— И так нельзя, и эдак нельзя! — протянул Кузьминский. — И чего уж хочет эта дамочка — прямо не знаю!
— Дамочка хочет, чтобы ты не попадался ей на глаза! Специально замуж вышла, чтобы от него отвязаться, а он тут как тут!
— Так я позвоню?
— Звони, горе ты мое, — разрешила Ляля и вернулась к прерванному занятию — красить губы.
Кузьминский набрал номер и, услышав казаряновский голос, начал с места в карьер:
— Обнаружился весьма перспективный скелет в шкафу, Рома. Симпатичный такой скелетик. По-моему, родственник того скелета, которого ты наверняка отыщешь в гардеробной своего клиента. Так что имей это в виду во время великосветского визита.
— Все понял, Витя. Подробнее говорить не можешь? — откликнулся догадливый Казарян.
— А надо?
— Да, пожалуй, сейчас не надо. Обсудим подробно, когда будет информация со всех сторон. Что делать собираешься?
— Блевать, Рома. Я только что из помойки похлебал.
(- Б-р-р-р, — выразила отвращение Ляля.)
— Продезинфицируйся, — посоветовал Казарян.
— Сейчас к Жорке поеду. Там и продизенфицируюсь. Ни пуха, Рома.
— К черту.
Он положил трубку. Ляля была недалеко — можно было дотянуться. Не вставая, погладил ее по крутому бедру.
— Отстань, — вяло потребовала она, отступила, чтобы он не мог ее достать, положила зеркальце и помаду в косметичку, бросила ее в сумку. — Я пошла, Витя.
— А я? На кого ты меня покидаешь? — Он встал и направился к ней.
— Не подходи! — в панике заорала она. — Не подходи! — И кинулась к двери.
— Это почему же я не должен подходить? — обиженно удивился он.
— Потому что я все еще неровно дышу к тебе, балда! — быстро проговорила она и выскочила за дверь. И уже из-за двери крикнула: — Уходить будешь, захлопни дверь!
Кинорежиссер, народный артист России, армянин Роман Казарян позволил жене Зое помочь ему надеть блейзер (смокингов не признавал) и поправить узел галстука от Версаче на идеально отутюженной рубашке. В заключение Зоя отряхнула его от невидимых глазу пушинок и с удовольствием отметила:
— Готов, жених.
— Пора по бабам! Пора по бабам! — темпераментно спел на мотив россиниевской увертюры Роман и порекомендовал жене: — Жди меня, и я вернусь, только очень жди!
— Иди, балаболка, — засмеялась Зоя.
Ехать-то всего ничего. Через пять минут его черная «Волга» въехала в арку высотного дома на Котельниках и остановилась у подъезда.
Здесь жила кинозвезда. Странные и непредсказуемые коленца выкидывает человеческая судьба. Первым Наталью в роли целомудренной и одновременно сексапильно ядреной таежной девы снял Казарян. Она сразу же вошла в моду, ее беспрерывно снимали лет пять-шесть. А потом ей стукнуло тридцать, и снимать стали реже. Чем дальше, тем реже приглашали, а вскоре перестали снимать совсем. В отличие от неуравновешенных и слабых товарок по несчастью она не бегала по инстанциям с мешком восторженных писем зрителей-поклонников, не спилась, не сдвинулась по фазе. Расчетливо и ловко она нашла нужного любовника. Из зав. отделом ЦК любовник вскорости стал секретарем руководящей и направляющей, а Наталья — кинозвездой. Забывчивые кинорежиссеры разом вспомнили о ярком даровании и снимали ее, снимали… Она каталась по заграницам, не сходила с обложек киноизданий, чуть ли не еженедельно давала интервью в газетах, на радио, на телевидении. И вдруг, откуда ни возьмись, август девяносто первого. Наш секретарь Юрий Егорович, проходивший в кинематографических кругах под кликухой «Папашка», по запарке крепко наделал в штаны и со страху ушел в подполье. Страх-то был вполне обоснованный, так как Юрий Егорович был не последним в финансовых фокусах своей конторы.
Осознав бесперспективность продолжения романа, Наталья с помощью Казаряна, который трепал тогда бывшего секретаря по поручению Смирнова, выставила Юрия Егоровича за дверь.
Но Юрий Егорович оказался колобком. Он от всех ушел и к капиталам пришел. Тайные миллионы позволили ему утвердиться в банковских кругах, а приобретенные на руководящих партийных должностях неколебимая значительность, умение внушать непосвященным уважительный трепет и бесовская беспринципность вскинули его на самый верх, и он стал президентом крупнейшего частного "Депорт-Домус банка". А в прошлом году доказал, что он колобок особенный, не чета колобку из сказки. Уж вроде бы вон она, лисичка, сейчас сгамкает, но нет, Юрий Егорович, замешанный в грязном и кровавом деле бывшего гэбиста Витольда Зверева, сумел отмазаться и отмазать свой банк. Умелый и мудрый: не лисичка — лис Смирнов щелкнул острыми зубами и безрезультатно. Наш колобок бойко покатился дальше.
Полтора года тому назад Юрий Егорович овдовел, а через год удивил как банковский, так и кинематографический люд: женился на Наталье, змее подколодной, которая в свое время бесстыдно его предала. Но, как говорится, время — лучший лекарь. Теперь это была неразлучная пара.
Квартира в доме на Котельниках принадлежала Наталье, но встретили Романа Казаряна быки явно из банковской охраны. Едва он ступил в подъезд, как из динамика раздался обходительный голос:
— Проходите, пожалуйста. Вас ждут, Роман Суренович.
Массивная — дуб с железом — дверь бесшумно распахнулась. В вестибюле за стеклянной перегородкой у пульта управления перед экранами телевизоров, обозревавших подъезд и подъезд к подъезду, сидели двое в камуфляже. При появлении Казаряна они дрессированно встали:
— Здравствуйте, Роман Суренович.
— Здрахствуйте, здрахствуйте, — пошутил Казарян и прошел к лифту.
Дверь открыла самолично кинозвезда, чему Казарян удивился необычайно:
— Господи, неужто горничной нет?
— Такого гостя должна встретить хозяйка. Хотела тебя в подъезде встретить. Но не успела. Рада видеть тебя молодым и красивым, Ромочка.
Она поправила ему галстук (не давал бабам покоя его галстук!), осторожно притянула обеими руками за уши и от души поцеловала в губы. Его же руки по кавказской привычке тихонько легли на ее зад. Погладил округлости и заверил:
— А ты обвально хорошеешь, моя недоступная мечта. Ослепнуть можно.
Не совсем, конечно, прав был Казарян, но отчасти комплимент соответствовал действительности: холеность и беззаботность, гарантируемые большими деньгами, сделали нестарую еще красотку победительной львицей.
— Брешешь ты, как всегда, Рома, но приятно. Пошли.
Она вела его в свой будуар-кабинет. Мало что изменилось в этом доме. Идя за ней и глядя в нежную ложбинку ее шеи, он сказал:
— Я уж думал, что ты в связи с новым статусом в загородном замке обитаешь, ан нет, по-прежнему здесь.
Она устроилась на причудливом диванчике, а Казаряну кивнула на светлое веселенькое кресло; закинула длинную (знала, что показывать) ногу на другую длинную ногу:
— Это мой мир, Рома. И я никогда от него не откажусь.
— А где место в этом мире нашему дорогому Юрику? — поинтересовался Казарян, устраиваясь в субтильном креслице. Кресло поскрипывало.
— Рядом. Юрий откупил две соседние квартиры. Там теперь его мир.
— А спальня на границе двух миров? — наивно предположил Роман. Наталья подначку простила:
— Ты все такая же язва, Рома. Но за это я тебя и люблю.
— Тогда через пятое измерение в другой мир, а, Ната? Я с ним хочу побеседовать.
— Ты об этом говорил мне по телефону. Его нет, но он скоро будет. Просил извинить. Ему крайне необходимо заскочить на минутку поздравить Олега Радаева.
— С чем этого мудака нынче поздравляют?
— Ну зачем же так, Рома! У известного певца — юбилей. Тридцать лет творческой деятельности.
— Обязательно творческой! — вдруг ни с того ни с сего необычайно разозлился Казарян. — Редактор вонючего проституирующего листка заявляет: "Те образованные люди, которые знакомы с моим творчеством, знают…" Режиссер двух клипов оповещает общественность: "В моем творчестве красной нитью проходит…" Модельер, сшивший пару неудобоносимых юбок, делится сокровенным: "Ощущая в себе последнее время небывалый творческий подъем…" Так называемый композитор, сложивший из трех нот нечто именуемое песней, по сравнению с которой собачий вальс — предел музыкальной изощренности, откровенничает: "Противоречивость и трагическая раздвоенность моего внутреннего мира — вот истоки моего творчества…" Все творят, мать их за ногу! И никто не хочет профессионально, честно, добросовестно, а значит и трудно, работать!
— Что ты, Рома? — удивилась Наталья.
Удивился и сам Роман:
— Действительно, чего это я?
Тут появилась и горничная. Очаровательная молодка вкатила в комнату двухэтажное сооружение на колесиках, которое содержало несчетное количество бутылок отборных алкогольных напитков и, как говорится, сопутствующих товаров. Остановив чудо-коляску как раз между кинорежиссером и кинозвездой, прислуживающая очаровашка сделала намек на книксен, улыбнулась гостю и бесшумно удалилась.
— Не опасаешься держать столь спелый персик под боком у Юрика? непринужденно спросил Роман.
— Не опасаюсь, — беспечно и уверенно ответила она.
— И зря, — предупредил знавший себя, а потому и мужиков вообще, умный Казарян.
— Он уже мало что может, Рома, — пооткровенничала Наталья.
— В этой ситуации важна она, а не он. Если она очень захочет, то он сможет. Или, в крайнем случае, будет самодовольно считать, что смог.
— Ты, я думаю, приехал не для того, чтобы обсуждать сексуальную потенцию моего мужа. Что тебе от нас надо, Рома?
— Получить кое-какую информацию от Юрика, — откровенно признался Казарян.
— Какую информацию?
— Самую пустяковую, крошка.
— И для получения пустяковой информации ты издали показал Юрику внушительную дубину. Ты на что намекал, Рома?
— Я ни на что не намекал, дорогая. Я просто очень боялся, что вы откажетесь — вон вы теперь какие, и рукой не достанешь! — меня принять, и для упрощения дела слегка погрозил пальцем впечатлительному Юрику. Пальцем, заметь, а не дубинкой!