— Залезай.
Она подползла к доске, залезла и вспомнила — коробочка! Оставить или взять? Что, если она не вернётся?
— Ты там уснула, дура?
Грубый окрик отрезвил её. Дара быстро засунула коробочку в карман рубахи и натянула куртку.
Щурясь от света, девочка сползла на снег. Встать сил не было. Кривозубый подтолкнул её ногой.
— Наподдать бы тебе, но, я смотрю, ты уже не выдержишь. На, пей.
Он поднёс флягу к её рту и влил туда немного воды. Дара жадно втянула в себя жидкость, закашлялась.
— Ну и вонь от тебя. Вчера меня не было, — пояснил Кривозубый любезно, — не мог тебя покормить. Вставай, отведу в сарай, а то в яме ты сдохнешь не сегодня завтра. Надо было так и поступить, но мало ли, может, ты ещё на что мне сгодишься. Вставай, если не хочешь тут валяться, я тебя не потащу.
Дара, собрав последние силы, поднялась на ноги.
— Вот, глотни ещё. — Кривозубый глядел на свою пленницу с отвращением. — Помоешься. А потом будешь делать, что я скажу. С этого дня ты моя собака, ясно? Захочу — буду тебя бить, захочу — покормлю. Скажу загрызть кого-то — и ты загрызёшь или сдохнешь. Тебе ясно? — повторил Кривозубый.
— Ясно, — прошептала Дара сквозь зубы.
— Вот и хорошо. Топай за мной.
Что-то случилось с ним за эти два дня. Неуловимая перемена. Она чувствовала это спиной, когда Тайс подталкивал её в нужном направлении. Взгляд был жестокий, по-прежнему холодный, только теперь в нем появилась тень, как будто смотрит и не Кривозубый вовсе, а кто-то другой. И этот другой ещё страшнее Кривозубого.
Мысленно она поздравила себя, что всё же затолкала коробочку под одежду. И молила всех богов, которые, может, существуют, чтобы она, коробочка, не подавала голоса. Но та молчала.
Показался тот же двор из нескольких домов. Прохожие рассматривали её, и она чувствовала спиной их омерзение и жалость. Бесполезно просить у них помощи. Опустив голову, несчастная пленница шла вперёд, ориентируясь по тычкам Кривозубого.
Завернули во двор, и Дара, стараясь не поднимать лица, заметила сложенные поленницы, несколько детей лет пяти, возившихся в грязи, женщину, что мелькнула и скрылась в окне бревенчатого дома, мужика в обтрёпанной фуфайке, рубившего дрова, ощутила запах жареного мяса и каши.
Построек во дворе оказалось много. Среди домов один выделялся особенно. Дара не успела рассмотреть его хорошо, но заметила, что в нём два или даже три этажа, а окна украшены узорчатыми ставнями. Были внутри двора и небольшие сарайчики, пристройки, избы на одну-две комнаты, к одной из которых и повёл её Кривозубый. Таких больших дворов не было в их деревне, а ведь она видела много, много домов, когда они ехали сюда. А это значит, что чужаков намного больше, чем их. «Было их», — поправила она себя, и в груди от этой мысли что-то сжалось, трепыхнулось и снова спряталось.
Они оказались в небольшом чуланчике с малюсеньким оконцем, через которое еле-еле пробивался тусклый свет. Тут же Тайс пнул девочку ногой так, что она повалилась на выщербленный дощатый пол и ударилась о него носом. Потекла солёная струйка крови.
— Теперь ты живёшь здесь. Это твоя конура. Тебе ясно? — как будто рассказывая ей будничные новости, сообщил Кривозубый. — Рот раскрывать не надо, пока я не позволю. А то останешься без зубов. А тогда чем тебе грызть косточки, собака?
Он вышел из каморки, не потрудившись закрыть за собой дверь, а вскоре притащил лохань и налил в неё несколько вёдер воды.
— Помойся.
Дара, начав было снимать грязную мокрую одежду, тут же вспомнила, что спрятано в кармане рубашки, и уставилась на Кривозубого, ожидая, что тот оставит её в одиночестве.
Тайс только усмехнулся. Девочка поняла, что ещё изменилось: его борода была подстрижена, и теперь лучше виднелись квадратный раздвоенный подбородок и худые щеки. Шрам принял отчётливую форму.
Кривозубый заметил, на что направлен её взгляд, и отвернулся.
— Хватит пялиться. Твоя работа, между прочим. Думаешь, мне интересно смотреть на твои прелести? Ты страшная, грязная, как подзаборная падаль, да ещё худая, как палка. Думается мне, там и глядеть не на что.
Но всё же вышел, прикрыв скрипучую дверь, и оставил её одну.
Пленница вздохнула с облегчением и, морщась от боли, стянула с себя одежду. Встала в лохань и осторожно принялась обмывать покрытое кровоподтёками тело. Аккуратно прикоснулась к ране на голове и всё же решилась сполоснуть волосы. Вытерлась о брошенную Кривозубым на пол мягкую тёмно-серую тряпку, которая оказалась очень приятной на ощупь и пахла чистотой, и натянула свою длинную рубашку.
Тайс вернулся, бросил ей кусок хлеба, поставил молоко в миске и швырнул на пол скребок и щётку для волос.
— На вот… почисти своё рванье.
Дара кивнула и жадно накинулась на еду. Кривозубый молча наблюдал за ней.
— Значит, так, — проговорил медленно и чётко. — Будешь сидеть здесь. Выйдешь, когда я разрешу. Сюда, — он пнул ногой ведро, — можешь поссать. Тебе понятно?
Девочка кивнула, запихивая в рот последний кусок хлеба.
— Ты не выйдешь за эту дверь, — ещё раз повторил Тайс. — Идти тебе всё равно некуда. Выберешься в деревню — тебя сразу приволокут обратно. А если я узнаю, что выходила, то будет вот это.
Он взял палку, прислонённую к стене, и несколько раз ударил Дару по спине. Она стиснула зубы.
— Хорошая собачка, — похвалил он, — не люблю визгливых шавок. Чем больше молчишь — тем меньше будешь получать.
Он поставил палку обратно к стене и вышел. Дверь осталась незапертой, только этот гад был прав — идти ей всё равно некуда.
Дара завернулась в тряпку и легла на пол. Кажется, где-то топили, она чувствовала запах печи. Может, тепло дойдёт и сюда, и тогда можно будет согреться. Возможно, Кривозубый не убьёт её, хотя уж лучше бы так, чем терпеть его побои и унижения. К побоям она начала привыкать, казалось, боль перестала быть такой сильной, как раньше. А иногда она вообще ничего не ощущала. Но это не мешало ей ненавидеть Кривозубого. Временами полное безразличие к своей судьбе сменялось жгучим желанием отомстить. Всадить бы в него нож. Хладнокровно, так же, как он бил её. Слушая, как кто-то скребёт лопатой снег, она погрузилась в долгий сон без сновидений.
В маленькое оконце светила молодая луна. Дара прислушалась — кажется, шаги за стеной, мерные, тихие, будто женские. Замерли.
Потянулась к стоявшему поодаль кувшину, допила молоко, с досадой думая, что зря не оставила хлеба на потом, и снова улеглась на пол.
— И какой же у тебя план? — послышался негромкий голос.
Дара вспомнила об М3. Вчера она мысленно склонилась к тому, что все произошедшее в яме было галлюцинацией, но, выходит, это произошло наяву. Или — бред продолжается. Тем не менее она ответила голосу:
— А какой может быть план? Буду сидеть тут, пока он не разрешит мне выйти.
— Жаль, что ты такая слабовольная.
Дара подскочила и процедила сквозь зубы, стараясь говорить тихо:
— Да ты хоть понимаешь, что происходит? По-моему, нет. Я по уши в дерьме, да в таком, в котором ты никогда не бывала.
— Это почему же? Недавно ты швырнула меня в такую кучу, что я до сих пор воняю.
— Не надо передёргивать! — Дара сжала кулаки. — Я здесь в стане чужаков, где меня держит выродок, каких мало. Все в моей деревне, скорее всего, мертвы. Я понятия не имею, где нахожусь, я еле живая, а, возможно, скоро уже не буду. Так тебе понятно?
— Зачем же орать, — спокойно ответила Медея учительским тоном, хотя Дара говорила шёпотом. — И тем более распускать сопли. Ты просто в затруднительном положении, но, девочка, кто в нем не бывал.
— Просто в затруднительном положении — это когда посрать не можешь с утра, а это тебе не затруднительное положение!
— Успокойся, малышка. Просто активируй мозг, он же у тебя есть? Подумай, как тебе выбраться отсюда.
Дара вмиг осеклась и, кажется, задумалась.
— Не представляю, — ответила она наконец с выражением безысходности на лице. — Этот урод не запер дверь, но он знает, что идти мне некуда. Ну и что, что я выйду — там кто-то есть. А если я и подловлю момент, чтобы не было — трудно будет пробраться через двор незамеченной. Там собаки, залают, и всё. А если вдруг получится, то ещё надо выйти из деревни. Но прежде надо отыскать Аву и посмотреть, нет ли здесь кого из наших. А потом — я не найду дороги домой. У меня нет оружия, а без него идти через лес — это почти смертный приговор. Так что, как видишь, умирать мне в любом случае — либо в лесу меня задерёт медведь, либо Кривозубый однажды забьёт до смерти. Но знаешь, я уже начинаю думать, что ты всё-таки права: если медведь, то это смерть быстрая, всё лучше, чем терпеть его. Но — если я сбегу и он меня поймает, то либо будет бить, пока последний дух не выбьет, либо посадит в яму, а это тоже смерть, только медленная и мучительная. Видишь, как много вариантов? Даже не знаю, что и выбрать, — ехидно закончила она.
— Вот! — торжествующе заметила М3, как будто выиграла в споре. — Ты уже начала шутить. А это значит, что не всё потеряно.
— Как посмотреть, — грустно протянула Дара и тихо застонала от боли, когда захотела перевернуться на другой бок.
— Значит, так. — Голос М3, казалось, зашептал прямо у неё в голове. — Слушай меня внимательно. Скоро мы покинем это убогое пристанище.
Несколько дней прошло в том же режиме. Утром явилась пухлая баба, которая вынесла ведро, ни слова ей не сказав и, кажется, стараясь лишний раз не смотреть на побитую девку, которая жалась в углу. Она же принесла Даре кусок хлеба, побольше, чем Кривозубый пожаловал ей вчера, пару варёных яиц, кувшин воды и кружку молока. Вскоре явился и сам Кривозубый и, увидев, что она не почистила одежду, которая, по его словам, источала вонь, снова побил девочку палкой, но уже не так сильно. Опять пригрозил цепью, если она выйдет за дверь без его разрешения. Дара ожидала новых издевательств, но, видимо, её тюремщик на время потерял к ней интерес и, казалось, был озабочен чем-то другим.