Политику террора франки освоили в совершенстве. Убийство в 613 году в Австразии (тогда Франция состояла из королевств с довольно странными названиями) Брунгильды, жены короля Зигберта, еще раз подтвердило жестокость законов франков. Королева была повинна в попытке взять на себя роль полновластного правителя земель, окружавших Париж. В конце концов собственные подданные предали ее, привезли в Париж и осудили, признав виновной в убийстве десяти королей. По приговору Брунгильду любой желающий мог избить или изнасиловать, а затем ее на три дня привязали к верблюду. Приговор привели в исполнение в районе перекрестка нынешних улиц Сент-Оноре и Де-ла-Арбр, изобилующих кофейнями, банками и магазинами.
Уклад города буйных франков оставался в основе своей языческим. Популярный торговый центр посещали сирийцы, евреи и жители Северной Африки. Римский епископ Григорий в 586 году жаловался королеве франков, что, по свидетельствам путешественников, «парижане все еще не подчинились порядку Церкви. Им следует прекратить поклоняться деревьям и развешивать повсюду головы безбожно принесенных в жертву животных. Еще нам донесли, — ужасается епископ, — о богопротивном! О поклонении демонам!»
В христианство франки обращались неохотно, с куда большим удовольствием они примешивали собственные предрассудки к бульону из галльских и римских верований, уже закрепившихся в сознании горожан. Они верили в симпатическую магию, носили амулеты, творили колдовские обряды и гадали на внутренностях убитых врагов. Когда Хлодвиг пришел к Григорию Турскому как к служителю культа с просьбой предсказать будущее, епископ побоялся упрекнуть правителя в глаза в языческих практиках, однако позднее возмущался «варварскими ритуалами». Трусливые священники перестали проповедовать франкам религиозные ценности и свели христианство к соблюдению нескольких ритуалов, более или менее схожих с языческими обрядами. Франкские короли были известными лентяями и неучами. Некий ученый, не знакомый с нюансами грядущего французского колониального наследия, писал, что властители франков «тупо подражали римской помпезности, как ныне негритянский король рядится в европейские одежды».
Лютеция уходила в небытие. Великие римские сооружения превращались в руины, а мрамор и кирпич, из которых они были построены, растаскивали строители франкских церквей и домов — город расползался во все стороны и поглощал окрестные деревни. Древние боги стирались из людской памяти, умирали под напором христианства; закон франков творился в старой римской базилике и во «дворце правосудия», стоявшем напротив Отель-Дье. По мере роста города древние римские крепостные стены сносили — так город лишился последней защиты.
Хотя это было время нестабильности и насилия, стоит заметить, что именно тогда появились первые тексты на французском языке. Обычно это были жития христианских мучеников, которые, подобно святому Дионисию, прошли через пытки и приняли смерть за веру. Изначально эти легенды в пропагандистских целях распространяли проповедники. Медленно возрождающийся на пепелище угасшей цивилизации город выказывал особое пристрастие к таким историям, — прекрасное свидетельство желания перепуганных горожан найти успокоение хотя бы в мифологии.
Женевьеву, позднее главную патронессу Парижа, не пытали, она не принимала мученической смерти. Она талантливо манипулировала людьми и умело управляла событиями, была искушена в «теневом» искусстве дипломатии, могла запугать слабых духом политических оппонентов-мужчин и одновременно успешно поддерживала мистическую ауру святой. Позднее историки и теологи создали миф о святой Женевьеве, опираясь именно на эти качества ее характера.
До прихода франков самой большой угрозой для города были гуннские всадники Аттилы, дошедшие в 441 году до Рейна и разбившие лагерь на расстоянии дневного перехода до стен Парижа. Спасителем города в то тяжелое время стал не воин и не правитель, а хрупкая благочестивая Женевьева. Ей было Божье откровение, из которого она узнала, что город будет спасен. Паникующие горожане нуждались именно в таких новостях, и Женевьева сделала все, что в ее силах, чтобы предотвратить панику и остановить массовое бегство из города. Женевьева совершила политический и духовный подвиг: предотвратила падение города в условиях, когда победители, несомненно, разрушили бы его до основания.
Самая известная картина, изображающая Женевьеву, называется «Sainte-Geneviève gardant ses moutons» («Святая Женевьева, охраняющая овечек»). Сегодня это произведение XVI века работы неизвестного художника висит в галерее музея Карнавале. Лицо Женевьевы источает материнское тепло, фигура полная, линии фигуры гладкие, что вовсе не похоже на типажи начала Средневековья. Она окружена «стоячими камнями» — дольменами (еще одна выдумка художника). На заднем плане — Париж, замерший в ожидании спасения. Более того, святая изображена этакой крестьянкой и наследницей кельтов, лишенной грязной примеси кровей языческого, разлагающегося Рима.
В действительности Женевьева родилась в 420 году в галло-римской аристократической семье неподалеку от Парижа, в Нантерре. Легенды представляют Женевьеву бившейся в конвульсиях и страдавшей лихорадкой крестьянской простушкой. Однако происходила она из состоятельной, обладавшей серьезными политическими связями семьи. Хотя галло-римский Париж исчезал на ее глазах, Женевьева была достаточно хитра и упряма, чтобы продолжать бороться за политическую власть. Женщина тех времен могла подняться только на религиозной ниве. Так что Женевьева еще в раннем возрасте начала строить свою репутацию, замешанную на мистицизме. Тем самым она стала наследницей своего отца и заняла место одного из главных советников городских властей.
Поначалу парижане ее не любили и не верили ей: далеко не все подпали под влияние полных мистицизма речей худой девочки с пронзительным взглядом. Ее высказывания больше пугали, а подчас даже ужасали. Но Женевьева обращалась к темам, волновавшим многих: Римская империя хрупка и вот-вот падет под напором внешних врагов. По мере приближения армии Аттилы в Париж на привал по пути на спокойный и богатый юг волна за волной прибывали беженцы. Они рассказывали истории о кровавых побоищах, о том, как варвары вырезали всех в городах и селах, как насиловали девственниц и убивали тысячи людей. Парижане тряслись от страха. Это гнев Божий, утверждали беженцы, это конец всему.
Женевьева слышала эти истории, видела, как голодные и изможденные беженцы возносят молитвы о спасении. Она решила голодать (ела только зерно и бобы и лишь дважды в неделю), вследствие чего ее душевное равновесие нарушилось. Анорексия превратила ее бледный лик в почти сияющий, и когда стало очевидно, что приход Аттилы в Париж неизбежен, благородная девица Женевьева отправилась по улицам острова Ситэ, по заболоченным полям у реки, по опустевшим дворцам (римский префект Аэций давно бежал в Испанию якобы за помощью), повествуя о том, что открыл ей Господь: Париж будет спасен.
Большинство парижан, особенно женщины, считали ее спесивой обманщицей или сумасшедшей. Однако Аттила чудесным образом свернул к более богатым землям на юге (циники утверждали, что Аттила не вошел в Париж только оттого, что ему донесли, мол, женщины города недостойны даже изнасилования). Но это не единственное случившееся чудо, ходили рассказы и о том, что епископ Орлеанский, например, плюнул в нападавших кипящей слюной, и те немедленно отступили. Однако ни одно из этих событий не шло ни в какое сравнение с историей девушки (даже не религиозной фанатички, как оказалось), спасшей город.
Женевьеве поклонялись во всех церквях Парижа наряду со святым Дионисием. В опасении захвата и разграбления приходов, как это случилось с соседями на севере и востоке, священники молились ей о сохранении имущества. Одним из немногих доживших до наших дней зданий той эпохи является церковь Сен-Жюльен-ле-Повр на левом берегу Сены. Во времена набегов на город при Григории Турском эта церковь служила убежищем всем, кто опасался за свою жизнь. Парижские христиане уверяли, что Париж стоит, пока существует Сен-Жюльен-ле-Повр.
То было туманное время многочисленных знамений и видений. Первый поборник парижской церкви Григорий Турский со страхом вспоминал, как в заброшенной римской канализации были найдены две золотые статуи, изображавшие змею и льва. Вскоре после этого пожар спалил южную часть города почти дотла — и никто не удивился. В сознании укоренялась мысль: языческого прошлого стоит опасаться, но при этом нужно уважать его таинства. Самым важным достижением Женевьевы на ниве религии стало то, что она указала горожанам такой путь от язычества к христианской цивилизации, с которого возврата к прошлому не было. Этим она заслужила звание «кормилицы и возлюбленной Парижа».
Однако самое значительное из достижений Женевьевы было политическим. Будущая святая прожила удивительную долгую жизнь (умерла в возрасте восьмидесяти лет).
Она встретилась с Хлодвигом, когда ей было 46 лет. К этому возрасту Женевьева выросла в опытного и волевого политика, привычного к жестоким интригам франков и прочих опасных личностей, отиравшихся в городе. Женевьева не просто убедила Хлодвига принять крещение, но и внушила ему мысль сделать Париж столицей его владений. Более того, грубый и кровожадный франк поддался ее уговорам и основал на холме, который мы сегодня называем холмом Сен-Женевьев, школу для обучения неимущих студентов (позднее это заведение войдет в состав Университета Парижа).
Истории о Дионисии и Женевьеве послужили фундаментом мифа о «великой христианской цивилизации» Парижа. Подобно политическому отцу города Хлодвигу, эти святые соединяли в себе дар предвидения и талант проповедника, проявив их в момент политического кризиса. На деле они заложили основу мифа о городе, существующем вне религий, социумов и политических течений.
Франки правили страной около двух веков. Объединив земли посредством грубой силы, в наследство потомкам они оставили общество, построенное в соответствии с жесткой иерархией. В этой структуре нижние «этажи» составляли последние представители грубого галльского мира (крестьяне, разнорабочие, ремесленники), а верхушку оккупировали бесполезные в управлении государством воины. Историков-антимонархистов очень устраивает это общественное устройство — есть что критиковать.