| Германские армии | Союзные армии |
| (с запада на восток) От Парижа до Вердена | |
| 1–я (ген. Клюк) — 10 пех. и 3 кап. див. | 6–я армия (Монури) — 9 пех. и 3 кав. див. |
| 2–я (Бюлов) — 8 тех. и 2 кав. див. | Британская армия (Френч) — 5 пех. и 1,5 кав. див. |
| 3–я (Гаузен) — 6 пех. див. | 5–я армия (Франте д'Эспери) — 13 пех. и 3 кав. див. |
| 4–я (герцог Вюртембергский Альбрехт) — 8 пех. див. | 9–я армия (Фош) — 8 пех. и 1 кав. див |
| 5–я (кронпринц Германский Вильгельм) — 12 пех. и 2 кав. див. | 4–я армия (Лангль) — 8 пех. див. |
| 3–я армия (Саррайль) — 7 пех. и 1 кав. див. | |
| Гарнизон Вердена — 2 пех. див. | |
| В распоряжении французского главного командования — 21–й АК (позади фронта 4–й армии) — 2 пех. див. | |
| 15–й АК (позади фронта 3–й армии) — 2 пех. див. | |
| Всего на фронте Mарнской битвы: | |
| 44 пех. и 7 кав. див., 900000 чел. 2928 легких и 436 тяжелых орудий | 56 пех. и 9,5: кав. див.,1082000 чел. (из них 96 000 англичан, 3 000 орудий (из них 184 тяжелых) |
| У Мобежа — 2 пех. див. | |
| Восточнее Вердена | |
| 6–я армия (кроштринц баварский Рупрехт) | 2–я армия (Кастельно) |
| 1–я армия (Хееринген) | 1–я армия (Дюбай) |
| 24 пех. див. и 3 кав. див. | 23 пех. и 2 кав. див. |
| Всего германских 70 пех. и 10 кав. див[35]. | Всего французских 74 пех. и 10 кав. див. (сверх того 11 территор. див. вне фронта сражения), английских 5 пех. и 1,5 кав. див. |
| Кроме того 4 рез. дивизии — в Бельгии. |
Итак, на фронте сражения союзники имели 56 пех. и 9,5 кав. дивизий против 44 пех. и 7 кав. германских дивизий. Превосходство значительное, но явно не решающего порядка. Картина, однако, несколько меняется, если рассмотреть распределение этих сил по фронту битвы. На фронте от Эстерне до Вердена, протяжением около 200 км, находились 32 или 33 пех. и 2 кав. дивизии союзников против 34 пех. и 4 кав. дивизий германских; на фронте Эстерне — Куломье — Санлис, протяжением около 70 км, 23 или 24 пех. и 7,5 кав. дивизий союзников наступали против 10 пех. и 3 кав. дивизий 1–й германской армии.
По данным Рейхсархива[36], в конце сражения левое крыло союзников (6–я, английская, 5–я и 9–я армии) превосходило правое германское крыло (1–я, 2–я и половина 3–й армии) кругло на 200 батальонов и 190 батарей, в то время как в сражении у Монса — Намюра (20–23 августа) правое германское крыло (1–я, 2–я и 3–я армии) превосходило 5–ю армию, противостоявшую ему, и английскую армию больше, чем на 100 батальонов и 175 батарей. Напротив, от Витри-ле-Франсуа до Вердена германцы имели 321 батальон против 277 французских. На востоке от Вердена силы были почти равны: 329 германских батальонов против 316 французских; 2 корпуса (44 батальона с 53 батареями) перед самым началом сражения были изъяты отсюда германским главным командованием для переброски в Бельгию.
Эти данные позволяют дать несколько иное истолкование маневра Жоффра в Марнской битве.
Французский автор, которому принадлежит новейшее исследование о «Марнском маневре», полковник Валарше[37] пишет следующее: «В течение четырех или пяти дней, как длился этот маневр[38], 6–я армия[39]имела время сосредоточиться, английская армия — получить подкрепления. Но в особенности наши армии левого крыла и центра имели время получить новые корпуса и новые дивизии, которые были взяты из армий в Лотарингии. Таким образом, французское левое крыло и центр насчитывали на 18 дивизий больше, чем в приграничном сражении, тогда как обходящая германская масса насчитывала их[40] — насколько возможно установить, — на 7–8 меньше[41]. „Перед лицом врага, который ослабляется по мере продвижения в глубь страны, сообщения которого частично разрушены, мы увеличили в сильной степени наши шансы на победу“[42]. Через несколько дней франко-британский фронт, противостоявший охватывающей массе немцев, состоял уже из 19 армейский корпусов, 5 активных дивизий, 12 резервных дивизий, 9 кавалерийских дивизий против 18,5 германских корпусов и 7 кавалерийских дивизий[43]. Численное превосходство перешло на сторону французского лагеря; оно составляло около 50 %, а, как известно, „победа принадлежит сильным батальонам“[44].
Согласно этой интерпретации, суть флангового маневра союзников на Марне состояла в том, что ими был достигнут численный перевес на решающем участке сражения, который и провел к благоприятному для них исходу. Бесспорно, этот момент сыграл крупную роль, но более внимательный анализ показывает, что и он не являлся решающим. К концу сражения против 1–й германской армии действовали 6–я французская армия и англичане; 5–я армия охватывала расположение 2–й германской армии, 6–я, 5–я и английская армии получили подкрепления; материально и морально сила их возросла. Тем не менее, это были те армии, которых 1–я германская армия не раз уже била раньше и отнюдь не путем напряжения всех своих сил, а скорее „мимоходом“. Нельзя поэтому сколько-нибудь уверенно утверждать, что именно численный перевес союзников на левом крыле сыграл решающую роль[45]. Впрочем, официальный французский труд по истории мировой войны отнюдь не утверждает этого: „Численное превосходство не является единственным элементом победы“[46]. Автор новейшего капитального труда о мировой войне[47] Пьер Ренувэн прямо пишет:
„Численное превосходство[48] в первый раз с начала войны появилось у франко-англичан. Это незначительное превосходство не является, однако, решающим элементом. Судьбу сражения решила активность командования“[49].
б) Политическая оценка
Марнское сражение явилось определенным этапом мировой империалистической войны, а эта последняя в свою очередь — весьма важным этапом в развитии противоречий умирающего капитализма. „Значение империалистской войны, разыгравшейся 10 лет тому назад, состоит, между прочим, в том, что она собрала все эти противоречия в один узел и бросила их на чашу весов, ускорив и облегчив революционные битвы пролетариата“[50].
Особенность и своеобразие первоначального этапа войны состояли в том, что классовые противоречия еще не были развязаны. Империалистам удалось бросить массы на кровавую бойню, удалось прежде всего и главным образом из-за гнусного предательства II Интернационала: „Кто не помнит, что… перед самым началом войны Базельская резолюция была положена под сукно, а рабочим был дан новый лозунг — истреблять друг друга во славу капиталистического отечества“[51].
На западноевропейском театре войны, которому посвящен наш труд, должна быть учтена еще одна своеобразная особенность. Германский империализм направил сюда в начале войны свой главный удар. Он рассчитывал покончить с Францией в течение каких-нибудь шести недель. Роль германского империализма здесь была открыто и сугубо агрессивной. Напротив, в данном случае французскому империализму пришлось перейти к обороне. Это различие сыграло крупнейшую роль в развитии событий. Французской буржуазии, использовавшей такую ситуацию, удалось поднять массы под лозунгом защиты отечества от нашествия врага.
Марнская битва разыгралась между армией, вторгнувшейся в чужую страну, армией, окруженной ненавистью населения, оторванной от источников пополнений и питания, — и армией, защищавшей сердце Франции — Париж, окруженной поддержкой масс, искренне веривших в то, что они защищают свою родину от посягательства беспощадного врага.
Марнское сражение отличается от величайших битв прошлых эпох грандиозностью своих масштабов. Около 2 млн человек приняло участие в ней. В бой были брошены огромные войсковые массы с той и с другой стороны. Сравнительная оценка этих масс исключительно важна для понимания конечного результата.
Существует особая трактовка Марнской битвы, которая усматривает главную причину поражения германцев в физической и моральной усталости войск, которые при наличии неорганизованного тыла не смогли выдержать тяжести борьбы. Но такая трактовка столь же абстрактна, как и многие другие теории Марнского сражения. Факты показывают, что германские части показали в ходе битвы весьма высокие образцы физической выносливости. Моральный дух войска не был еще подорван: в упоении легкой победой двигались они к Парижу. Напротив, французские армии как раз обнаруживали признаки усталости и некоторого разложения в результате понесенных поражений и тяжелого отступления. Жоффр пишет: „Командующий 2–й армией нарисовал мне очень тяжелую картину положения его армии: имелись тяжелые случаи разложения в одном из его корпусов; войска распустились“[52]. Это отнюдь не было единичным явлением. Выходит, что указанная выше трактовка, казалось, должна была быть перевернута.