Зацвели цветами зла.
Чтобы в гроздьях туберозы
У развесистой мимозы
Лишь меня лобзали козы —
Лишь меня, а не козла!
Она.
Милый друг!
Если б вдруг
Оказалось,
Что коза от тебя отказалась.
Ласки брачные мне подари!..
Двадцать три!
Тридцать три!
Сорок три!
Михаил Пустынин(1884–1966)
Чижик-пыжик
Василий КАМЕНСКИЙ
Чижик-пыжик — баралайза
Цувамма-чижик,
Цувамма-пыжик.
Чин-драх-там, где ты,
Зюлейка, был —
Ам-мара-язг-май,
Я на Фонтанке
Арчур-ба водку
Згер-амба пил.
Пень, Вень. Сень. Вень.
На Фонтанке каждый день
Пить мне водочку не лень.
Выпью рюмку крепкой айзы,
И в головке — баралайзы.
Таковы мои дела.
Баралайэа-барбала.
Сень. Синь. Са. Сон.
Небесон, самогон.
В чудеса ты чижа умчишь.
Соловьем станет пьяный чиж.
Эль-де-ле, полетать по полям бы
Барчум-ба. Згара-амбо-а.
Демьян БЕДНЫЙ
Пьяный Чиж
Басня
Бродя однажды по Фонтанке,
Я Чижика увидел сквозь окно.
Что Чижик тот упал на дно,
Я видел по его осанке:
В глазах светились грусть, и боль,
И неизбывная кручина.
Ну, словом, старая картина,
Герой которой — алкоголь.
Чтоб заглушить о жизни тяжкой думку.
Мой Чижик осушил преступной водки рюмку.
Потом он сразу выпил две,
И — зашумело в птичьей голове.
Вокруг над Чижиком смеялись,
Иные даже издевались,
А Чижик, весь в слезах, являя пьяный пыл,
Все пил да пил…
А я скажу: когда бы этот Чижик
С вниманьем прочитал пять-шесть партийных
книжек,
Тогда бы он не шел в кабак,
А поступил бы на рабфак.
Прибежали в избу дети…
Семен КИРСАНОВ
Однажды при —
Детишки бе —
В избушку жали.
«Плывет, смотри.
Мертвец к тебе! —
Отцу сказали. —
Видали все:
Попал он в се —
Попал он в сети!»
И крикнул о —
И крикнул тец:
«Не врите, дети!
Слушай, детишек рать:
Стыдно так нагло врать.
Знаю вас я-то!
Кыш, бесенята!
Вон!
Звон.
Динь.
Дон!
За глупый ваш невод
Поставлю вам неуд.
Бес
Влез.
Нам —
Срам!»
Илья СЕЛЬВИНСКИЙ
ПрИбежали в Избу,
ПрИбежали дети,
ПрИбежали дети
И зовут отца:
«Тятя, наши сети,
ПрИтащили сети,
нАши сети прИта —
Щили мертвеца!» —
«Врите, бесенята!
Врите, бесенята! —
зАворчал на них о —
Них-о-них-отец. —
Ох, эти ребята!
Эти мне ребята!
Будет вам ужо ме —
Жо-ме-жо-мертвец!»
Александр ЖАРОВ
Детишки, слов лишних
не тратя,
Сказали отцу
наконец:
— Наш тятя,
Наш тятя,
Наш тятя!
В сетях очутился
мертвец!
И, полон досады
и прыти,
Отец им ответил:
— Сморчки!
Не врите,
не врите,
не врите
И мне не втирайте
очки!
Мы сеть с вами трижды
обшарим.
Себя обмануть
я не дам.
Ударим,
ударим,
ударим
По всем мертвецам
и сетям!
Евгений Венский(1885–1943)
Константин ФОФАНОВ
Птичка ходит петь на ветку,
А мужик — в овин.
Так позвольте вас поздравить
Со днем ваших именин.
Жил на свете чижик серый.
Пел «Матаню», ел и спал.
Но поел раз свыше меры
И холодным трупом стал.
Так и мы. Сегодня живы.
Нынче пища, жизнь и свет,
А назавтра пишут «Нивы»
Некрологи и портрет.
Так и чижик… Нынче пел он.
Завтра умер… Так и мы…
Так уж свет нелепо сделан.
Чтоб сменяться мраком тьмы.
Так и чижик…
Игорь СЕВЕРЯНИНИнтуитивные краски
Вонзите штопор в упругость пробки —
И взоры женщин не будут робки!..
Да, взоры женщин не будут робки,
И к знойной страсти завьются тройки.
Плесните в чаши янтарь муската
И созерцайте цветы заката…
Раскрасьте мысли в цветы заката
И ждите, ждите любви раската!
Ловите женщин, теряйте мысли…
Счет поцелуям поди исчисли!
А к поцелуям финал причисли —
И будет счастье в удобном смысле!..
Стихи певучи, как баранина.
Как мыло «Ландыш» от Ралле.
Ах!.. Кто пошлее Северянина
На эгоснеговой земле?
Никто! Люблю восторг я всяческий
И удивленья общий гул.
Живу на Средней на Подьяческой,
Но к славе лезу точно мул.
Люблю пройтиться я с горняшкою,
Как господа, вдоль по Морской,
В «Торжке» сидеть за чайной чашкою,
Стихи писамши день-деньской;
Люблю сниматься в черной блузе я
А lа Бодлер и Поль Верлен;
Люблю читать, как рати русские
Берут трусливых немцев в плен.
Люблю пропеть в бульварной прессе я,
Что предо мной Берлин падет…
Своя у каждого профессия,
И всяк по-свойски…
Максим ГОРЬКИЙ
Море хихикало и ухмылялось в кулак. Под лодкой на берегу лежали два свободных и гордых человека, с высшей точки зрения плюнувших на мещанство и ржавчину города: Спирька под Шестое Ребро, босяк, и Манька-Плюй-не-Проплюешь, шмара. Играл ветер и сдувал с их душ всяческую городскую пыль.
— Тоска! — сказал, сплюнув на три сажени в сторону по-английски, Спирька под Шестое Ребро. — Пойду на Кубань. Слободно там, мова совершенно нет и, главное, дифференциация босяков, как в аптеке. Тоска!
Спирька размахнулся и звезданул Маньку по румяному мурлу. Она стояла несколько минут молча, вопросительно глядя на Спирьку, и потом прошептала:
— Спирька! Неужели ты меня любишь? По морде смазал. А я думала, ты просто волынку гнешь…
От нее пахло морем, соленой треской и просмоленным канатом. Спирька издавал запах выгребной ямы. В. Буренина и интеллигента.
— Слышь! — нежно заговорила Манька. — Вон идет по берегу какой-то студент с удочкой. Пристрельни у него на сороковку. Что-то скучно мне с тобой, черт лиловый…
— Эх! Собрал бы я остатки моей истерзанной души и вместе с кровью сердца плюнул бы ей в рыло, черт ее подери! Много их! Склеп д ля них тесен. Я в саваны рифм их одел. И много над ними я песен печальных и горьких пропел. Где смысл моей жисти? Если ты стерва, иди к бандырше, студент — лови рыбу, пилот — лезь, сукин сын, на Венеру.
— Брось философию, — сказала Манька. — Кто философствует, тот проигрывает. Главное, достань на сороковку, а то жена твоя приехала — так в волость хочет…
Спирька опять сплюнул и пошел к студенту.
— Пермете муа, — гордо произнес он, и от всего его тела несло свободой и степью. — Жеррртва правительственного произвола, и при этом — герой Максима ГЬрыюго.
Интеллигент трусливо замигал подслеповатыми глазками, задрожал всем телом и инстинктивно схватился за карман.
— Эх ты, гарь моей жизни! — презрительно бросил Спирька. — Вы, отнявшие лучший сок моей страны! Жабы!
Студент испуганно протянул ему мелочь и весь съежился.
Спирька под Шестое Ребро пренебрежительно взял деньги и хотел швырнуть их в морду буржуазии, но посмотрел на жалкого городского человека и плюнул.
Студент жалостно запросил его:
— Голубчик! Отдай мне мои деньги. Понимаешь, жена вдова, детей семеро, хозяйство. А ты все одно пропьешь. Право, голубчик.
Спирька с отвращением посмотрел на него и бросил ему в лицо десять копеек… И зашагал к Маньке.
Вдруг камень, пущенный мстительным интеллигентом, угодил ему в голову, и Спирька под Шестое Ребро как подкошенный упал на желтый песок.
Над ним склонился студент и отнимал у него свои деньги.
Очнулся Спирька в каком-то сарае, и первый, кого он увидел, был жиденок Каин. Это отребье человечества обмывал ему раны, кормил его, поил и рассказывал портовые новости.
Через три дня Спирька под Шестое Ребро побил до полусмерти Каина, слабого и беспомощного, как убежденный ницшеанец и босяк, и пошел на пристань.
Манька купалась уже с Челкашом и звонко хохотала, обгоняясь с дельфинами посередине моря.
Мы, я и Спирька под Шестое Ребро, решили идти на Кубань или совершенно в противоположную сторону — к Кавказу.
А вы на земле проживете, как черви слепые живут: ни сказок про вас не расскажут, ни песен про вас не споют.
Борис ЗАЙЦЕВАграфена
Озеро стеклянело.
Аграфена слилась духом своим с общим, и заалела душа ее тихим розовым светом.
И упала она на землю, и в святом экстазе розово-голубой радости начала молиться овсам, и начала молиться Небу и Богоматери.
Молчание золотело. Солнце корчило рожи. И молилась Аграфена зеленой просеке, и грече, и. телеге, и Ваняткину сапогу, и Марьиному чулку, чтоб исцелилась ее душа, окрашенная любовью.
И говорила Аграфена Ванятке, возлагая на него венок из роз:
— Ты мой прекрасный рыцарь!.. Идеал тоскующей души моей, ты синтез моих мечтаний и стремлений… Мой прекрасный пажик, Ричард Львиное Сердце… Евгений Онегин. Владимир Ленский…
И целовала Аграфена ту землю, по которой ходил Ванятка, и, целовала телегу, на которой он ездил, и целовала корову, которую он купил.
И гордо смотрела Аграфена на других баб, не имевших интересного положения, высоко подняв голову ходила между них.
И говорила на вечеринках подругам, и седым старикам, и пожилым бабам, и молодым ребятам:
— Умерли все боги: теперь я хочу, чтоб жил сверхчеловек. Такова должна быть в великий полдень наша последняя воля.
— Некогда говорили: Бог! — когда смотрели на дальние моря. Но теперь учу я вас говорить: сверхчеловек.
— Могли бы мы создать Бога? Так не говорите мне о богах вообще. Но и вы, как я, несомненно, могли бы создать сверхчеловека.
— Быть может, не вы сами, братья мои. Но Ванятка и я, мы это в аккурате могим… — Так говорила Аграфена.
Лидия ЧАРСКАЯ
— Воля и Коля поступили одновременно в седьмую роту N-ского полка. В строю Коля зевал и был вял. Водя, напротив, ел глазами ундера и молодцевато маршировал, звонко распевая: «Ехал на ярмарку ухарь-купец». После строя Коля садился в угол, словно волк, и читал разные глупости вроде «Путешествия на луну», «Приключения капитана Гаттераса» и т. п., а Воля в это время чистил салаги фельдфебелю, бегал за водкой для ефрейтора, упражнялся в словесности и чистил винтовку. Коля не знал, кому отдается честь, становясь во фронт, а Воля знал уже все погоны, чины, титулы и т д. И что же? К Рождеству Воля уже был ефрейтором, а Коля попал в дисциплинарный батальон. И Воля часто стал покрикивать на Колю и однажды, рассердившись на него, отдал его под суд. Так вышел в люди Воля и погиб на каторге Коля.
— Мой любимый журнал — «Задушевное слово», а лучший писатель — Эразм Роттердамский, Пшибышевский, Толстой и Л. Чарская, автор прекрасной повести «Коля и Воля». — Женя С., 11/2 г., Тула.
— Милые читатели «Задушевного слова». Кого больше всех вы любите и почитаете из классических писателей? — Сережа Ц., Уфа.
— Собравшись у тети на елке, мы решили ответить Сереже Ц. Лучшая и гениальнейшая писательница от сотворения мира до последнего скандала пьянчужки П. Маныча есть Л. Чарская и Байрон. Пусть злые Чуковские называют ее циничнейшей и пошло-бесстыдной рекламисткой, их простит Бог. — Серж К. из Томска, Боря Ч. из Промзина, Витя Л. из Сиднея, Коля С. из Харбина и Лиза X. из Нью-Йорка. Самому старшему из нас 8 месяцев, а Лиза X. еще и не родилась. За нее расписывается Витя Л. из Варшавы. Когда она родится, она в этот же день пришлет свою подпись…
— Милая тетя Чарская. В Александровский рынок для лавки старьевщика (залитые калоши, рубашки после покойных ночлежников, чулки, носки, валенки!) требуется зазывальщик публики. Тетя Чарская! Бросьте «Задушевное слово» и поступайте туда. — Женя Венский, 25 лет. С.-Петербург. Европейская гостиница, № 116.