– Милый, мы живем в свободной стране.
«Мы живем в свободной стране» – неудачнейшая из существующих отговорок. Ее притягивают за уши, когда оправдаться больше нечем. Озвученная Беспредельной Дарлин, она уверенности не внушает.
– Что ты затеяла?! – жестковато спрашиваю я.
– Не разговаривай со мной таким тоном! – раздражается Беспредельная Дарлин. Я явно перегнул палку. – В этом деле тебе придется мне довериться, понял?
Господи, да если бы я мог ей довериться!
Сообразив, что спорить я больше не намерен, Беспредельная Дарлин светлеет лицом.
– Я в курсе того, что ты сказал сегодня Джони. Спасибо, что попытался!
– Я не ради тебя пытался. Я пытался ради самого себя.
– Знаю. Но тут мы с тобой заодно. Против Чака.
Теперь раздражаюсь я.
– Ты что, не понимаешь?! Эту войну нам не выиграть. Мы не можем воевать с Чаком. Воевать с Чаком сейчас означает воевать с Джони.
– Так считает она. Но это не значит, что все действительно так.
– Все именно так, как считает она. Музыку заказывает Джони.
– Ты расстроен.
– Ясен пень! Конечно, я расстроен!
– Поэтому срываешься на мне?
– Я НЕ СРЫВАЮСЬ НА ТЕБЕ! Бывает, что дело совсем не в тебе.
– А по-моему, не бывает.
– А-А-А-АХ! – Я не хочу ругаться с Беспредельной Дарлин. Она в курсе, что я не хочу с ней ругаться. Я вскидываю руки в воздух, ору от раздражения и иду своей дорогой. Вслед мне доносится смех Беспредельной Дарлин – смех добродушный и участливый.
Я тоже хочу смеяться.
Обидно и досадно, что не могу.
Отдать тебе свою любовь[43]
Из школы я иду домой через город. Солнце уже садится, улицы украшены тенями почтовых ящиков и свежеопавшими листьями. Идти мне некуда (в итоге только домой), встречаться не с кем. Рюкзак у меня тяжелый, мысли еще тяжелее. Я смотрю на магазины, на небо, подставляю лицо ветру.
Я заглядываю в музыкальный магазин, где меня приветствуют Хавьер и Джулс. Половина магазина принадлежит Хавьеру, половина – Джулсу. Музыкальные пристрастия у них совершенно разные, поэтому нужно знать – желанная вам звукозапись скорее во вкусе Хавьера или во вкусе Джулса. Ребята вместе уже больше двадцати лет, и сегодня, когда они предлагают мне сидр и спорят о блюзе, хочется спросить, как им это удалось. Двадцать лет вместе с другим человеком кажутся мне вечностью. Меня, похоже, на двадцать дней не хватает. Двадцать недель кажутся целым сроком. Как они день за днем стоят за прилавком и крутят друг для друга песенки? Как они находят темы для разговора, избегая тех, о которых будут вечно жалеть? «Как вы уживаетесь?» – хочу я спросить ребят так же, как своих счастливых родителей; так же, как хочу подходить к старикам и спрашивать: «Каково прожить такую долгую жизнь?»
Из колонок льется проникновенное сопрано Эллы Фицджеральд, потом отчаянно вскрикивает Пи Джей Харви. Я просматриваю лоток с товаром Хавьера и отмечаю, что он перетащил себе кое-что от Джулса. Хавьер в шутку желает мне быть осторожнее со своими желаниями, а Джулс советует не мечтать слишком много о Пи Джей Харви.
Когда я выхожу из магазина, на улице будто становится холоднее – либо у Хавьера и Джулса было очень тепло. Я заглядываю в кофейню, чтобы купить маме молотый кофе. В углу на модном пуфе-диване сидит Коди (мой первый бойфренд из начальной школы) со своим новым бойфрендом, которого зовут не то Лу, не то Рид. Утонув в подушках, они пьют латте из одной чашки, глоток за глотком. Счастье поднимается над ними, как пар. Коди замечает меня и жестом зовет к ним присоединиться. Я улыбаюсь и жестом показываю, что не могу. Притворяюсь, что время поджимает.
Глядя на них, я думаю о Ное. Я невольно думаю о том, что такой духовной близости у меня не было еще ни с кем и такого родства я ни с кем не чувствовал.
Я забегаю в магазин мелочовки, где весь товар впрямь стоит пять и десять центов. Я покупаю шоколадные кластеры для Джея и клубнично-лакричные шнурки для Тони. Леденцы-бочонки со вкусом рутбира – любимчики Джони. Я осаживаю себя, чтобы не купить и их.
Следующая остановка – секонд-хенд в конце этого жилого комплекса. Я ищу ботинки-гады, когда на глаза попадается женщина, как две капли воды похожая на Ноя. Гады нужны мне не чтобы гадить. Они нужны мне, чтобы обрести устойчивость. Женщина разглядывает цветочные горшки со слегка оббитыми краями и спрашивает продавца, подойдут ли они для герани. Волосы у женщины длиннее, чем у Ноя, и дисциплинированные. А вот глаза почти такие же.
Вдруг к той женщине подходит Клодия. Тут я и понимаю, что впервые вижу мать Ноя.
– Может, джинсы себе поищешь? – предлагает она.
Я в середине прохода между стеллажами. Времени для маневра нет.
Клодия смотрит прямо на меня. Если развернусь и сбегу, то выставлю себя конченым трусом. Так что я говорю Клодии: «Привет!»
Клодия проходит мимо.
Пожалуй, это ее право. На нижней полке обнаруживаются основательно потертые гады. Я натягиваю их и наклоняюсь зашнуровать. Слышу, как возвращается Клодия. На сей раз она останавливается. Клодия поглядывает на мать и негромко говорит.
– Будь я сильнее, – начинает Клодия, – как следует тебе накостыляла бы.
Клодия убегает, не успеваю я сказать и слова. Если бы успел, это было бы «извини».
Из магазина я ухожу без гадов: они мне не подходят. Ну или настроение у меня не подходит. Теперь я двигаюсь в сторону делового центра – мимо магазинов шагаю к офисам страховых агентов и стоматологов. Надеваю наушники, но не могу решить, нужен ли мне трек для усиления нынешнего настроения или для борьбы с ним. Включаю радио – пусть музыку выберет судьба! – и в итоге попадаю на пятиминутный блок автомобильной рекламы.
«Нескончаемый ноябрьский сейл от “Уорнок-шевроле”…» До дома Ноя отсюда идти минут пять. «Кредит под 3,5 процента годовых». Только что сказать ему, помимо «прости»? «Спешите купить! Срок действия акции ограничен». Как объяснить, что мое сердце бьется для него?
Я иду по улице. От слов, которые я не в силах сказать Ною, подкатывает дурнота. Я бегу. В последних лучах догорающего солнца мигают фонари. Я бегу быстрее. Еще быстрее. Хочу, чтобы физические силы истаяли так же, как душевные. Хочу поднажать еще. Хочу вырваться за рамки. Ветер дует в лицо. Темнота стирает тени. Ноги болят, легкие саднит.
Я спотыкаюсь о поребрик. Я сбавляю темп. Я тяжело дышу.
Я дома.
Разговор с Тедом очень поздней ночью
– Гей-бой?
– Да, я.
– Это Тед.
– Приветики.
– Надеюсь, я не слишком поздно.
– Нет. – Я делаю паузу, чтобы откинуть одеяло и включить прикроватную лампу. – У тебя какие-то проблемы?
– Дело в Джони.
– Я так и думал. – Других причин звонить мне у Теда нет.
– Ага.
– Угу. – Вот так разговаривают парни.
– Не могу выкинуть ее из головы.
– Ясно.
– Я слышал о том, что ты сегодня отмочил. И что Джони тебя разнесла.
– Впечатление не очень приятное.
– Это не в ее духе. То есть разносить людей стопроцентно в ее духе. Не в ее духе разносить тебя.
– Знаю.
– Она типа переступила черту.
– Думаю, она в курсе.
– Думаешь?
– Ага.
– Ты правда так думаешь?
– Правда.
Тед долго молчит, размышляя.
– Пытаюсь сообразить, что тут можно сделать. Пытаюсь сообразить, что сделал не так, но при этом понимаю: я не сделал ничего. На этот раз сделала она. И продолжает делать.
– Может, она просто меняется.
– Из-за Чака?
– Так бывает.
– Но только не с Джони.
Тут в голосе Теда мне кое-что слышится.
– Тед!
– Что?
– Ты пьян?
– Кто, я?
– Да, ты.
– Не совсем.
– Не совсем?
– Ну, чуток. Депресняк заел. Никогда раньше такого не чувствовал. Никогда раньше не было так…
– Сложно?
– Тяжко. Никогда прежде не было так тяжко. Ты подумаешь, я совсем того, но раньше, когда мы расставались, я не парился, потому что думал: ей без меня лучше. Ну а мне типа лучше без нее. На этот раз такого ощущения нет в помине. Она бросает своих друзей. Она утопает в Чаке. Она и я… мы кое-что потеряли.
– Что вы потеряли?
– Ну, это, искру… – Тед заметно раздражается. – Энергию. Задор. Раньше, даже когда мы ссорились, все это сохранялось. Джони могла завести меня одним взглядом, а я мог завести ее. Теперь ничего этого нет, и я чувствую, вот даже не знаю…
– Типа без этого ты чувствуешь себя нагим?
– Нагим?! Ха!
– Ну или опустошенным.
– Ага, типа того. Раз тоскуешь, значит, отношения были для тебя важны?
Я снова вспоминаю улыбку Ноя.
– Очень может быть.
– И что с этим делать, Пол? Что делать с этой тоской?
– При определенных обстоятельствах ее лучше просто отпустить.
– Нынешние обстоятельства из таких?
– А ты как думаешь?
– Думаю, нет.
– Думаю, ты прав.
– Что же мы будем делать?
– Ждать, когда Джони тоже затоскует.
– А если она не затоскует?
Я делаю паузу.
– Тогда, возможно, тоску придется отпустить.
– Но ведь не прямо сейчас? – слегка взволнованно уточняет Тед.
– Нет, не прямо сейчас.
– Потому что Джони того стоит, да?
– Да, она того стоит.
– В реале я не так уж пьян, нет ведь? – В голосе Теда слышна неуверенность.
– Тед, все в порядке.
– Но ты же напомнишь мне обо всем этом утром?
– Да, Тед.
– А ты ничего себе, гей-бой.
– Ты и сам ничего себе для парня.
– Спасибо.
– Не за что, обращайся в любое время.
– Но лучше пораньше?
– Да. Два ночи – поздновато.
– Отлично. И знаешь что?..
– Что?
– Спокойной ночи.
Ждите меня у кладбищенских ворот
У Эми и Эмили тренировка по лакроссу, Беспредельная Дарлин готовится к футбольному матчу, который состоится в выходные, поэтому у кладбища мы встречаемся уже на закате. Кладбище у нас в городе одно, на нем бок о бок лежат люди разных вероисповеданий – получилось самое настоящее землячество.