ее там не со зла, а по чистой рассеянности. Тед – король рассеянности.
– Ты нам мешаешь! – говорит ему Джони с водительского сиденья. Злится она в лучшем случае в четверть силы.
– Ты сегодня классно выглядишь, – отвечает Тед.
За последние годы Тед и Джони расставались двенадцать раз. Это значит, что они сходились одиннадцать раз. Мне всегда казалось, что мы на пороге Воссоединения Номер Двенадцать.
Тед умный и привлекательный, но во благо это не использует, совсем как богач, чурающийся благотворительности. Его мир, по сути, ограничен ближайшим зеркалом. Десятиклассник, он мнит себя королем школы, не удосуживаясь заметить, что у нас демократия.
Сложность общения с Тедом в том, что он не безнадежен. Порой из сумрака махрового эгоизма он выдает сущие перлы, проницательные настолько, что завидки берут. Такие перлы способны сразить наповал. Особенно девушку вроде Джони.
– Мы правда спешим, – куда мягче говорит Джони.
– У вас в кружке псалмы со стихами кончились? «Господь – Пастырь мой, пойду я долиною тени сомнений, дозволь мне уокмен взять с собою…»
– Господь – ди-джей мой, я ни в чем не буду нуждаться, – серьезно изрекает Тони.
– Тони, однажды мы освободим тебя, клянусь! – Для пущей выразительности Тед хлопает по капоту своей машины, и Тони ему салютует. Тед переставляет машину, и мы снова отправляемся в путь.
На часах у Джони 00:48, но у нас все в порядке, ведь они спешат на час с тех пор, как мы перешли на зимнее время. Мы едем в черную синь, радио играет что-то расслабляющее, время плавно перетекает от ночного времени ко сну.
Ной сейчас лишь смутное воспоминание. Как он на меня действовал, уже вспоминается с трудом. То головокружение тает в тягучем воздухе, превращаясь в таинственный отголосок приятного чувства.
– Как же я не видел его раньше? – спрашиваю я.
– Может, ты просто ждал подходящего момента, чтобы его заметить, – говорит Тони.
Может, он и прав.
Пол – гей
Я всегда знал, что я гей, но подтвердилось это в детском саду.
Сообщила об этом воспитательница – она так и написала в моей детсадовской карточке: «Пол определенно гей. У него отличное самоощущение».
Карточку с записью я однажды увидел у нее на столе до тихого часа. Нужно признать, я мог и не понять, что чем-то отличаюсь от других, если бы миссис Бенчли не заострила на этом внимание. Мне было пять лет, я считал за факт, что мальчикам нравятся мальчики. Иначе почему они проводят вместе столько времени, играют в командах и задирают девчонок? Я считал, это потому, что они друг другу нравятся. Как в эту схему вписываются девчонки, я в ту пору еще не разобрался. Я просто считал, что отношения между мальчиками – НОРМА.
Представьте мое удивление, когда я понял, что не прав. Представьте мое удивление, когда я просмотрел все остальные карточки и пометку «ОПРЕДЕЛЕННО ГЕЙ» ни у кого из мальчиков не обнаружил. (Если честно, пометку «ОТЛИЧНОЕ САМООЩУЩЕНИЕ» я тоже не обнаружил.) Миссис Бенчли застукала меня у своего стола и встревожилась. Начисто сбитый с толку, я попросил у нее разъяснений.
– Я определенно гей? – спросил я.
Миссис Бенчли окинула меня взглядом и кивнула.
– А что такое «гей»? – спросил я.
– Это когда мальчику нравятся другие мальчики, – пояснила она.
Я показал на уголок для рисования: там на полу дрались Грэг Истон и Тед Хэлперн.
– А Грэг – гей?
– Нет, – ответила миссис Бенчли. – По крайней мере пока.
Интересно. Все это мне было очень интересно.
Миссис Бенчли объяснила мне еще кое-что: мальчикам, мол, должны нравиться девочки. Не могу сказать, что я ее понял. Миссис Бенчли спросила, заметил ли я, что семьи в основном создают мужчины и женщины. Мне и в голову не приходило, что семьи создают те, кто друг другу нравится. Совместную жизнь мужчин и женщин я считал очередной причудой взрослых, вроде чистки зубов флоссом. А миссис Бенчли теперь говорила, что дело куда серьезнее, вроде тупого всемирного заговора.
– Но я такого не чувствую, – возразил я чуть рассеянно, потому что увидел нечто классное: Тед задирал рубашку Грэгу Истону. – Правильно ведь то, что я чувствую…
– Для тебя – да, – подтвердила миссис Бенчли. – То, что ты чувствуешь, для тебя совершенно правильно. Всегда помни об этом.
И я помнил. Ну типа того.
Тем вечером я берег суперновость до тех пор, пока не закончится мой любимый блок на канале «Никелодеон». Папа мыл посуду на кухне; мама была со мной в гостиной – устроилась на диване и читала. Я неслышно подошел к ней.
– ПРИКИНЬ, ЧТО?! – выпалил я. Мама подскочила, потом сделала вид, что я не застал ее врасплох. Книгу она не закрыла – только заложила страницу пальцем, и я понял, что времени у меня немного.
– Что? – спросила она.
– Я гей!
Родители никогда не реагируют так, как ты рассчитываешь. Я рассчитывал, что мама по крайней мере уберет палец из книги. Но нет. Вместо этого она повернулась в сторону кухни и крикнула папе:
– Дорогой… Пол выучил новое слово!
Пара лет родителям понадобилась, но в итоге они привыкли.
Если не считать родителей, первой, перед кем я совершил каминг-аут, стала Джони. Случилось это во втором классе.
Мы лежали под кроватью. Лежали мы там, потому что Джони пришла поиграть, а самое классное место во всем доме было как раз у меня под кроватью. Мы принесли фонарики и потчевали друг друга страшилками, а на улице жуж-ж-жала косилка. Мы притворялись, что это Мрачный Жнец[5]. Играли мы в «Спасись от Смерти», нашу любимую игру.
– Допустим, ядовитая змея ужалила тебя в левую руку, что ты будешь делать? – спросила Джони.
– Постараюсь высосать яд.
– Но это не помогает. Яд распространяется по руке…
– Тогда я возьму топор и отрублю себе руку.
– Но если ты так сделаешь, то умрешь от кровопотери.
– Тогда я сниму рубашку и перевяжу культю, чтобы остановить кровь.
– Но стервятник почует кровь и нападет на тебя.
– Тогда правой рукой я подниму обрубок левой и отгоню им стервятника!
– Но… – Джони не договорила. Сперва я решил, что поставил ее в тупик, но вот она закрыла глаза и потянулась ко мне. От нее пахло жвачкой и велосипедной смазкой. Не успел я опомниться, ее губы устремились к моим. Я так испугался, что вскочил. Поскольку мы до сих пор лежали под кроватью, я врезался в матрас.
После этого Джони мигом открыла глаза.
– Ты что творишь?! – одновременно воскликнули мы оба.
– Я что, не нравлюсь тебе? – с откровенной обидой спросила Джони.
– Нравишься, – ответил я. – Но ты ведь знаешь, я гей.
– Ах да. Круто! Прости меня.
– Ничего страшного.
После небольшой паузы Джони продолжила:
– Но стервятник вырывает у тебя обрубок левой руки и начинает тебя им бить…
В этот момент я понял, что мы с Джони будем дружить очень долго.
С помощью Джони в восемь лет я стал первым открытым геем – президентом класса на памяти миссис Фаркар.
Джони была руководителем моего избирательного штаба. Это она придумала мне предвыборный лозунг: «ГОЛОСУЙ ЗА МЕНЯ… Я ГЕЙ!»
Мне думалось, такой лозунг слишком упрощает мою позицию по спорным вопросам (больше перемен, меньше физкультуры), но Джони сказала, что он однозначно вызовет резонанс в СМИ. Сперва Джони настаивала на варианте «ГОЛОСУЙ ЗА МЕНЯ… Я ПАРЕНЬ-ГЕЙ», но я заметил, что второе предложение звучит как «Я ПАРАГВАЙ» или «Я ПОПУГАЙ» и будет стоить мне голосов. Так что «парня» удалили, и предвыборная гонка началась по-настоящему.
К сожалению, моим основным оппонентом был Тед Хэлперн. Изначально он избрал лозунгом «ГОЛОСУЙ ЗА МЕНЯ… Я НЕ ГЕЙ!», выставив себя идиотом. Потом он попробовал «ЗА НЕГО ГОЛОСОВАТЬ НЕЛЬЗЯ… ОН ГЕЙ!», совершив глупость, потому что никому не нравятся указания, как можно и как нельзя голосовать. Под конец, перед самыми выборами, Тед остановился на «НЕ ГОЛОСУЙ ЗА ПИДОРА!». Але? Джони пригрозила его поколотить, но я понял, что он сыграл нам на руку. В день выборов за него проголосовала малая толика детей синих воротничков, а за меня – и девчонки, и прогрессивные парни, и скрытые геи, и Тедоненавистники. Хэлперн потерпел сокрушительное поражение, а когда все завершилось, Джони все равно его поколотила.
На следующий день за ланчем Коди О’Брайан обменял мне два кекса «Твинки»[6] на пакетик изюма – равноценностью там и не пахло. Днем позже я дал ему три «Йодля»[7] в обмен на «Фиг Ньютон»[8].
Так я впервые за кем-то приударил.
В пятом классе Коди был моей полуофициальной пассией. Точнее, считалось, что он моя пассия. За пару дней до большой вечеринки с танцами мы поссорились из-за картриджа для «Нинтендо», который он взял у меня, но потерял. Я понимал, что из-за мелочи вроде картриджа не разбегаются, но реакция Коди (ложь! обман!) сулила проблемы куда серьезнее существующей. К счастью, расстались мы друзьями. Запасной пассией у меня была Джони, но она удивила меня, сообщив, что встречается с Тедом. Она клялась, что Хэлперн изменился.
Это тоже сулило проблемы куда серьезнее существующей. Но в ту пору я этого знать не мог.
В шестом классе начальной школы Коди, Джони, лесбиянка-четвероклассница по имени Лора и я создали союз геев и гетеро. Честное слово, едва оглядевшись по сторонам, мы поняли, что ученики-натуралы нуждаются в нашей помощи. Во-первых, все они одевались одинаково. Во-вторых (и это было катастрофично), не умели танцевать, хоть ты убей их. Полуофициальный танцпол школы очень напоминал индюшатник перед Днем благодарения. Куда это годится?
К счастью, директор пошел нам навстречу и каждое утро после Клятвы верности флагу позволял на пару минут врубать песни I Will Survive[9] и Bizarre Love Triangle