– Ой, нет! – восклицаю я. Громко, во весь голос. И совершенно непреднамеренно. У меня само вырывается.
Кайл смеется, но я чувствую, как растет его испуг.
Я легонько сжимаю ему руку.
– А если серьезно, я просто… – Нужные слова не идут на язык.
– Ты просто что?
– Я просто не хочу. Так не хочу. Я тоже люблю тебя, но как друга. Как хорошего друга.
Кайл отпускает мою руку.
– Не говори так! – настойчиво просит он.
– Что?! Кайл, я не шучу. И не просто говорю: «Давай останемся друзьями».
– Пол, ты говоришь именно так.
Теперь в глазах Кайла шок. Приходится буквально тянуться за ним, потому что он вот-вот попятится к горящей свече и подожжет себе рубашку.
– Спасибо, – благодарит меня Кайл. Ни капли уверенности у него в голосе не слышно. – Но зачем ты меня поцеловал? Я подумал, это что-то значит.
Я не могу сказать, что это не значит ничего. Сказать, что это значит то, что угодно ему, я тоже не могу.
– Сожалеешь об этом? – спрашивает Кайл, не дождавшись моего ответа.
– Нет, – говорю я, хотя на самом деле сожалею.
– Но больше целовать меня не хочешь?
– По-моему, это неправильно.
– И ты знаешь, чего хочешь?
Я киваю.
– Ты всегда знаешь, чего хочешь, да?
– Это неправда, – говорю я, вспоминая последние две недели. – И несправедливо.
– Нет, совсем не справедливо, – соглашается Кайл. Теперь он стоит у своего школьного рюкзака и собирает вещи. – Я думал, что это сработает. Я думал, это идеальный способ начать заново. Но я забыл, какой ты. Я забыл, как легко тебе все дается.
– Легко?
– Да! – Кайл подчеркивает свой ответ, бросив вещи на землю. – Легко. Пол, ты не представляешь, как тебе повезло.
– Как мне повезло?
– Потому что ты понимаешь, кто ты. Пол, в большинстве случаев я не представляю, что хочу. А когда представляю, случается нечто подобное. Я просто хочу быть с тобой, а ты вгоняешь меня в депрессию.
Я мог бы заметить, что прежде он вызывал у меня точно такие же чувства, но я уже простил его за это. Я мог бы заметить, что не всегда легко знать, кто ты и чего хочешь, ведь в этом случае нечем оправдать то, что не попробовал свою мечту осуществить. Я мог бы заметить, что прямо сейчас – даже сейчас! – думаю о тех нескольких словах, которыми успел перекинуться с Ноем. Да я многое мог бы заметить. Но я полностью обезоружен, потому что Кайл дрожит передо мной, потому что он собирает вещи, отчаянно сдерживая слезы.
– Прости, – говорю я, но понимаю, что этого мало. Невозможно передать одной фразой всего, что мне нужно сказать, – невозможно передать одной фразой, что я хочу укрыть Кайла в своих объятьях, а целовать его не хочу. Теперь он расхаживает по склепу, не говорит больше ни слова и на меня не смотрит. Одну за другой он задувает синие свечи. Я окликаю его, но с места не трогаюсь. Последняя свеча горит на могиле вдовы. Кайл наклоняется и задувает ее. Мы остаемся в синей тьме. Я снова окликаю Кайла, но в ответ слышу лишь его удаляющиеся шаги.
Тони
Я прошу Эмбер позвонить Тони домой. Когда он отвечает, Эмбер передает трубку мне, и я прошу разрешения приехать. Тони говорит, что его мать вернется с молитвы суточного круга примерно через час.
Эмили меня подвозит. Из ее вежливого молчания я делаю вывод, что она сложила воедино уход Кайла, мое волнение, мой уход и мою потребность в вежливом молчании. Вероятно, составила она близкое подобие реальной истории.
Парадная дверь дома Тони не заперта. Я направляюсь прямо к нему в комнату. Едва увидев мое лицо, Тони спрашивает, в чем дело, и я объясняю.
Пока рассказываю, в доме бьют часы. Под ногами призрака скрипит половица. Насторожившись, мы обращаемся в слух: не откроется ли гаражная дверь, не повернется ли ключ в замке двери черного хода.
Я рассказываю Тони о Ное. Я рассказываю Тони о Кайле и обо всем, что он мне наговорил. Я обнажаю перед Тони свои смущение, обиду, злость. Я не скрываю ничего. Как всегда, свое мнение Тони озвучивает лишь под конец, подбадривая меня вниманием и кивками.
Я ожидаю услышать, что Кайл чокнулся, что от смущения, обиды и, да, злости, он наговорил ерунды. Вместо этого Тони заявляет:
– А ведь Кайл прав.
– Что?!
Я прекрасно расслышал Тони, но хочу дать ему шанс изменить мнение.
– Я сказал, что Кайл прав. И прекрасно понимаю, откуда он это взял.
Я настолько оглушен словами Тони, что даже смотреть на него не могу и разглядываю скромное убранство его комнаты. Детские сокровища – бейсбольные карточки, рекламу спортивных машин – он так и не сумел заменить красноречивыми свидетельствами своей нынешней жизни. Все очевидное в этой комнате ни на йоту не изменилось со дня, когда я впервые сюда попал. Изменилось только скрытое.
– Пол, – продолжает Тони, – ты понимаешь, как тебе повезло?
Конечно, понимаю. Хотя, если честно, я всегда больше склонен считать других невезучими, чем свою жизнь благословенной.
– Знаю, что мне повезло, – говорю я, пожалуй, чересчур запальчиво. – Но это не значит, что жизнь у меня легкая. Кайл сказал, что мне легко.
– Пол, это совсем не плохо.
– А у Кайла прозвучало, что плохо. У тебя тоже так звучит.
Тони по-турецки сидит на полу и теребит нитку своего свитера.
– Когда я впервые встретил тебя, то, честное слово, не мог поверить, что такие люди существуют в реале. – Тони обращается не непосредственно ко мне и не непосредственно к полу, а к чему-то посередине. – Я не мог поверить даже, что в реале существует город вроде твоего. Я думал, что понимаю, каков расклад. Я думал, что каждое утро буду вставать, шифруясь, а каждый вечер – ложиться спать, шифруясь точно так же. Я думал, по-настоящему моя жизнь начнется, лишь когда я отсюда выберусь. Я почувствовал, что слишком рано узнал правду о себе, что теперь ее никаким ластиком не сотрешь. А мне хотелось стереть ее, Пол. Очень хотелось. А потом я встретил тебя, сперва в большом городе, потом в поезде, и для меня словно дверь открылась. Я понял, что не смогу жить по-прежнему, потому что есть альтернатива. С одной стороны, я пришел от нее в восторг, с другой – я до сих пор ее ненавижу. Темная, запуганная часть моей души сожалеет, что я увидел ту альтернативу. Я не такой смелый, как ты.
– Это неправда, – тихо возражаю я. – Ты куда смелее меня. У тебя столько проблем – с родителями, по жизни вообще, – и ты справляешься.
– Кайл чувствует, что потерял себя. Он говорил именно об этом. И он знает, что ты, Пол, себя не потерял. По-настоящему потерянным ты никогда не был. Ты чувствовал, что потерян, но никогда не был потерян.
– А ты потерян? Ты чувствуешь себя потерянным?
Тони качает головой.
– Нет. Я хорошо понимаю, в каком положении нахожусь и с какими проблемами сталкиваюсь. Так что у меня все наоборот.
Я слышу пустоту дома. Я вижу бейсбольные флажки, уныло свисающие со стен. Я знаю, что Тони несчастлив, и от этого у меня разрывается сердце.
– Тони! – зову я.
Он снова качает головой.
– Речь сейчас не обо мне, нет ведь? Речь о тебе, о Кайле, о Ное и о том, что тебе делать дальше.
– Да не колышет меня это! То есть колышет, но не здесь и не сейчас. Тони, поговори со мной!
– Я не хотел это затрагивать. Забей на мои слова.
– Нет, Тони, говори.
– Не знаю, захочешь ли ты слушать.
– Конечно, захочу!
– Я люблю тусить с тобой, Джони и прочими. Люблю во всем с вами участвовать. Вот только не могу по-настоящему расслабиться, потому как знаю, что в итоге вернусь сюда. Порой я забываю об этом, и, когда получается, это настоящий кайф. А вот последняя неделя была адом. Меня словно загнали в оболочку человека, которым я когда-то был, а она мне больше не подходит. Я в нее не влезаю.
– Так беги отсюда, – предлагаю я и мгновенно проникаюсь своей идеей. – Я серьезно. Давай соберем тебе вещи. Жить ты можешь у меня, уверен, мои родители согласятся. А потом мы со всем разберемся. Подыщем тебе жилье, например, над гаражом миссис Райлли есть комната. Тебе не обязательно оставаться здесь. Тони, тебе не обязательно жить в таких условиях.
Я впадаю в азарт. У нас операция «Эвакуация». Тони – беженец. Его нужно переправить в безопасное место.
Мне дело кажется простым, а Тони говорит:
– Нет, я не могу.
– Что значит – не можешь?
– Я не могу, Пол. Не могу просто взять и уйти. Знаю, ты не поймешь, но родители любят меня. Если бы не любили, было бы проще. А они по-своему меня любят. Родители искренне верят, что, не став гетеросексуалом, я погублю свою душу. Они не просто не хотят, чтобы я целовал других парней, а считают, что один такой поцелуй обречет меня на вечные муки. На вечные муки, Пол. Для тебя это пустой звук. Для меня тоже. А для родителей это важнее всего на свете.
– Но они ошибаются.
– Да, ошибаются. Но они не ненавидят меня, Пол. Они по-настоящему меня любят.
– Любовь отчасти заключается в том, чтобы позволить человеку быть кем ему хочется.
– Знаю, – кивает Тони.
– А твои родители не позволяют тебе этого.
– Но, может, однажды позволят. Не знаю. Зато я знаю, что не могу взять и сбежать. Родители считают, что любовь к парням испортит мне жизнь. Пол, мне не следует доказывать их правоту. Мне следует доказать, что они неправы. Я не могу доказать, что они неправы, меняя или отвергая собственную сущность. Единственный способ доказать, что они неправы, – быть собой и продемонстрировать им, что мне это не во вред. Через два года я окончу школу и уеду отсюда. А пока я должен придерживаться своего плана.
Мне очень страшно за Тони. То, что он говорит, за пределами моего понимания. То, что он хочет сделать, куда больше, чем когда-либо приходилось делать мне.
– Тони, ты в этом не один, – уверяю я.
Тони прислоняется спиной к кровати.
– Порой я понимаю, что это так, а порой остро чувствую одиночество. Не люблю себя накручивать, но иногда я не сплю по ночам, смертельно напуганный тем, что мы разбегаемся. Я знаю, что недостаточно силен, я не смогу одновременно удержать от развала нашу компанию и не развалиться сам. А еще ты влюблен, Пол. Возможно, ты не называешь так свое состояние, но это именно влюбленность. Я не хочу ломать тебе весь кайф. Я понимаю, что сразу со всем не справишься…