— Нужно бы вернуться и убить их еду… из жалости.
— Не стоит, малышка. Тот бедняга и так умрёт через час-другой, так что сильно ты ему жизнь не облегчишь. Лучше пошли отсюда.
Дара, с омерзением отвернувшись от трупов, зашагала вперёд.
Путешествовать по обломкам мира было все равно что пытаться собрать огромную мозаику из множества разрозненных кусочков, большая часть из которых пока утеряна. Какие-то фрагменты начинали складываться в относительно цельную картину, но между ними были провалы, белые пятна, которые пока не удалось ничем заполнить. Совсем недавно, когда её мир ограничивался лишь деревней, всё было намного проще. Приятно было представлять, что где-то там есть что-то ещё, причём именно в таких туманных выражениях. У этого чего-то не было конкретики, не было чётких образов, кроме тех, которые навеял мёртвый город. Как ей нравилось мечтать о большом мире, когда она шла по безлюдным улицам вдоль пустующих домов. Мир должен быть где-то за гранью её представлений, это она понимала. И если вспоминать об этом сейчас, то он оправдал её ожидания в этом отношении — он точно был за гранью. Только то, что она увидела, не было прекрасным, не было полным чудес, как в сказках, которые рассказывала ей мать. Оно оказалось тем, кто хватает и бьёт носом о землю до тех пор, пока на тебе не останется живого места. Вот в такой мир она попала. Однажды Дара поймала себя на мысли, что жизнь в деревне уже не кажется ей настолько ужасной. Скучной, да, неприятной, даже убогой. Но зато она была более безопасной. А теперь её носит по миру, как искру на ветру, и некому защитить её, и некому вступиться. Она совсем одна, не считая Медеи. А братья… о них она вообще не хотела думать и представляла только, как однажды, в туманном будущем, доберётся до этого Меркурия, а там найдёт Яниса и поквитается с ним за то, что он хотел продать её, как вещь, как всё то барахло, которым они набили свои сумки.
Поначалу злость настолько застила ей глаза, что она думала только о самом факте, но никак не задавалась вопросом о причинах. И только позже, спустя несколько дней, когда пар немного сошёл, она спросила себя, почему Янис подумал, что она может быть кому-то интересна? Она, «оборванка». Всё дело в кристалле, как пить дать. Надо было дослушать их разговор, это единственное, о чем она жалела.
О том, что было, о Фриде и об этом проклятом кристалле она решила не говорить никому. Если у неё и есть некая способность, которая дремала где-то внутри все эти годы, поджидая подходящего момента, то лучше пусть останется тайной, тем более если это то, за что её можно продать как вещь.
В том, что братья не погонятся за ней или не примутся искать, Дара была не уверена. Она и Медея — потенциальный «груз», а значит, обнаружив, что добыча потеряна, они могли попытаться вернуть её. Но, с другой стороны, много чести — гоняться по пустошам за «оборванкой». Так или иначе, нужно просто держаться подальше от дороги и никогда никому не рассказывать о случившемся. Вот и всё.
Куда они идут вот уже месяц, она не знала. Кроме выживания, цели у неё не было. Значит, будет шататься по миру и, если не окажется убитой или, чего доброго, съеденной, то найдёт способ, а может, и союзников, чтобы вернуться в деревню чужаков, поискать Кия и других. А пока — почему бы не идти просто куда-то? Разве это плохая цель? Нигде не задерживаться надолго. Она умеет прокормить и защитить себя, а ещё у неё есть М3, которая даёт ценные советы. Шансы на выживание не так уж малы.
Она собирала обломки, кусочки мозаики, части того мира, который был тогда, ещё до её рождения, и о котором так любила рассказывать Медея. Неужели она родилась слишком поздно, ведь, судя по всему, от того мира мало что осталось. На кой хрен им были аэры, если они теперь не летали? Зачем нужны были города, если некому было в них жить? Каждый фрагмент, который она находила, давал ей понять больше, но и заставлял снова пожалеть о том, что этого мира уже нет. Бывало, путешественница набредала на забытые всеми полуразрушенные дома, на целые посёлки, немые и покинутые, на маленькие транспортные станции, которые соединяли части того мира друг с другом. И так же соединяла их в себе она сама, стараясь всему найти место, и особенно тому, чему не находила объяснения. Остатки техники, пустые, заваленные хламом бассейны, брошенные вещи, которые умудрились сохраниться так долго, детские игрушки, станции обслуживания аэров, ржавые вагоны поездов. Мир умер, это очевидно. Умер ещё до того, как она родилась.
Людей Дара встречала редко, а если случалось, старалась держаться подальше. Хорошего от них ждать не приходилось. Может, не все они были опасны или захотели бы убить её и забрать вещи, но проверять не хотелось. Единственная стычка, которая выпала на её долю за последний месяц, случилась с людоедами, и повторять желания не было.
Следующие несколько дней после этого происшествия прошли относительно спокойно. Редкий лес, сквозь который можно было двигаться безопасно, сменился полем, где уже зеленела первая трава. А значит, нужно было попробовать уйти с открытого пространства. Потому они решили отклониться от проложенного М3 маршрута и повернуть на запад. Вскоре на горизонте появились очертания далёких зданий.
— Смотри, Медея! Там что-то есть!
— Это научный центр. Здесь разрабатывали и выставляли роботов, и не только их. Окончательно покинут уже после Катастрофы, примерно… около семидесяти лет назад.
Дара присвистнула.
— И что же? Тебя там сделали?
— Во-первых, я не робот. А во-вторых — нет, меня создали не здесь. Орион — всего лишь одна из трёх научных гильдий, специализирующихся на робототехнике и искусственном разуме. Было несколько подобных центров по всему миру.
— И каких же роботов там делали? Я видела одного, но, кажется, он был сломан.
— Всяких.
Дара не пожелала слушать никаких предостережений относительно того, что лучше обойти научный центр стороной, потому к обеду они оказались у больших ворот.
— Что это? Посмотри, Медея.
— Это…
Но Дара, не дослушав, уже бежала к воротам.
— Гляди!
Сбоку от ворот красовался огромный рисунок, где на тёмно-синем фоне был изображён почему-то голый по пояс воин, размахивающий мечем и щитом, а за ним были разбросаны звезды. Левее нашёлся ещё один рисунок, сильно потёртый, изображающий весёлого мальчишку с очень длинным носом, каких Дара никогда не видела. Под мальчишкой была надпись: «Превращаем неживое в живое».
— Что у него с носом, Медея? Такие люди что, где-то бывают?
— Мне встречать не доводилось. Это персонаж из старой сказки. Пиноккио.
— И кто он такой?
— Деревянный мальчик, выструганный из полена, который очень хотел стать настоящим. И у него получилось, он превратился в живого мальчика.
Ворота были приоткрыты ровно настолько, чтобы могла протиснуться худая фигурка. Девочка осторожно заглянула внутрь, а потом, наступая на сухие ветки, пролезла сквозь узкую щель. Как и снаружи, изнутри всё заросло. Дара знала, что, стоит человеку покинуть своё место, природа без промедления заберёт его обратно. Так говорил мастер Миро.
— Ого-го… Посмотри, Медея! Смотри, как всё заросло!
— А что тут смотреть… Ни следа былого величия, такое запустение. А ведь когда-то это место процветало. Что делает время… Этот центр был основан в 651 году — значит, почти двести лет назад.
Наконец заросли поредели, и они вышли на относительно свободное пространство. То, что раньше было гладкими отражающими плитами, застилавшими всю территорию центра, теперь поросло весенней травой.
Дара подошла к одному из зданий. Оно было правильной прямоугольной формы, с небольшими надстройками. Стены оказались серыми, с подтёками от воды. Вероятно, раньше они были в лучшем состоянии. На уголке здания виднелась надпись — блок Д.
— Может, зайдём? — тихо спросила Дара.
— Как хочешь. Не думаю, что там интересно. Наверняка ужасная разруха. Лучше бы мы пошли…
Но Дара не слушала советчицу. Она уже обходила корпус в поисках входа. Кусты, ветки, мусор затрудняли движение. Вот и дверь — из стекла или схожего с ним прозрачного материала, в котором теперь зияла здоровая дыра. Девочка просунула голову внутрь, стараясь не порвать одежду острыми краями. Огляделась.
Прямо перед ней торчала большая стойка, над которой был изображён всё тот же человечек с длинным носом. На стене виднелись выпуклые, когда-то чёрные буквы «Исследовательская лаборатория».
Кругом был относительный порядок. Даже здесь, внутри, кое-где уже чуть зеленели небольшие деревца. На стене висели картинки с изображениями роботов — птиц, животных, антропоморфов и даже насекомых. На одной из них Дара увидела человека верхом на огромной белой кошке.
— А это что?
— Это пантеры. Боевые роботы.
— Они могли биться?
— Скорее, защитить. И служили отличным средством передвижения. Конечно, им было не сравниться с другими, на мой взгляд, более интересными видами, но для тех, кто любил экзотику, пантера становилась отличным другом и спутником.
— А это что такое? Смотри, Медея.
На втором плакате был изображён механизм с приделанным к нему человекоподобным лицом. Рядом с ним спиной к зрителю стоял мужчина, который, очевидно, беседовал с механизмом, одновременно что-то подкручивая.
— Что он с ней делает?
— Эх, рисунки! Я всегда была большой поклонницей искусства рисования, девочка. Так вот. На этом плакате художник изобразил гиноида на стадии разработки. Ахахаха! — Медея залилась звонким заразительным смехом, который ещё больше усилило раскатистое эхо.
— Что смешного? — удивилась Дара.
— Ой, подожди, пожалуйста, — еле выговорила М3, всё продолжая хохотать. — Здесь художник изобразил, как люди древности представляли себе устройство роботов. Ужасно смешно — все эти болтики и железки… Так вот, здесь он настраивает киборга-женщину. Видишь сбоку кнопки — такие винтажные. А вот эти проводки должны синхронизировать её мимику и смысл ответов. Предполагается, что у неё будет ещё и тело. Конечно, люди древности были очень наивными.