ти фигуры.
А фигура у меня – хорошая, кто бы что не говорил. Особенно после трех дней нервной диеты, когда кусок в горло не лез. Да благодаря тренировкам в спортзале, которыми занялась не так давно, но основательно.
– Лесь? Привет, – муж замечает мое присутствие, застывая на пороге комнаты.
Скользит взглядом, подмечая детали. Я вижу, как он цепляет ту самую ажурную резинку чулок. Поднимается выше, царапает грудь, вглядывается в мое лицо, ярко-красную помаду… и начинает хмуриться.
Понимает, что я все знаю?
Ага, я знаю... целых три дня знаю, что мой мужчина уже не мой. Не только мой.
Выключаю телевизор, с громким чмоком вытаскиваю из-за щеки чупа-чупс, медленно облизываюсь и делаю приглашающий жест в сторону дивана:
– Проходи, Сереж. Кажется, пришло время поговорить?
– О чем?
Муж не облегчает мне задачу, включая непонимание, да еще не садится, а останавливается у окна. Спиной к нему, отчего лицо оказывается немного в тени. Впрочем, это мне не мешает отслеживать его мимику.
– О том, как плохо, Сергей Борисович, порой нарушать правила ГИБДД, – сетую, вновь засовывая конфету на палочке за щеку.
Тянусь к телефону и отсылаю злосчастный штраф нужному адресату. Пусть полюбуется.
– Если проблема только в оплате, то позже разберусь, – отмахивается Киров, не особо торопясь проверять, что я ему скинула. – Устал, как собака.
– Как кобель, ты хотел сказать? – усмехаюсь, совершенно забывая, что пару минут назад считала себя уязвимой в сидячем положении.
Какое там.
Наверное, только то, что прежде чем зарядить по наглой блядской роже, нужно сначала встать, пересечь комнату и лишь потом вмазать, удерживает меня от рукоприкладства. Слишком много телодвижений ради результата, который не факт, что удовлетворит.
К тому же папа учил прятать эмоции, а противника давить невозмутимостью и безразличием. Хотя в отношении Кирова отлично работает и презрение, и брезгливость.
– Бедненький, столько баб себе завел, когда только всё успеваешь? Кстати, с именами не путаешься? Память к старости еще не подводит? Или в твоем словарном запасе все любовницы – это «киски», «зайки», «лапушки» и прочая блядская нечисть?
– Это что за предъявы? – ух ты, у благоверного прорезается командный голос, в глазах вспыхивает гнев, лицо каменеет, ноздри зло раздуваются.
А вот ни хрена не страшно. Противно – да. Брезгливость так и подталкивает сморщить нос и передернуть плечами, но я сижу. Улыбаюсь. Катаю за щекой чупа-чупс.
– Это, дорогой, называется: жена дважды за три дня узнала, что её муж ей изменяет. Какой ты у меня, однако… шлюха.
Сергей внимательно смотрит. Тяжело вздыхает и непонятно почему расслабляется. Осматривается и неторопливо усаживается на диван, вытягивает ноги.
Жду, что попробует оправдаться…
Ошибаюсь.
– Олеся, успокойся. Узнала и узнала. Что ты начинаешь? – голос ровный, но стальные нотки так и сочатся. – И перестань кидаться глупыми оскорблениями. Я – мужчина. Естественно, что у меня больше свобод.
– Глупыми? Больше свобод? Я так не считаю, – хмыкаю с презрением. – И уж извини за прямоту, Сережа, но по мне термин «шлюха» не имеет половой принадлежности. Он характеризует любого индивида, ведущего беспорядочную половую жизнь.
– Ну хватит!
– Нет, не хватит! – продолжаю настырно. – Или у тебя всё упорядочено? Будни с женой, выходные со Светкой Лапиной, а «командировки», – рисую пальцами в воздухе кавычки, – с той красоткой, что вчера прислала мне смс? Кстати, как? Овсяночку на молоке варила? Или всё же на воде?
– Тебе действительно это интересно? – смотрит прямо.
– Нет, – качаю головой, прекрасно улавливая, что он совсем не чувствует вины. Сидит расслабленный и будто довольный, что, наконец-то, больше не нужно от меня скрываться. А то, кажись, устал. – Другое, Серёж, интересует. Почему?
Взглядом прошу мне озвучить первопричину.
Это ему ср@ть с высокой колокольни. Он же у нас «мужик»!
Мачо. Но по факту чмо.
А мне важно.
Пусть будет обидно, больно, но услышать важно. Хочу выковырнуть «заразу» из сердца. Хочу его разлюбить и пропитаться равнодушием. Только уже не показным, а настоящим. И пусть пока это далеко, но непременно случится, ведь я так хочу.
– Потому что я – мужик. Я люблю разнообразие.
Боже! Какой все же бред.
Хмыкаю, а он продолжает:
– Не фыркай. Это нормально, Олеся. К тому же не открою Америку, если скажу, что все, изменяют. Все! Никакой нормальный мужик не станет пятнадцать лет подряд жрать одни макароны – поверь. Особенно когда вокруг представлен такой шикарный ассортимент других вкусных свежих блюд.
– То есть я – макароны?
Почему я не плачу? Больно же...
За все время, что мы женаты, я ни разу не взглянула на другого мужчину, как на мужчину. Ни разу никого не сравнила с ним. Потому что для меня он был лучшим. Моим. Так было в восемнадцать лет. Так было в тридцать. Так было неделю назад…
А я – макароны…
– Не утрируй. Я всего лишь привел пример.
Хороший. Яркий. В момент расставляющий приоритеты.
Подонок.
– Тогда, чтобы ты не заработал на макаронах гастрита, предлагаю развестись.
Чтобы не выдать, как подрагивают руки, одной поглаживаю себя по коленке, второй кручу во рту чупа-чупс.
– Какой развод, Олеся? – муж обнажает зубы в улыбке.
А мне до жути хочется их проредить. Я – та самая женщина в ярости, которая отличается от ротвейлера лишь тем, что на губах есть помада.
Но если ее стереть…
– Да и к чему нам разводиться? – продолжает не спеша. – Делить имущество? Сына?
Каков молодец! О сыне вспомнил.
Просто отец года, ей-богу!
Медаль бы на лоб прибить… скалкой.
– Ничего, как-нибудь… – скалюсь в ответ и тяжело втягиваю воздух, не понимая, почему он так нещадно жжет легкие, – а Алешка… Алеша – мальчик у нас взрослый… всё поймет.
– Нет, никакого развода не будет, – Киров отметает мои слова, будто не слышит. – По крайней мере до тех пор, пока сыну не исполнится восемнадцать. А вздумаешь упрямиться – заберу его себе.
Пока одна половина меня мечется в панике, припоминая все связи и возможности благоверного, захлебывается в страхе и злобе одновременно, вторая дерзко вскидывает подбородок и смотрит на пока-еще-мужа прямо и уверенно.
– Ты, наверное, подзабыл, милый, но уже с десятилетнего возраста дети имеют право выбора – с кем из родителей им оставаться.
В меня словно вселяется кто-то другая, та, кто знает, как действовать в сложных ситуациях, и кто неподвластен громким истерикам в момент истины.
– Это не наш случай, – ухмыляется гад. – И вообще, Олесь, услышь меня по-хорошему. Кончай придурковать. У нас семья. Была и будет. Да, со своеобразными отношениями, потому что от секса я не откажусь, так как привык к разнообразию. Но так и быть… – твою же ж мать, падишах дает добро! – Ты тоже можешь себе кого-нибудь найти. Ограничивать не стану.
Глава 9
СЕРГЕЙ
Как только за женой захлопывается дверь, откидываюсь на кресле, запрокидываю голову и, прикрыв глаза, шумно выдыхаю. Ловлю свой личный дзен в тишине и покое.
Задолбался от работы.
Задолбался от семьи.
Задолбался маневрировать, пытаясь успеть везде и всюду, и при этом скрывать свою свободную, не ограниченную рамками брака жизнь, где мне легко и о-ху-ен-но.
Эти три дня отдыха были моей личной отдушиной, которую Олеська вдруг надумала испортить.
Вот коза неугомонная.
Трудно было молча схавать? Сделать вид, что, прислав ей смску, тупо ошиблись номером? А со штрафом, что блондиночка случайно выронила ручку мне под ноги и полезла ее доставать?
Подумаешь, горе: молодой муж гуляет. Взревновала. Да разве ж это великое событие, из которого нужно разыгрывать драму? Нет, конечно. Это естественный процесс, когда люди столько лет живут вместе и друг другом приедаются.
С восемнадцати мы в браке. С восемнадцати!
Половину жизни. Кому сказать – не поверят!
И вообще, была бы Леська мудрая, зрила бы в корень – что я всегда возвращаюсь к ней и удовлетворяю неплохо, пусть и без былого огонька. Но тут сама виновата – да, она старается угодить, но ведь стареет. Это мне всего тридцать три. Я – мужик в самом расцвете сил. А ей же уже тридцать три! Баба, не девочка. И это пи..дец как много по сравнению с моей Полюшкой, которой двадцать четыре всего два дня назад отмечали.
К тому же я деньги зарабатываю, домой их приношу, да и сына не бросаю. Про его поступление в университет через три года думаю.
Нет же, уцепилась, обиделась и мигом надумала разводиться.
Ага щас!
Не выйдет у нее ни-че-го!
Никакого развода не будет, пока Лёхе не стукнет восемнадцать, и акции, которые сейчас оформлены на него, не перейдут ко мне в собственность. Не для того я последние семь лет играю в семью, как вполне примерный семьянин, хотя давно всё опостылело и осточертело.
Задолбалось – одним словом!
Да и вообще, что она хочет от мужика, которого приперли к стенке и заставили жить по указке? Любви до гроба? Смех!
Не бывает такого.
И пох, что изначально я сам подставился. Решил семь лет назад вложиться в один рисковый проект и погорел. Круто погорел, вдобавок еще и на крупные бабки к серьезным людям попал.
Уже тогда думал, кинуть всё к чертовой матери, свалить на север и начать всё с нуля. Все равно новизна от брака пропала. Жена наскучила. Сын не особо держал – мелкий, чего с него брать?
Но тут тесть вмешался. Пообещал вопросы порешать, потонувший бизнес воскресить и помочь финансово, если дурить не стану и от семьи не откажусь. Мол, видит, как дочь его ненаглядная на меня, любимого мужа, смотрит, и не хочет ей боль причинять моими проблемами.
Я, не будь лошком, согласился. Думал, немного времени пройдет, все устаканится, дела снова в гору пойдут, и разбежимся.
И тут облом!
Дела-то в гору пошли. Еще как. Но сначала Олеся, как проглядел – не знаю, взяла и залетела. Дочку Лику родила. А потом и тестяга, словно пронюхал про мои мыслишки коварные, схитрил и оформил свой пятьдесят один процент бизнеса на Лёшку.