Стеклянный шар угас, и голубизна перешла в сплошную темноту. Ничего, кроме лампы, не было видно.
Папа постоял немного, сам не зная, о чем размышляет, потом повернулся и пошел домой.
– Ага! – сказал папа. – Думаю, теперь можно спать спокойно. На этот раз опасность миновала. Но безопасности ради я пробегусь на рассвете вниз и проверю…
– Ха! – воскликнула малышка Мю.
– Папа! – закричал Муми-тролль. – Ты ничего особенного не заметил? У нас лампа!
– Да, я подумала, что теперь, когда вечера становятся длинными, самое время зажечь лампу. Вечером так этого хочется… – сказала мама.
Папа сказал:
– Но ведь так вы покончите с летом. Лампу зажигают только тогда, когда кончается лето.
– Но ведь потом наступит осень, – сказала мама.
Лампа грела и тихонько жужжала. При свете все делалось таким близким и надежным – и тесный круг, составлявший семью, и то, что они чувствовали и на что надеялись. А вне этого круга все было чуждое и ненадежное, темнота громоздилась все выше и выше и уходила все дальше и дальше.
– Некоторые папы всегда решают сами, настало ли время зажигать лампу, – пробормотал папа в свою чашку с чаем.
Муми-тролль разложил свои бутерброды в обычном порядке – сперва с сыром, затем два с колбасой, потом с холодным картофелем и сардинами и, наконец, с джемом. Он был совершенно счастлив. Мю ела только сардины, потому что чувствовала: этот вечер был совершенно необычный. Почерневшими глазами она задумчиво смотрела в темноту сада.
Свет от лампы падал на траву и на куст сирени. Он слабо проникал в мир теней, где наедине с собой сидела Морра.
Она так долго сидела на одном месте, что земля под ней успела замерзнуть. Трава треснула, как стекло, когда Морра поднялась и придвинулась поближе к свету. Шепот ужаса пронесся сквозь листву, когда задрожавший лист клена, свернувшись, упал, на плечи чудовища. Астры отодвинулись от нее как можно дальше. Кузнечики перестали стрекотать.
– Почему ты не ешь? – спросила мама.
– Не знаю, – ответил Муми-тролль. – Есть у нас какие-нибудь поднимающиеся шторы?
– Да, на чердаке. Они не понадобятся нам, пока мы не погрузимся в зимнюю спячку. – Повернувшись к папе, мама спросила: – Теперь, когда у нас есть лампа, не займешься ли ты моделью своего маяка?
– Чепуха! – фыркнул папа. – Это просто ребячество! Это несерьезно.
Морра еще немного придвинулась к дому. Не спуская глаз с лампы, она тихо покачивала огромной тяжелой головой. Белая дымка холода то и дело прокатывалась у ее ног. И вот она медленно заскользила вперед, к лампе, громадная серая тень воплощенного одиночества. Оконные стекла слабо позвякивали, как при отдаленных ударах грома, а сад затаил дыхание. И вот Морра уже у веранды, она остановилась перед четырехугольником света на ночной земле.
А потом быстро бросилась к окну, и свет лампы ударил ей прямо в глаза. И тогда покой веранды нарушили крики, беготня и движения, похожие на взмахи крыльев; стулья упали, лампу унесли, и веранда погрузилась в темноту. Все помчались в дом, в самую глубину, в его сердце, в цитадель надежности, где и спрятались со своей лампой.
Морра постояла немного, дыша морозом на неосвещенное оконное стекло, и ускользнула прочь, снова став частью мрака. Трава звенела и трескалась там, где она проходила, проходила все тише и тише, все дальше и дальше. Сад, содрогаясь, ронял листья, а потом снова задышал. Морра прошла мимо, теперь ее нет.
– Совершенно незачем баррикадироваться и не спать всю ночь, – сказала мама. – Морра, наверное, снова что-нибудь уничтожила в саду. Но она не опасна. Ты ведь знаешь: она не опасна, хотя и ужасна.
– Конечно опасна! – воскликнул папа. – Даже ты боишься ее. Ты страшно испугалась… Но тебе нечего бояться, пока я в доме…
– Дорогой! – сказала мама. – Морры боятся потому, что она совершенно холодная. И никого на свете не любит. Но она никогда ничего плохого не сделала. А теперь, я думаю, нам пора спать.
– Прекрасно! – согласился папа и поставил кочергу обратно в угол, где она обычно стояла. – Прекрасно! Если она ни капельки не опасна, нам не надо защищаться. Замечательно! – Он выскочил на веранду, схватив мимоходом сыр и колбасу, и ринулся во мрак одиночества.
– Ого! – восхитилась малышка Мю. – Он разозлился! Он потушит пожар! Он собирается караулить мох до самого утра!
Мама не произнесла ни слова. Едва слышными шагами ходила она взад-вперед, устраиваясь, по своему обыкновению, на ночь. Она рылась в своей сумке, она подкручивала лампу, а тишина была совершенно обманчива. В конце концов мама с отсутствующим видом начала стирать пыль с папиной модели маяка, стоявшей в углу на комоде.
– Мама! – позвал Муми-тролль.
Но мама не слушала. Она подошла к висевшей на стене большой карте, на которой были изображены и Долина муми-троллей, и побережье, и острова в море. Забравшись на стул так, чтобы лучше видеть море, она прижалась мордочкой прямо к маленькой точке посреди белой пустоты.
– Вот он, – пробормотала мама Муми-тролля. – Вот там мы будем жить, жить прекрасно и переносить невзгоды…
– Что ты говоришь! – воскликнул Муми-тролль.
– Да, там мы будем жить! – повторила мама. – Это папин остров. Папа позаботится о нас. Мы переедем туда и будем жить там всю жизнь и начнем все сначала.
– А я-то всегда думала, что это просто мушиное дерьмо, а никакой не остров, – сказала малышка Мю.
Мама слезла на пол.
– Иногда нужно время… – заметила она. – Нужно жутко много времени, прежде чем многое станет ясно.
И вышла в сад.
– Ничего не стану говорить о папах и мамах, – растягивая слова, сказала малышка Мю. – Потому что тогда ты сейчас же скажешь, что, по-твоему, папы и мамы никогда не могут быть дурашливыми. Они во что-то играют, но я готова съесть целое каппе[1] дерьма, если пойму во что.
– А тебе и незачем понимать! – вспылил Муми-тролль. – Они, верно, сами знают, почему они такие странные. Некоторые смотрят на других сверху вниз только потому, что их удочерили!
– Ты абсолютно прав! – отозвалась малышка Мю. – Я всегда смотрю на всех сверху вниз!
Он поглядел на одинокую точку в далеком море и подумал: «Там будет жить папа. Он туда стремится. Папа и мама думают об этом всерьез. Эта игра – серьезная». И внезапно Муми-тролль подумал, что в пустынном море бывают вокруг острова буруны и они начинают бурлить. А остров становится зеленым, горы – красными, и еще остров становится одиноким, таинственным островом из всех известных ему книжек с картинками, островом для кораблекрушений и Тихого океана. У Муми-тролля перехватило горло, и он прошептал:
– Мю! Это же фантастика!
– Пожалуйста! Все – фантастика! – заметила малышка Мю. – Более или менее. Самое фантастическое было бы, если бы мы приплыли туда с невероятным шумом и скандалом и со всеми нашими причиндалами, а остров в самом деле оказался бы мушиным дерьмом.
Было едва ли больше половины шестого утра, когда Муми-тролль прошел по следам Морры в саду. Земля уже оттаяла, но все же видно было, где она сидела и ждала – трава была там совершенно бурая. Он знал, что, если Морра сидит на одном и том же месте больше часа, там никогда ничего больше не вырастает, а земля умирает от ужаса. В саду было много таких мест, самое досадное, что одно из них было посреди клумбы с тюльпанами.
Широкая дорожка сухой листвы вела прямо к веранде. Здесь Морра стояла. Она стояла как раз перед кругом света и смотрела на лампу. Потом, не в силах удержаться, подошла поближе к веранде, и все погасло. Так бывало всегда. Все, к чему она прикасалась, угасало.
Муми-тролль представил себе, что он – Морра. Медленно, скорчившись, двигался он по куче мертвой листвы, потом молча стоял в ожидании, пока вокруг распространится туман. Он вздыхал, тоскливо и неотрывно глядя в окно. Он был самым одиноким существом на всей земле.
Но без лампы все казалось не слишком убедительным. И в голове у него начали мелькать кое-какие веселые мыслишки: мыслишки об островах в море и предстоящих великих изменениях. Он забыл про Морру и начал балансировать среди длинных утренних теней. Нужно было только ступать по солнечным лучам, а все остальное было глубоким бездонным морем. А если не умеешь плавать!
В сарае что-то засвистело. Муми-тролль заглянул туда. Раннее солнце золотистым светом освещало стружки у окна, пахло льняным маслом и смолой.
Папа занимался тем, что прилаживал маленькую дубовую дверь в стену маяка, вернее, его модели.
– Посмотри на эти железные скобы, – сказал он. – Они вбиты в скалу, по ним поднимаются наверх, на маяк. Если плохая погода, надо быть осторожным. Видишь ли, лодка скользит к горе по гребню волны, перепрыгивает через нее, крепко цепляется, отталкивается… а когда нахлынет следующая волна, ты уже в безопасности. Потом борешься с ветром, здесь, смотри, вдоль перил… открываешь дверь, она тяжелая. Вот, теперь она снова захлопывается. И ты в маяке. И как бы издалека сквозь толстые стены слышишь шум моря. За стенами вокруг грохочет море, а лодка уже далеко отсюда.
– А мы тоже там, внутри маяка? – спросил Муми-тролль.
– Естественно, – ответил папа. – Вы здесь наверху, в башне. Посмотри, в каждом окне – настоящее стекло. На самом же верху – сам маяк. Он горит и красным, и зеленым, и белым и мигает через равные промежутки времени всю ночь напролет, так что лодки и суда знают, куда им плыть.
– А ты сделаешь так, чтобы маяк светил по-настоящему? Можно принести батарейки и придумать что-нибудь, чтобы свет мигал.
– Это я, верно, сумею, – сказал папа, вырезая маленькую ступеньку перед дверью маяка. – Но сейчас мне не успеть. Понимаешь, вообще-то это только игра, своего рода упражнение.
Папа смущенно засмеялся и начал рыться в ящике с инструментами.
– Замечательно! – одобрил Муми-тролль. – Привет, пока!
– Привет, привет! – отозвался папа.