Что это он имел в виду?
Дара постаралась принять другую позу, немного подтянуть тело вверх, чтобы стало видно, что происходит вокруг. Спину в такой позе заломило, но теперь, когда она легла на живот и вывернула голову, обзор был получше. Возница оказался невысоким худеньким человеком, закутанным в объёмную тряпку, из которой торчали клоки ткани. Рядом с Кривозубым он смотрелся совсем малышом. Дара постаралась рассмотреть что-нибудь ещё, но ничего, кроме рассветного неба и чернеющих верхушек голых деревьев, видно не было. Тут снова заговорил Тонкий:
— Подари их Равену.
— Чего? С какой такой стати? — возмутился Кривозубый.
— А с той, — ехидненько запел Тонкий, — что теперь он наш предводитель. А значит, ему полагается доля от всего. Понимаешь? От всего.
— Ты, Хорёк, заткни пасть! — гавкнул Кривозубый.
Значит, возницу звали Хорьком.
— С чего это мне её затыкать? — взвизгнул он.
— Я его предводителем не выбирал. А что моё — моё.
— А ты подумай, — продолжил его собеседник. — Вдруг он сделает тебя своей правой рукой?
— А тебе что с того?
— Мне-то что? Мне, может, хорошо с правой рукой знакомства водить.
Кривозубый сплюнул.
— Да чем его правой рукой быть, я лучше дам себя верёвками задушить. Хотя не знаю. — Он как-то разом обмяк и, видимо, задумался. — Может, и стоит отдать ему одну. Может, отдам ему белобрысую. Только сначала я научу её, что ей теперь полагается за убийство наших.
— Ловкая она, ничего не сказать. Видел я, как она прыгала, чисто горная коза.
— Вот теперь она у меня в яме попрыгает. Мразь.
— Да она там помрёт за день, — выразил предположение Хорёк.
— Может и помрёт. Ну, тогда не достанется Равену девка.
На этом диалог угас, но и того, что Дара слышала, хватило, чтобы понять: судьба не обещает ей ничего хорошего.
Так они и ехали до самой деревни чужаков. Хорёк один раз попоил их, как он сказал, чтобы не померли. Ава заверещала было, что ей надо в туалет, но тот только хмыкнул и предложил сделать свои дела в штаны. Может, та так и поступила. Дара слышала её тихий плач и только прошептала ей, чтобы она помалкивала, пока никому не пришло в голову их побить. Ава сказала, что голова у Дары вся в крови.
В деревню они приехали к вечеру, когда солнце почти село. Запах дыма и еды — тот, что раньше говорил ей о доме, — теперь был чужой. Значит, этот урод собирается бросить её в яму — сбывается давний страх. Видимо, судьба решила выполнить намерение Ситху.
Встроившись в общую цепь из телег, обкарканные воронами, под приветственные окрики жителей они въехали в поселение.
— Небось надеются, что им что-то перепадёт, — прокомментировал Хорёк.
— Это вряд ли, — заржал Кривозубый.
— Ты, Тайс, знаешь наши порядки. Всё будет делить Равен.
— А может, мне насрать на порядки.
Тайс. Дара решила запомнить это имя.
Шёпотом стараясь подбодрить Аву, которая снова начала истерить, Дара внутренне готовилась к худшему. Пару раз телега останавливалась, но потом снова, раскачиваясь, двигалась вперёд, пока наконец Кривозубый не спрыгнул на мягкий снег.
— Не спите? Правильно, спать не надо. Замёрзнете, — снова заржал он, предоставив им лицезреть свой зад, пока снимал с обоза пухлые тюки.
Наконец он подошёл к Даре.
— Ну, вставай.
Он резко дёрнул маленькое тело, силясь поставить на ноги, но они не слушались. Казалось, ног нет вообще.
— А, хрен с тобой.
Он схватил её за ворот и потащил с телеги, скинул на землю и пнул в живот.
— Вставай!
Вытащил украденный у неё нож с резной рукоятью из-за пояса, разрезал верёвку и оставил её лежать на земле. Девочка пошевелила ногами — чувствительность возвращалась с болью.
Пленница принялась смотреть по сторонам. Телега остановилась перед большим двором, который включал в себя несколько деревянных домов и небольших построек. Из-под забора выскочили две серые с белым собаки и принялись бегать вокруг, выпрашивая лакомство. На Дару, которая валялась тут же на снегу, они не обращали никакого внимания. Прямо к ним спешил мужичонка в тулупе, размахивая руками и что-то рассказывая. Ей не хотелось прислушиваться. Из двора напротив высыпали мальчишки и, подбежав, принялись рассматривать добычу. О чем-то шептались, но близко не подходили, тёрлись поодаль, указывая пальцами то на обозы, то на замарашек.
Кривозубый вытащил из телеги вторую девчонку и, так же освободив ей ноги, повёл во двор. Ава, покорно опустив голову, не сопротивлялась. На Дару она глянула мельком и тут же опустила потухшие глаза. Решив, видимо, что девке далеко не уползти, Кривозубый отсутствовал некоторое время. И его расчёт был верным — у Дары не было ни малейшего желания шевелиться. Мало того, она пришла в состояние полного безразличия к происходящему и к своему положению. Как и к судьбе Авы, что бы ни собирался с ней делать чужак. Хотелось только, чтобы боль, которая снова расползалась от висков к затылку, прекратилась. Дара потрогала голову: чуть выше виска — здоровенная шишка, и, похоже, рана не пустяковая, много запёкшейся крови.
Кривозубый вернулся и, снова взяв её за ворот, дёрнул вверх.
— Сама пойдёшь или поволоку? — грубо рявкнул он.
Девочка встала на ноги. Идти было недалеко — три высоких дерева чернели в отдалении, сплетая кряжистые ветки. Тайс подвёл пленницу к настилу из досок, который отчётливо выделялся на белом снегу, и грубо пнул ногой, отчего Дара повалилась в подтаявшую за день жижу. Слякоть хлюпнула и брызнула в лицо. Кривозубый заржал:
— Вот ты мразь уродливая! Терпеть не могу белобрысых. Ты что, альбиноска? Тощая к тому же. Смотри, — продолжил он, вытащил что-то из кармана и начал медленно пережёвывать, перемежая слова чавканьем, — вот и твоё пристанище. Ты ж не думала, что я поселю тебя в доме?
Дара упёрлась глазами в серую слякоть.
— Смотри, я тебе говорю! — Он поднял с земли палку и несколько раз огрел девочку по спине. Боль ватная, смазанная. Как во сне.
Она подняла голову и посмотрела на мужчину. Багровый от запёкшейся крови порез тянулся от уха через всю щеку. Её работа.
— Вот так. Будешь сидеть в яме, пока я не решу, что хватит. Если решу. Лезь давай.
Дара заползла на одну из досок, снова стараясь не смотреть на Кривозубого. Она прекрасно знала, как устроена сидельная яма. Раньше она думала, что это личное изобретение Ситху, только, видать, тот спёр идею у кого-то ещё. Широкая доска, которую держали цепи, опускалась при помощи обычного колодезного «журавля». А потом поднималась — так из ямы невозможно было вылезти.
Пахнуло сыростью, запахом сранья и гнилого мяса. Пустой желудок скрутило. Наконец доска достигла дна. Девочка сползла с неё и улеглась на мёрзлую землю. Цепь снова заскрипела, и доска поползла обратно вверх.
— А, это тебе, чтоб не сдохла! Живи, пока я так хочу! — заорал Кривозубый, и голос его доносился с другой стороны Земли, если такая была.
Снова послышался скрип, и доска приползла вниз с глиняной бутылкой воды.
— И ещё!
Шмякнулся рядом кусок хлеба. Кривозубый задвинул доски, оставив только маленькую полоску света. Дара жадно выхлебала воду, оставив немного, чтобы запить извалянный в грязи хлеб. Свернулась калачиком, стараясь не замечать вони, и провалилась в небытие.
Внутри земли теплее, чем на поверхности. Это наблюдение она сделала после того, как проснулась. Полоска света стала ярче, значит, наступил день. Дара глотнула воды из кувшина и снова уснула. Разбудил её грубый оклик:
— Не спи, оборванка! Грузи свою тощую задницу.
Свет ослепил девочку, потому она не увидела, как Кривозубый поднял лапу и наотмашь ударил её по щеке. В голове зазвенело. Он подождал, пока жертва поднимет голову и посмотрит на него, а потом ударил ещё раз.
Взгляд она не отвела. Смотрела на ствол дерева, который был прямо перед ней. На его бороздки, впадины, на замысловатый узор его веток и на птицу, которая уселась на ветку и уставилась на неё.
— Смотри на меня, когда я с тобой говорю! — Голос больше не был раздражённым, скорее — холодным, пустым и жестоким.
Девочка перевела взгляд на стоящего перед ней человека. Он растянул свой рот в улыбке, снова обнажая кривые зубы, источающие дурной запах. Но его тёмные глаза не улыбались. В них вообще отсутствовало всякое выражение. Глаза были пусты, когда мужчина поднял палку и методично принялся избивать свою жертву. Девочка повалилась на землю и молча ждала, когда ему это надоест. Отключилась, ушла на другую сторону реальности, откуда безразлично наблюдала за происходящим, как будто оно не имело к ней никакого отношения.
— А теперь ползи обратно. Хотела убить меня, сука?
Кривозубый наклонился и приблизил глаза прямо к её лицу. Взялся руками за ворот и сильно дёрнул. Его руки были крупные, грубые, пальцы чуть приплюснутые. Только сейчас девочка заметила, что на правой руке не хватает мизинца. Она приподнялась и заползла на доску. Тайс сунул ей воду и кусок хлеба.
— Жри, — коротко бросил он и принялся крутить «журавля».
То же повторилось и на следующий день. Мучитель поднял её на поверхность, с удовольствием бил палкой, но не по голове — наверное, не хотел, чтобы она умерла быстро. Потом бросил ей кусок хлеба и спустил обратно в яму, где она лежала в полузабытьи, пока земля вбирала в себя всё горе. Земля обнимала её тело, погружала глубже и глубже, и боль уходила.
На третий день избиений не было — наверху её ждала Ава. Глаза потухшие, но чистая и одетая во что-то не своё. Каштановые волосы распущены. Кривозубый приказал девчонке идти к деревьям и встать спиной к стволу. Дара заметила, что за спиной у него лук — её лук. Тот увидел, что это замечено, и ухмыльнулся — нагло, самодовольно.
— Лук — просто песня, да?
Дара молча уставилась на него.
— Кто его сделал?
— Мой брат.
— Тогда надо было везти сюда твоего брата — он бы мне делал такие луки.
— Да ты не переживай об этом, Тайс, — произнесла Дара изменившимся голосом.