Феминизм задается вопросом, почему женская грудь является сексуализированной частью тела и должна быть скрыта, а мужская грудь может быть обнажена, хотя и там, и там присутствуют соски? Дайте, мол, женщинам право тоже демонстрировать соски, надевая, например, футболку без лифчика.
К сожалению, эти идеи не учитывают то, что грудь – это первый объект, с помощью которого через рот удовлетворяется эротическая потребность младенца. Даже дети, вскормленные искусственно, держали во рту соску (аналог соска). Поэтому убрать сексуализацию женской груди невозможно.
Это, разумеется, не означает, что женщины должны отказаться от права ходить без лифчика. Само его отсутствие не означает попытку соблазнить мужчин, а мужчины не имеют права сексуально взаимодействовать с женщиной без ее согласия. Однако для собственной безопасности стоит помнить, что соски, видные через одежду, так же, как и обнаженные, воспринимаются окружающими через призму эротического.
У одних это вызывает сексуальное возбуждение, у других – отвращение и гнев, являющиеся полярной заменой вытесненного возбуждения. Как правило, второе проявляется у женщин, неспособных признать собственную былую любовь к материнской груди (это женщины, имеющие большие проблемы в отношениях с матерью), и мужчин, перекладывающих ответственность за собственные сексуальные переживания на других людей (провокаторов).
Также право на обнажение взрослого родителя перед ребенком, вышедшим из младенчества, не учитывает самую банальную вещь – разницу в размерах и внешнем виде. Учитывая заинтересованность ребенка своими и чужими гениталиями в детском возрасте и сопряженное с эрогенными частями тела детское психосексуальное развитие, можно прийти к выводу, что знакомство с гениталиями взрослого человека не проходит для ребенка бесследно. Как вариант, оно выразится в серии фобий и неврозов.
Одна моя подруга имеет яркое воспоминание об отце, в котором она берет его за руку и своей целой ладошкой может обхватить только его мизинец. Представь себе разницу в размерах тела этой малышки и ее взрослого отца (который, говоря откровенно, не выделялся ростом и габаритами). Для нее это воспоминание ассоциируется с чувством безопасности, однако оно превратилось бы в страх в случае знакомства с гениталиями.
Наблюдается, конечно, и обратная сторона, когда отец запрещает и себе, и дочери любое нарушение существующих барьеров. Это может проявляться как в тиранических запретах носить юбки и платья или оголять ноги, так и в иносказательном варианте.
Например, очень любопытный комментарий относительно отца оставила еще одна моя подписчица. Она сказала, что отец, заставлявший ее наводить порядок в комнате, приходил после уборки и выкидывал ее картонную корону из «Мака» (возможно, это был «Бургер Кинг») с заявлением, что корона ему мешает.
«Там ей не место, – вспоминала подписчица слова отца. – Корону надо поставить туда, где ее не будет видно, потому что на видных местах должно быть пусто».
Я, разумеется, не могу говорить за неизвестного мне мужчину, поэтому обозначу само символическое значение слова «пусто». Пустота – это безопасность, отсутствие того, что может вызвать эмоциональную реакцию. На всех местах, которые открыты, должно быть пусто, чтобы не было ни одного «опасного» уголка.
В контексте инцестуозного запрета опасность – это гениталии дочери.
Не путай, пожалуйста, пустоту как безопасность с проживанием пустоты как горя, когда, например, ты приходишь домой и понимаешь, что любимого человека там нет. Это другая пустота, ощущающаяся как проживание потери.
Здесь мне кажется уместным сделать ремарку относительно мужчин и женщин, имеющих патологическую страсть к чистоте и уборке. Чем более маниакально их стремление вылизывать квартиру до блеска (и заставлять это делать дочь), тем выше вероятность, что это – компенсация за «грязные мысли» или порочные желания.
Бесконечное намывание жилища или рабочего места помогает снизить тревожность от идеи (сознательной или бессознательной), что «грязные мысли» могут превратиться в действия. Эти мысли не обязательно имеют инцестуозную природу, достаточно того, что человек воспринимает свое желание как грязное, недостойное или развратное.
Так что имей в виду: если ты слышишь от человека с манией чистоты что-то про твою распущенность, бесстыдство и позор, то всё, в чем он обвиняет тебя, происходит в его собственной голове.
Мы с родителями спали в одной комнате со шторкой между кроватями
История семьи Д.
Была у меня одна знакомая семья (назовем ее «семья Д.»), где отец и мать жили с дочерью в одной комнате, занимались сексом рядом с ней, а отец, гуляя по дому, не утруждал себя даже надеть трусы. Девочке это было настолько привычно, что она совершенно спокойно воспринимала обнаженного отца. Но значит ли это, что в ее психической жизни все было так же радужно и здорово?
Инцест между отцом и дочерью (в прямом воплощении) в семье Д. все-таки был запрещен, однако демонстрация отцовских половых органов говорила о том, что в каких-то моментах запрет нарушить все-таки можно.
Подобные заигрывания, инициированные отцом по отношению к дочери, приводят к шаткому представлению о запрете. Вместо того чтобы четко понимать границы и правила, девочка, взрослея, все чаще сталкивается с ситуациями, где она пытается «нагнуть систему» или же где система пытается «нагнуть» ее. Правила нарушаются, договоренности игнорируются, безопасность постоянно под вопросом.
Интересным образом в этой ситуации вела себя мама, которая не только не бунтовала против обнаженного мужчины в доме, но и вовсе отказывалась переселить дочь в отдельную комнату (которая была!), аргументируя это тем, что девочка вырастет эгоисткой, если будет иметь много личного пространства.
Казалось бы, совершенно неясно, чем руководствовались родители, совершая столь серьезное насилие над психикой своей дочери. Могло ли быть, что они не понимали, что делали?
Было бы куда проще сказать «да», списав родительское поведение на недостаток информации и расплывчатое представление о личных границах. Однако замечу, что собственные границы родители чувствовали очень даже хорошо.
Девочка анализирует свои отношения с отцом и матерью, наблюдая за родителями своих подруг или детей в классе. Она так или иначе встречается с самыми разными ситуациями и учится отличать «свое» от «чужого». Когда девочка сталкивается с чем-то новым, чего нет в ее родительской семье, она задается вопросом: «Почему так?» Особенно остро этот вопрос встает перед ней в возрасте 3 лет и в возрасте 10+ лет, с началом подросткового периода.
Почему у меня папа всегда дома, а у Н. работает?
Почему у меня мама носит юбки, а у К. она всегда в брюках?
Почему мои родители при гостях никогда не матерятся, а мама С. обратилась к ней матом прямо в моем присутствии?
Тема сексуальности (как бы некоторым родителям ни хотелось верить, что дети не обсуждают ее друг с другом) на определенном этапе интересует детей больше всех остальных тем. И если у кого-то дома папа ходит голым, подруги об этом услышат. Далее девочка столкнется с пониманием, что так не у всех.
И, когда женщина в отношениях спокойно относится к тому, что ее мужчина расхаживает без трусов перед дочерью, мы говорим не о незнании, а о выборе. О вполне осознанном выборе, который она делает и за себя, и за ребенка.
В семье Д. отец, по классике жанра, был темной лошадкой, и разгадать мотивы его поведения было трудно. На наличие некоторых расстройств его психики указывала силлогомания (патологическое накопительство, или барахольство), из-за которой он превратил дом в полноценную свалку.
Силлогомания представляет собой эгосинтонную патологию. Это означает, что эго (человеческое Я) и симптом едины. Барахольщик не осознает своей болезни и не противится ей, принимая ее за норму, даже если мания переходит все границы. Другой вариант взаимоотношений с симптомом – эгодистонный, когда эго противится симптому. Например, при тревожно-депрессивном или обсессивно-компульсивном расстройстве человек не воспринимает свое состояние как норму, а хочет от него избавиться.
Чтобы ты понимала, до каких масштабов способна дойти силлогомания, приведу пример из одного сериала. Сюжет серии заключался в том, что в многоквартирном доме начался пожар, и пожарные эвакуировали жителей. В одну из квартир они никак не могли попасть, а когда все же вскрыли дверь, выяснилось, что все пространство квартиры завалено хламом, за исключением узкой тропинки, ведущей от двери к кровати.
Когда пожарные вошли в квартиру, пол не выдержал и обвалился.
Не знаю, до каких масштабов дошла ситуации в семье Д., однако проблема была очевидна.
Отношение отца в семье Д. к патологии как к норме дает основания предполагать, что и к демонстрации своих гениталий он относился так же – как к норме.
Что касается матери, она сама была девочкой из семьи с крайне зыбкими инцестуозными границами. Проблемы ее собственного эдипального конфликта воплощались в ее отношении к дочери. Через дочь, которой она разрешала лицезреть отцовские гениталии, мама семьи Д. получала бессознательное удовольствие, как если бы сама наблюдала гениталии собственного отца.
Во всю эту историю прекрасно вписывается секс при детях, который точно так же является пересечением детской и взрослой сексуальности. Более того, ребенок оказывается непосредственно включен в сексуальную жизнь родителей. Он – третий, но не лишний, а участник. Наблюдатель.
Возвращаясь к идее Фрейда о том, что детей пугают взрослые гениталии из-за их размера, а также к теме различия детской и взрослой сексуальности, мы получаем травму, с которой ребенку предстоит жить.
Детская сексуальность, несущая в себе нежное начало, никоим образом не связанное с генитальным сексом, сталкивается с демонстрацией агрессивной взрослой сексуальности и воспринимается ребенком как драка или насилие.
Результатом такой травмы могут быть перверсии (сексуальные извращения), страх сексуальной близости, непонимание границ собственной сексуальности (что со мной можно делать, а что нельзя), тревожность вплоть до социофобии и, разумеется, восприятие инцеста в разных его проявлениях как нормы.