Подтащили нас к рэкетирам, и Ленькин недруг говорит:
– Вот они. Следили за вами от адмиралтейства.
– Чего-о? – удивился один. – Эти шибздики?
Мне наконец удалось оглянуться. Ничего нового не увидел. Такой же верзила с коротким ежиком, в кожаной куртке, под которой бицепсы вздуваются.
– Пошли, разберемся, – угрожающе мой говорит.
Потащили нас через весь коктейль-бар в угол. Там за столиком целая компания таких же. Что-то тянут из соломинок и жуют. Желваки на скулах ходят. Все мрачные, хоть бы кто улыбнулся. Ну, и нам с Ленькой, конечно, не до улыбок.
Тут я разглядел, что один там все-таки был, непохожий на остальных. Такой кривоватый старик с большим ртом, лет сорока, наверное. Его кличка, как потом выяснилось, была почему-то Чиполлино. И он был у них самый главный.
– Что случилось? – спросил Чиполлино.
– Да вот мальцы… Следили, – объяснил мой конвоир.
Чиполлино поглядел на нас, странно как-то почесал ухо, как обезьяна, рот скривил и вдруг проскрипел:
– На кого работаете, пионэры?
– Как это? – пискнул Ленька.
– Кто вас подослал? Антоний?! Отвечайте! – гаркнул Чиполлино.
– Не-ет, не Антоний… – мотаем головами.
– А кто? Вениамин? Подшипник? Кем направлены?
И тут меня осенило.
– Интерфейсом, – говорю.
– Кем? Это фирма или кличка?
– Не знаю. Платит Интерфейс.
– Сколько? – подозрительно спросил Чиполлино.
– Тысячу баксов, – сказал я, не очень понимая, что такое «баксы».
Рэкетиры задумались, потом, склонив головы в кружок над столом, о чем-то зашептались. Лишь один не шептался, крепко держал нас с Ленькой.
Наконец они закончили совещание, и Чиполлино произнес приговор:
– Майкл и Ферри повезут щенков на Турбинную разбираться. Вытянуть из них все. Не калечить, нам они еще понадобятся. Но проучить хорошо, чтобы забыли о своем Интерфейсе.
– Чиполлино, я один справлюсь, – сказал тот верзила, что нас держал. – Пускай Майкл остается.
– O'кей, – сказал Чиполлино.
Ферри одной рукой выволок нас на улицу и запихнул в «Жигули», стоящие у памятника Барклаю де Толли. Он усадил нас с Ленькой сзади, запер на ключ, а сам уселся за руль.
И тут Ленька сломался.
– Дяденька, миленький, отпустите! Меня мама ждет, я больше не буду! Не знаю я никакого Интерфейса! Отпустите, дяденька! – заныл он.
– Молчи, гаденыш пархатый, – сказал Ферри, и мы поехали.
Однако, только повернули с Невского на Фонтанку и проехали чуть-чуть, как Ферри свернул на тихую улицу Рубинштейна и там остановился.
Было уже темно, фонари не горят, прохожих мало. Блестели лужи от вчерашнего дождя. Где-то в подворотне закричала кошка, будто ее режут.
Жутко.
– Ну, щенки, некогда мне с вами возиться, – обернулся к нам Ферри, с минуту оглядывал нас, а потом вдруг страшно захохотал.
Ленька с перепугу заплакал. Я зубы сжал: будь что будет.
А Ферри вышел из машины, открыл ключом заднюю дверь и выволок меня на темную улицу.
Неужели убивать будет? За что?!
Но он, не выпуская моего рукава, снова запер машину, в которой остался плачущий Ленька, и, поигрывая ключами, направился к двери подъезда, таща меня за собою.
В темном просторном парадном с каменным полом Ферри поставил меня перед собою и вдруг сдавил мне горло своими заскорузлыми волосатыми пальцами.
– Удавлю, как цыпленка, понял? Где Интерфейс?!
– Зачем тебе Интерфейс? – прохрипел я.
– Говори про Интерфейс!! – рычал он, сдавливая горло.
Я уже и не рад был, что ляпнул про Интерфейс. Ишь, как он завелся! Знал бы он, что это такое на самом деле, ни за что бы так не волновался.
– Хорошо. Скажу, – выдохнул я из последних сил.
Ферри отпустил горло.
– Интерфейс заплатит тебе пять тонн, если выпустишь нас. И еще десять тонн, если сдашь Чиполлино, – сказал я.
– Сукой будешь? – спросил Чиполлино.
– Зачем? Буду по-прежнему Митчелом-младшим, как зовут меня в нашей конторе, – нес я со страха невообразимую околесицу.
Слава Богу, Ферри попался тупой. Челюсть отвесил, смотрит своим небритым лицом.
– Так ты не ментами послан?
– Ха! – воскликнул я. – Ментами! Да менты у нас вот где! – и я сжал кулак, сконцентрировав все дыхание-ци, которое у меня в тот момент было.
– Согласен! Сдам Чиполлино, – по-восточному жарко зашептал Ферри. – Всех сдам, только денежки в баксах!
У него даже глаза засветились при мысли о долларах. Одухотворенный стал такой, что хоть ешь его с маслом. А в сущности, предатель. Готов заложить всех своих за деньги.
– Ладно, отпускай нас, – командую.
– Нет уж, еврейчика подержу, пока твои Интерфейсы баксов не принесут. А если сбежишь, я твоему жидконогому другу кишки вырву и на карданный вал намотаю.
И вдруг меня такое омерзение взяло к нему, такая злость, что я без всякого дыхания-ци и концентрации на киноварном поле впервые в жизни выполнил прием, который по-китайски называется фэй-май-цяо – «нога, летящая, как перо». Никогда на тренировках у меня этот прием не получался. А тут я отпрыгнул, благо подъезд широкий, взмыл в воздух и пяткой поразил Ферри в челюсть. Он рухнул, как шуба с вешалки, ключи от машины выронил, они зазвенели. Я быстренько их подобрал – и на улицу!
Ленька за окошком машины скребется в стекло, как котенок, пытается привлечь внимание прохожих. Но прохожие не привлекаются. Я отпер дверь ключом, распахнул и вытянул Леньку на улицу.
И мы как рванем бегом по улице Рубинштейна!
Короче, убежали от Ферри с помощью фэй-май-цяо. Прибежали ко мне домой – оказалось ближе – отдышались, мамка нас чаем напоила, а соседка Антонида Васильевна кстати пирог испекла и угостила нас. С клубничным вареньем. Мамке мы, конечно, ничего не сказали про рэкетиров, да ей и не надо.
Только чаю попили – звонит Светка. Голос возвышенно-озаренный.
– Димка, как ваши дела? – а сама и не думает слушать.
– У нас все тип-топ, – отвечаю, – а у вас?
– У нас… Ничего особенного… – а самой уже не терпится выложить про свои озарения.
– Пришельцев, что ли, откопали?
– Да! Да! И были с ними на другой планете! – кричит голосом пионерского рапорта.
– Иди ты… – я уже не знаю что думать.
– Четыре часа мы провели на планете Симанука!
– Все. Спокойной ночи. Расскажи это своему батюшке, – сказал я и повесил трубку.
Глава 5. Ty zhivoji?
Я не выдержал, похвастался на тренировке своему сэнсею про фэй-май-цяо. Думал, он меня похвалит. А он насупился, сконцентрировался и говорит:
– Ты мог убить его, Дима.
А я не знаю – вдруг я его на самом деле убил? Когда я Ферри покинул, он лежал в подъезде, как мешок с картошкой.
– Как же, его убьешь… – бормочу.
– Запомни: боевые приемы применяются в исключительных случаях. Когда твоей жизни или жизни окружающих грозит опасность, – сказал сэнсей.
– А она и грозила окружающему, – сказал я. – Леньку он бы пришил.
– Ты мог подействовать на него иначе. Железный кулак, например…
– У него кулак еще железнее, – говорю. – Да не волнуйтесь вы, Петр Гаврилович, ничего ему не сделается. Очухается. В следующий раз не будет рэкетирствовать.
Сэнсей Петр Гаврилович у нас молодой, лет двадцать шесть. Наполовину китаец: мама у него китаянка, а отец токарь. Он работал в Китае и спас ее от культурной революции. Это давно было. Гуру почему-то на китайца не очень похож, это ему не нравится и он специально старается быть китайцем: носит френч, как Мао Цзедун, и гладко причесывает волосы. Он нам все время твердит, что кун-фу – это метод духовного самовоспитания, а драться при этом не обязательно. Но мы-то знаем, зачем в секцию пришли. Чтобы при случае вырубить кого нужно, как я вчера Ферри вырубил.
А Светка с Вадимом тем временем развили в школе бешеную деятельность по поводу планеты Симанука, на которой они якобы побывали. Причем Светка утверждала, что симанукские жители по типу гуманоидов были поражены ее красотой и уже готовы дать ей титул «мисс Планеты», то есть «мисс Симанука».
– Ты бы хоть название для планеты придумала покрасивее, – сказал я. – Фассия, например… Или Талинта.
– Ничего я не придумывала! Они сами так себя называют! – не сдавалась Светка.
По ее словам они с Вадимом нашли в парке Челюскинцев, что на Удельной, четыре большие ямы – следы приземления космического корабля. И Вадим, применив парапсихологический метод, мысленно вызвал туда инопланетян. Корабль приземлился вечером, когда мы сражались с рэкетирами, отвез их на эту самую Симануку, где их принимал президент – коротконогий и длиннорукий («руки по полу волочатся, как у обезьяны», – сказала Светка), наговорил ей кучу комплиментов, угостил фуфырчиками (это такие фрукты, по вкусу напоминающие пепси-колу) и приглашал еще в гости. А Вадик в это время мысленно играл в шахматы с президентской собакой (собаки там тоже мыслящие, не хуже гуманоидов).
Короче, такой вот бред. Стыдно делается за товарищей.
– Ладно, я устал, – сказал я, выслушав эту ахинею. – А Файл где? Файла вы там не встретили?
– Нет, Файла не видели, – говорит.
– Так чего же вы там околачивались четыре часа?! Мы товарища ищем, с мафией сражаемся, а ты с говорящей собакой в шахматы играешь!
– Во-первых, не я, а Вадим, а во-вторых, она говорить не умеет, только думает.
Однако, благодаря этим вракам, в школу зачастили, кроме милиции, корреспонденты и разные безумцы, выдающие себя за ученых. Конечно, поволокли всех в парк на Удельной, где действительно были обнаружены ямы глубиною в метр, круглой формы. Действительно, будто вдавленные.
Стали мерять в них радиоактивность. Счетчики потрескивали. Однако, это еще ни о чем не говорит! У нас любят вешать лапшу на уши. В инопланетян верят, а нормальных советских рэкетиров будто не замечают.
Мы уже привыкли, что у нас теперь последним уроком стала пресс-конференция. Только учитель закончит, в класс вваливаются корреспонденты, псевдоученые и просто зеваки и начинают перемалывать: как выглядят, на каком языке говорят, нарисуйте корабль… И Светка с Вадимом рисуют, мелют языками!