Заливающаяся слезами Шопен делает попытки помешать, но после каждой попытки отлетает к стене, как пушинка.
Первый мой порыв помочь художнице заканчивается так же - я грохаюсь рядом с Шопеном. Удар пришелся по переносице; слишком уж близко, с тем же риторическим вопросом я к ним приблизился.
- Что вы делаете?!
Хотел еще добавить, что недостойно мужчины бить женщину, но не успел...
Повторная попытка - на этот раз удар встретил меня в тот момент, когда я поднимался на ноги, но зато, занявшись мною, мужик в тулупе оставил в покое Матисса. Теперь следовало утихомирить его. И это было бы не так уж сложно, имей я возможность встать, но он опытный боец, поэтому стремится закрепить успех: не давая прийти в себя, настигает в углу к наносит три удара ногой. Три страшных удара (менее подготовленный человек всю оставшуюся жизнь жил бы на пособие по инвалидности) .
Затем он бросается за дверь и возникает на пороге с огромным кухонным ножом. Может, у него есть все основания зарезать моего братца Гену, но про себя я точно знаю, что не име" к этой истории никакого отношения.
К счастью, дверь с ковром рядом.
Он гонится за мной через все комнаты, веранду и только во дворе прекращает преследование, видимо, поняв, что босой, в одной рубашке я в такой мороз далеко не убегу...
Мокрая от пота и крови рубашка мгновенно леденеет; проваливаясь по колено в снег, добираюсь до забора. Собрав остатки сил, перелезаю через него и оказываюсь на соседнем участке. Точного времени не знаю, но понимаю, что уже за полночь.
В доме соседей нет ни огонька.
Сижу на крыльце, привалившись к двери, когда они наконец услышали мой тихий стук.
- Кто там?
- Откройте, пожалуйста.
- Зачем?
Над крыльцом зажигается свет: видимо, меня разглядывают. Вид мой вызывает сочувствие, но дверь так и не открылась, старые валенки и телогрейку выдают через форточку.
- Я верну.
Ступни ног одеревенели и потеряли всякую чувствительность.
- Положишь у крыльца.
- Спасибо... Милиция здесь далеко?
- Как выйдешь, направо от почты, а там еще раз направо.
- Спасибо.
Руки тоже перестали слушаться; наконец натянул валенки.
Долго закрываю за собой калитку. Никак не удается сдвинуть с места железную щеколду, каждое прикосновение - пронзительная боль.
Сворачиваю направо, добираюсь до почты. Еще раз направо. Вижу наконец ярко освещенное строение казенного вида. Приближаюсь. Да, так и есть - милиция. Рядом еще одна вывеска- пожарная команда. Это почему-то придает уверенности.
Дверь открыта. В конце коридора - тускло освещенный щит с противопожарными инструментами. Топоры, ведра и все остальное выкрашено в ржаво-красный цвет. Как раз в соответствии с ситуацией. Под щитом кошка; отбегает по мере моего приближения, что-то во мне ее тревожит.
Поворачиваю в маленький тамбур перед дежурной комнатой. Человек, стоящий спиной к входной двери, говорит по телефону, который висит на. стене под плакатом с надписью "разыскиваются...".
- Товарищ!.. - Окликая его, чувствую, как на глаза наворачиваются слезы обиды за все, что надо мной учинили.
Вешает трубку. На нем какой-то странный - не милицейский - китель и сапоги. (Белый тулуп висит на стене рядом с телефоном.) Зловеще усмехнувшись, начинает надвигаться на меня. На волне пронзительного отчаяния и обиды бросаюсь к щиту, срываю один из топоров. Он останавливается.
- Но, но... - предостерегающе лезет в задний карман. Почему он здесь? Где милиция? Куда я попал?
-За что? За что ты бил меня?! - Слезы душат меня, слова рвутся, захлестывая друг друга. - Скотина!.. Что плохого я тебе сделал?
Он пятится назад.
- А ты зачем в мой дом залез?
- Я не залез... Меня пригласили.
- Кто?
- Брат мой, Гена... Он удивлен.
- Гену я знаю... Дочку обещал в институт устроить. Брось топор...
- Где дежурный?
- Я здесь дежурный...
По лицу моему понимает, что не верю.
- Милиция п0 вызову выехала. А я - пожарная команда... Брось топор...
Ну что теперь делать? Раскроить ему череп? А потом что? Тюрьма? И ничего ведь не объяснить никому. Бедная мама.
- Сволочь ты... - пытаюсь хотя бы в словах выхлестнуть
часть своей обиды. - Скотина, ублюдок...
Заношу топор. Отступает, прикрывшись рукой.
- За что женщину бил?
- Это моя жена...
Наконец начинаю что-то понимать...
- А кто та, вторая?
Отвечать не хочет. Но сзади стена, и увернуться от удара сложно.
- Живет со мной. Я предупреждал - не трогайте ее... - Впервые сквозь эту хамскую оболочку прорывается что-то человеческое.
Опускаю топор.
- Дурак ты старый, я же ее спас. Не сказала тебе?
- Ничего не сказала. Позвонила, говорит: опять бьют. Я и побежал... Животный облик окончательно преображается - сколько жалости и любви в его голосе и глазах, когда он говорит об этой девчонке!
Спрашиваю, как уехать отсюда в Москву. Он объясняет.
- Пальто твое я порвал, - говорит он виновато уже у самого порога.
- Как порвал?! - останавливаюсь. Пальто куплено мамой специально для поездки в Москву.
- По шву, по-моему...
И действительно, пальто разорвано на две части от подола до
самого воротника...
Еще издали вижу ее у калитки. В одной руке мое пальто и шапка, в другой туфли и пиджак.
Хочу пройти в дом, чтобы одеться.
- Туда не надо.
- Почему?
Не дождавшись ответа, пожимаю плечами и начинаю переодеваться на морозе. Пальцы на ногах страшно ноют. Натянув пиджак, разглядываю пальто.
- Я зашила...
Грубая ручная стежка тянется по всему шву снизу доверху.
Помогает мне надеть пальто.
Лицо круглое с мелкими хорошенькими чертами: губки, носик, бровки, глазки - сама невинность и чистота. Облик ангелочка. Из-под кроличьей шапки струятся длинные, по пояс, волосы....
Буркнув "спасибо", ухожу по указанному пожарником маршруту... Не сразу слышу сзади шаги. Оборачиваюсь. Она останавливается.
- В чем дело? Затем ты идешь за мной?
Особого интереса к тому, что она ответит, у меня нет, и все же какое-то объяснение ее поведению мне кажется естественным, но она молчит, уставившись в землю.
- Проводить меня хочешь?
- Да.
- Как-нибудь сам доберусь.
Опять слышу сзади шаги. Чуть замедляю шаг. Она тоже. Начинаю злиться.
- Ты что, не слышишь, что ли? Не иди за мной. Сталкиваемся наконец взглядами. Вижу, как из обиженных глаз выкатываются две огромные слезы.
- Ну что ты обиделась? Что я тебе такого сказал? Уже поздно. Ночь. Тебе придется возвращаться одной... Неужели непонятно?..
Вдруг она молча поворачивается и идет назад к дому. Появляется желание окликнуть ее, очень не хочется остаться одному.
Ни разу не обернувшись, она доходит до перекрестка и исчезает за сугробами...
До Большой Бронной добираюсь под утро на снегоочистителе...
Счастливчик встречает нас у лифта. Он живет в старом, дореволюционной постройки доме, но, стараясь не отставать от времени, установил себе лифт. Вернее, добился, чтобы его установило государство. А еще точнее, не добился, а попросил. И даже не попросил, а просто высказал такое пожелание. А может, и этого не делал, и лифт пробил какой-нибудь влиятельный сосед. Но как бы то ни было, Счастливчик, живущей в доме с
шестиметровыми лепными потолками, узорчатым паркетом и музейным изразцовым камином, имеет еще и современный скоростной лифт.
Обняв нас, ведет по широкому коридору с огромными венецианскими окнами, сейчас здесь что-то вроде зимнего сада-с пальмами, кактусами и какими-то другими неизвестными мне растениями. Потом мы почему-то спускаемся по короткой витой, отделанной медью дубовой лестнице и оказываемся в огромном зале с тем самым знаменитым камином и старинной мебелью, инкрустированной перламутром.
Стол, естественно, уже накрыт. На несколько минут возникает красавица жена - милейшее существо, неподдельно радующееся гостям, - чтобы узнать, не хочется ли нам чего-нибудь ещё, хотя стол заставлен тарелками с едой. Забегает попрощаться сын, в котором легко угадывается будущий гений или, по крайней мере, крупный государственный деятель.
Счастливчик с удовольствием, но без всякого хвастовства демонстрирует свою семью на фоне музейного интерьера, затем стискивает нас в объятиях.
- Вы не представляете, как я рад видеть ваши рожи! Вы знаете, о чем я мечтаю? Нет. мы не знаем.
Он ведет нас к столу, составляет для каждого какую-то замысловатую смесь из разных бутылок и начинает рассказывать о своей мечте. Одновременно это первый тост.
- Мечтаю построить дом, - говорит он, подняв бокал, - и собрать в него всех нас. Чтобы мы жили все вместе и по утрам завтракали за одним столом. Если бы вы знали, как мне вас не хватает!
Он говорит искренне н заразительно. Он действительно всех нас любит, и мы тоже любим его, единственного, кто за многие годы знакомства не совершил по отношению ко всем нам ни одного поступка, за который можно было бы его осудить... Последние годы мы редко видимся, но при любой возможности он неутомимо подтверждает свою преданность старым дружеским привязанностям.
На стенах - огромное количество картин, масок и других свидетельств его подвижного образа жизни: уже много лет он ездит по всему миру. Он эксперт Организации Объединенных Наций и член каких-то межправительственных комиссий.
На наши отношения с Другом не обращает никакого внимания, хотя все знает. Мы оба ему дороги, поэтому он старается не вникать в подробности.
- Сейчас придут остальные, - Он готовит по второму коктейлю.
И действительно, вскоре появляются Делец, Писатель и даже Алик, которого по разного рода причинам никто из нас годами не видит.
Состояние дел наших друзей легко определить по внешнему виду. Делец наконец-то начал преуспевать. Писатель живет трудно - то ли пишет плохо, то ли не понимают его, но печать неудачника уже преобразила его черты. Алик продолжает шоферить; разница в возрасте, когда-то сразу бросавшаяся в глаза, начала стираться. Он выглядит ненамного старше своего племянника, Друга.