумку, зашагал вперед — теперь свободного пространства было с избытком — и вскоре добрался до временного заграждения — нейлоновой ленты, натянутой между двумя пластмассовыми столбиками. Теперь между мной и демоном не было ничего, кроме цепочки полицейских.
Терминал авиакомпании «Юнайтед» похож на величественный храм из стекла и стали. Мне он всегда нравился. Демон, оставляя за собой след из золотистых хлопьев, приблизился к центру главного вестибюля и, застыв между «Старбаксом» и храмом, вскинул руки. Попкорн, негромко шурша, полетел на мраморный пол.
Пару секунд одержимый рассматривал учиненный им же самим раздрай, затем принялся танцевать. Попкорн хрустел под подошвами черных начищенных ботинок. Ненадолго застыв на месте, одержимый снова продолжил танец. Видимо, демон остался доволен собой, потому что вскоре опустился на четвереньки и принялся подталкивать желтую пыльцу внутрь границ своей песчаной картины, коллажа, скульптуры или черт знает, что это было такое.
А было это изображением фермы: белый квадратный дом, красная силосная башня, сарай, стена деревьев, необозримые открытые поля. Дом был сделан из чего-то вроде стирального порошка, сахара или соли. Силосная башня состояла из кусочков красной пластмассы и стекол, которые могли быть вытащены из разбитого лайт-бокса с надписью «вход». На изготовление деревьев явно пошли скрученные жгутиками конфетные обертки и полоски пенопласта от кофейных чашек и упаковки гамбургеров. Раздавленный попкорн стал краем пшеничного поля. Картина была одновременно и натуралистичной, и смутно искаженной, как настоящий пейзаж, подрагивающий в мареве летнего зноя.
Демон принялся добавлять детали. Я сел на сумку и стал наблюдать за его действиями. Одержимый работал при помощи осколков красного стекла: поправлял текстуру деревянного сарая. Осторожно дунул на пудру, направив ее на призрачные изображения водосточных желобов и оконные переплеты. Затем поскреб каблуком по мраморному полу, чтобы создать грязное пятно над домом, которое могло символизировать облако или огромную птицу. Чем дольше он работал, тем более знакомой становилась картина. Я никогда раньше не видел это место — по крайней мере, такую ферму я не помнил, — однако картина была на редкость необычна и привлекательна, напоминая живописные творения Нормана Рокуэлла. Скорее, я узнал идею фермы. Юнгианские демоны мысли были архетипами, воскрешаемыми коллективным бессознательным. Возможно, архетипы и являлись сутью архетипических художников.
Внезапно демон поднялся и, даже не удостоив законченную картину последним взглядом, зашагал прочь. Сделав шагов десять, потерял равновесие и упал. Примерно с минуту никто вокруг не сделал ни единого движения.
Наконец, держа руку на дубинке, вперед шагнул какой-то коп и о чем-то спросил демона. Вопроса я не разобрал. Одержимый с испуганным видом поднял голову. Полицейский помог ему встать. Одержимый посмотрел на свои порезанные стеклом руки, затем на окружавших его со всех сторон людей. Полицейский положил ему руку на плечо и повел за собой.
— Дэл!
Я узнал голос Лью, моего Самого Большого Брата. Он стоял в другом конце просторного вестибюля. Его жена, Амра, с притворным смущением покачала головой. Это было частью их обычного прикола: Лью шумный и бесцеремонный, ему наплевать на условности; Амра — образец благовоспитанности.
Лью встретил меня на полпути и тут же заключил в объятия, ударив животом как баскетбольным мячом. Он всегда был крупнее меня, а теперь стал на шесть дюймов выше и на сотню фунтов тяжелее.
— Господи! — воскликнул брат. — Где тебя носило так долго? В справочном бюро сообщили, что твой самолет прибыл час назад.
Борода Лью стала гуще с тех пор, как я видел его в последний раз полтора года назад, однако растительность на лице так и не смогла колонизировать свободные участки между ухом и подбородком.
— Извините, что опоздал. Всего лишь четыре пакетика героина в заднице. Привет, Амра!
— Привет, Дэл!
Я коротко прижал ее к себе. От Амры, как всегда, изумительно пахло. За время моего отсутствия она успела сменить прическу — достаточно коротко подстригла длинные блестящие черные волосы.
Лью снял с моего плеча ремень сумки и попытался забрать ее.
— Я сам, — возразил я.
— Пойдем, у тебя такой вид, будто ты неделю не спал, — ответил он, взяв сумку. — Черт, тяжелая. У тебя еще есть багаж?
— Только сумка.
— Да кто ты такой, вшивый бродяга, что ли? Ну хорошо, придется просить, чтобы автобус подогнали прямо к парковке… Иди за мной.
С этими словами он зашагал вперед, закинув мою сумку за спину.
— Ты слышал, что в аэропорте был демон? — спросила Амра.
— Я был там. Нас не выпускали из терминала до тех пор, пока он не исчез. Так что случилось с волосами Шер?
— Ой!.. — Амра сделала жест, как будто отгоняла муху. — Слишком долго рассказывать. Ты видел его? Кто это был? Надеюсь, не Камикадзе, а кто-то другой?
В выпусках новостей их называли по именам, как ураганы. Впрочем, большинство людей безмятежно проживали жизнь, так никого из них ни разу и не увидев. Я воочию лицезрел пятерых-шестерых, включая сегодняшнего. В этом плане мне повезло.
— Мне кажется, Художник. По крайней мере он рисовал картину.
Лью оглянулся и укоризненно посмотрел на Амру — мол, сколько можно, не пора ли прекратить разговоры на эту тему.
— Скорее всего это был самозванец, — произнес он. — На следующей неделе в городе состоится конференция, посвященная одержимости. Какой только сброд на нее не слетится…
— Не похоже, чтобы этот парень мошенничал, — возразил я. Безумная ухмылка. Двусмысленное подмигивание. — На него потом было страшно смотреть. Он напоминал выжатый лимон.
— Интересно, этот тип знал, как нужно рисовать? — спросила Амра.
Автобус высадил нас на дальней автостоянке. Пару минут, пока Лью открывал машину и укладывал в крошечный багажник мою сумку, нам с Амрой пришлось поежиться под порывами ветра.
Машина была новенькая. Обтекаемая серебристая «ауди», похожая на быстроходный автомобиль будущего. Я подумал о своей собственной тачке, сплющенной, как банка из-под пива, и попытался удержаться от чувства зависти. Во всяком случае, «ауди» явно мала для Лью. Он держал руль, растопырив локти, как будто собирался управлять животом. Его сиденье было максимально отодвинуто назад, так что мне пришлось расположиться за спиной у Амры. Посылая проклятия водителям встречных машин и лавируя между дорожных полос, Лью вылетел на трассу № 294. Мне давно следовало бы привыкнуть к его манере езды, однако скорость и неожиданные повороты не раз заставили меня вцепиться в спинку переднего кресла. Мое детство прошло здесь, на окраине Чикаго, но, возвращаясь домой, я каждый раз испытывал потрясение. Мы находились в сорока минутах езды от центра города, и все четыре полосы по обе стороны дороги были плотно забиты машинами. Все как одна двигались со скоростью семьдесят миль в час. Это было даже хуже, чем в Денвере.