— Вы слишком многое принимаете на веру, — произнесла Рене почти неслышно. — Миссис Брент должна была вас предупредить, что я только фотомодель, у меня нет опыта показа одежды на подиуме.
Ава издала возмущенное восклицание, но Леон никак на это не отреагировал.
— У вас все получится, — уверенно сказал он. Затем вдруг вскочил на ноги: — Ах, давайте это проверим!
Рене неохотно встала и последовала за ним и Авой на улицу, где стоял черный «кадиллак». Молча забралась на заднее сиденье, пока он придерживал для нее дверцу. Ава скользнула на переднее пассажирское сиденье. Пока они ехали к «Эрмитажу», который был недалеко, Рене думала о том, что ее принуждают к работе, на которую она не согласна.
Рене мельком увидела натертый до блеска паркет, роскошную мебель, расставленные повсюду огромные дорогие букеты, огромный зал с сияющими хрустальными люстрами, прежде чем оказалась в небольшой комнате, где навстречу ей поднялась маленькая женщина в красивом черном платье, а Леон подошел к длинной стойке, на которой висело множество нарядов.
Женщина спросила по-французски, нашел ли месье другую модель, и Леон взмахом руки показал на Рене:
— Познакомьтесь, мадемуазель Рене Торнтон, а это моя ассистентка, мадам Ламартен. Мадам, помогите ей, пожалуйста, надеть платье из золотистой парчи. — И он оставил их, а Рене покорно отдала себя в руки француженки.
Платье было вечерним, с высокой талией, почти по моде времен Наполеона, с совершенно открытыми плечами, кроме одной полоски цвета жидкого золота. Очень простого фасона, но крой выдавал профессионала, причем большого мастера. Мадам Ламартен заколола Рене волосы высоко наверх, перевязала их золотистой лентой, потом отступила на шаг, чтобы осмотреть ее, и задохнулась от восхищения.
— Мадемуазель красавица!
Рене повернулась к большому, в человеческий рост, зеркалу. Платье словно было сшито специально для нее; оно ниспадало длинными блестящими складками и было лишь немного светлее ее волос, которые, высоко забранные, делали ее неузнаваемой; янтарный цвет ткани оттенял ее кремовую кожу, а на лице выделялись только темные брови и ресницы. Она никогда еще не надевала одежды, которая бы так ей шла. Мадам Ламартен знаком попросила ее наклонить голову и застегнула на шее тонкое ожерелье из топазов, затем накинула ей на плечи полупрозрачный, воздушный шарф тончайшего оттенка охры, усыпанный золотыми блестками. В завершение она протянула Рене пару янтарного цвета перчаток, которые доходили ей до локтей, и большое опахало из перьев желто-зеленого цвета.
— Итак, вы готовы?
Рене кивнула. Она чувствовала себя необычно, словно оказалась в другом мире. И вышла в зал, словно во сне.
Ее появления ждала группа людей, собравшихся на другом конце огромного зала, но она видела только Леона. Через все пространство зала их взгляды встретились, и в бархатной глубине его глаз была такая приковывающая сила, что она пошла ему навстречу, словно притянутая магнитом. Рене приближалась медленно, горделиво, неторопливо помахивая веером, и, только подойдя к нему довольно близко, остановилась. Затем повернулась в другую сторону, оглянулась через плечо, приподняла веер к губам, дразняще и одновременно очаровательно. После этого закрыла веер и потупила взор, ожидая его комментариев. То, что последовало за этим, для всех оказалось неожиданным и очень театральным. Леон быстро сделал шаг вперед, встал на одно колено и поднес к губам кончики ее пальцев. Маленькая группа зрителей зааплодировала. Рене быстро отдернула руку, покраснев от злости. «Шут гороховый, — подумала она и затем честно призналась себе: — Да и я не лучше. С какой стати я так себя повела?» Леон вскочил на ноги и как-то смущенно, неловко попятился. И тогда Рене вдруг догадалась, что эта его выходка была совершенно спонтанной, просто искреннее движение восхищенной души, поняла, что имела о нем совершенно неверное представление и что теперь он уже жалеет о своем порыве.
Ее позабавило, что все восторги и поздравления достались Аве, словно она, как фокусник, вытащила Рене из шляпы. Еще даже не осознав, что случилось, Рене услышала, что ее берут на оба показа, а Аве разрешают фотографировать. Как бы для того, чтобы несколько изменить впечатление от своего поступка, Леон сделался преувеличенно деловым, очень официальным, чуть ли не грубоватым, и стал старательно избегать встречаться с Рене взглядом. Но она вскоре ушла из зала, так как ей предстояло примерить еще несколько платьев и два брючных костюма. К счастью, у нее с Жюли оказались абсолютно одинаковые размеры.
Маленькая мадам Ламартен старалась ей что-то объяснить, но, поскольку по-английски она совсем не говорила, а у Рене французский был на школьном уровне, они с трудом понимали друг друга. Рене скорее догадалась, что на показе будут еще несколько ассистентов, которые помогут ей переодеваться, и она постаралась запомнить аксессуары, прилагаемые к каждому одеянию. Между тем Ава договорилась, чтобы вещи Рене перевезли из «Трех сосен» в «Эрмитаж». После обеда, за которым ей можно было поесть только чуть-чуть, Рене отправилась отдохнуть перед предстоящим испытанием.
Она уселась на подоконнике роскошного номера, глядя на море, чувствуя, что никак не может расслабиться и успокоиться. Солнце ярко сияло, море лежало, как блестящий шелк с кружевом по краям, выступающим на золотистый песок, который и сделал это место таким популярным. Господи, неужели всего несколько часов назад она стояла и мерзла там, на берегу, а Леон приплыл к ним через залив? В тот момент она почему-то твердо решила невзлюбить его. Ей совсем не хотелось повторить ошибку матери — обмануться красивой внешностью и обаянием, которого у Леона было в избытке, так что он мог включать и выключать его по мере надобности, как кран с водой. Ругая себя, Рене вспоминала, как в зале легко поддалась его чарам. Нет, такого больше не должно повториться. Пока длится эта сумасшедшая история, она будет вести себя строго и постарается держать его на расстоянии.
Дневной показ оказался для нее совершенно ошеломляющим. Ведь она никогда не выступала на подиуме как манекенщица; весь ее небольшой опыт сводился к позированию перед камерой, а это совершенно не походило на то, что требовалось на живом показе. Вторая манекенщица Леона, Селеста, тоненькая темноволосая девушка, которая говорила только по-французски, кинула на нее лишь один взгляд, пожала плечиками, буркнула «англез» («англичанка») и дальше повела себя со всевозможной вредностью, на какую только была способна. Дошла даже до того, что взяла аксессуары, предназначенные для платья, которое демонстрировала Рене. С ними выступали еще четыре девушки — по одной от каждого дома моделей, демонстрирующего свою одежду. Еще там была женщина, главный финансовый агент какого-то дома, — худая, некрасивая, но с неподражаемым изысканным шиком истинной парижанки. Она полностью игнорировала Рене. Еще один человек, главный дизайнер того же дома, маленького роста, толстый, лысый, напротив, обратил на нее внимание. Рене видела, как он разговаривал с Леоном не спуская с нее глаз, и решила, что, наверное, спрашивает у него, где это он раздобыл такую неуклюжую, неловкую манекенщицу. Она угадала — они действительно говорили о ней, только не высмеивая ее, а, наоборот, восхищаясь ею.
Наконец все кончилось, и у Рене появилось время немного собраться с мыслями, отдохнуть перед вечерним показом. Она от всего сердца проклинала Аву, которая втянула ее в эту историю. Если бы утром сразу же послали за другой манекенщицей, то сейчас Рене уже вернулась бы домой и встретилась с Барри, как они и договаривались. Теперь же пришлось отправить ему срочную телеграмму, что она задерживается, а это очень его разозлит.
Но ее не оставили в покое. Вскоре в дверь постучала мадам Ламартен и попросила пройти с ней, еще раз надеть платье из золотой парчи. Рене даже не сразу поняла, что от нее требуется. А когда облачилась в платье, ее повели к миссис Моретон, американке, жене одного из депутатов Конгресса. В ее пышной гостиной оказался и Леон. Миссис Моретон очень понравилось золотое платье, и сейчас он убеждал ее, что они смогут сшить ей точно такое же по ее размерам. У американки были жесткие рыжие волосы и сильно накрашенные глаза. Она, видимо, вообразила, что в этом платье будет выглядеть как манекенщица, но так как была лет на пятнадцать старше Рене и весила фунтов на двадцать больше, девушка засомневалась, что ей стоит приобретать этот наряд. Однако она знала, что он стоит несколько сот фунтов стерлингов, и понимала, к чему клонит Леон, расточая клиентке льстивые похвалы. Наконец они договорились о примерке в Париже, и Рене отпустили.
Вечерний показ прошел гораздо спокойнее. Она знала, что где-то в глубине зала, за пышными пальмами, скрывается Билл со своими фотоаппаратами, а Ава, довольная и почти мурлыкающая, как кошка, наевшаяся сметаны, сидит среди гостей. Леон в простом смокинге выглядел особенно мужественным и красивым, и хотя она упорно старалась не смотреть в его сторону, чувствовала, что он наблюдает за ней и ловит каждое ее движение. Показ закончился выходом на подиум всех шести манекенщиц. Раздались жидкие аплодисменты, и все закончилось. Гости стали расходиться, чтобы посмотреть, что им предлагает ночная жизнь города, а она могла предложить немало.
Рене не хотелось оставаться одной в номере, но у нее не было с собой вечернего платья, и Ава никуда ее не пригласила. Билл, который тоже выглядел неуместно в своих широких штанах и пуловере, криво усмехнулся ей.
— Если бы я только знал, что мы окажемся здесь, я бы оделся пошикарнее и завалился бы в казино, но в таком виде меня туда не пустят… Придется найти какое-нибудь кафе, где не так придираются к одежде, и утопить горе в коньяке.
А так как Рене не считала вечер удавшимся, если человек напивается в стельку, она не стала просить его взять ее с собой и грустно отправилась к себе.
Но ей не пришлось коротать время в одиночестве. Вскоре раздался легкий стук в дверь, и, открыв ее, Рене увидела Леона. От его грациозной элегантности она так разволновалась, что ее сердце начало стучать в груди как молот.