гостиницу. Тогда это была еще не гостиница, а комнаты для приезжих.
Заведующая гостиницей, молодая женщина, овдовевшая в последний год войны, осталась с двумя детьми. Она пригрела Ефремова, и вскоре он переехал в ее дом.
Робкий и болезненный, Ефремов ни в чем не перечил жене. Она устроила его на курсы шоферов, и он стал учиться. Она сказала, что в Реги-равоне можно хорошо заработать и устроила его на автопогрузчик. Он уехал в поселок и стал работать на пристани.
Водитель автопогрузчика поймал строгий взгляд Мансурова и закивал. На его сухом, остроносом лице застыло подобие улыбки.
Мансуров подумал, что если бы его воля, он запретил бы Ефремову жить в пограничной зоне. Этот человек не внушал ему доверия. Но все документы у Ефремова были в порядке.
Он неохотно кивнул Ефремову и отвернулся.
Пограничники продолжали досмотр судна.
Капитан все еще стоял возле борта и попыхивал трубкой. В прошлом году речное пароходство справляло его шестидесятилетие. Тридцать пять лет плавал Максим Максимович на пограничной реке, из них больше двадцати (с небольшим перерывом во время войны) капитаном. Казалось, зачем проверять судно, которым он командует? Но Мансуров знал: проверять обязательно нужно. Капитан тоже не в состоянии за всем уследить, и мало ли что может случиться во время погрузки в заграничном порту.
— Поберегитесь, товарищ старший лейтенант, не то бревнышко на мозоль наступит!
Мансуров не заметил, как подъехал автопогрузчик. Ефремов смотрел на Мансурова заискивающе, словно просил в чем-то прощения, и Мансуров опять почувствовал неприязнь. Он посторонился.
Автопогрузчик положил еще одно бревно на платформу. Ефремов решил, вероятно, что теперь достаточно, поставил машину в сторону и, забравшись на платформу, стал обвязывать бревна канатом.
Подошел мотовоз, подцепил платформу и поволок на станцию.
Досмотровая группа между тем закончила свое дело.
Мансуров козырнул капитану. Максим Максимович помахал ему рукой и стал набивать трубку.
Ефремов спрыгнул с платформы, снял кепку и вытер вспотевшее лицо. Мансурову показалось, что он радуется уходу пограничников.
На мгновение Мансуров замешкался,— вряд ли он сам знал, что хотел делать,— но тут же взял себя в руки и зашагал дальше с независимым видом, чувствуя, однако, что Ефремов смотрит ему вслед.
На КПП Мансурову передали важное сообщение:
«Всем начальникам КПП. Похищен загранпаспорт, выданный на имя журналиста Басенюка Афанасия Петровича. Срок годности 5 мая 196... года. Человека с таким паспортом задержать. Обратить внимание на приметы, вписанные в паспорт: рост 1 метр 75 сантиметров, глаза — серые, волосы — каштановые».
Мансуров дважды прочел сообщение и, точно запомнив, запер в сейф. После этого он приказал дежурному вызвать к нему старших контролеров и позвонил на заставу. Надо было договориться с капитаном Ярцевым о совместных действиях.
К телефону подошел старшина Пологалов. Ярцев отдыхал. Мансуров знал: прошлая ночь была для него тяжелой, впрочем, как и все последние ночи, потому что заместитель начальника заставы лейтенант Пулатов уехал в отпуск.
— Не надо будить,— ответил он старшине. — Я позвоню позже. — И подумал о своем друге лейтенанте Пулатове.
Мансурову явно не хватало Пулатова, который был частым гостем в его холостяцкой квартире. Он поймал себя на мысли, что завидует Пулатову, безмятежно отдыхающему где-то далеко-далеко отсюда.
«И нет ему дела до выловленного утопленника, или какого-то Басенюка»,— подумал он.
Не знал начальник КПП, что у Пулатова свои заботы, и скоро эти заботы коснутся его...
СОВПАДЕНИЯ
Тучи стремительно убегали в сторону Желтых скал и дальше к Южногорску. Сейчас они, должно быть, щедро поливали меловые скалы и усеянные яркокрасными плодами кусты барбариса где-то в районе Нежнинского перевала.
Над мокрой платформой Старо-Нежнинского вокзала показалось чистое небо. Солнце побежало по Коммунистической улице, украшенной газонами, к так называемому «пятачку», где возле Курортного парка разместилась лучшая в городе гостиница.
Из магазина «Подарки» торопливо вышел молодой лейтенант. Солнечный луч ударил в глянцевую поверхность нахимовского козырька и, казалось, поджег зеленое сукно фуражки.
Лейтенант был высокий. Смуглое лицо его с резко очерченными линиями выдавало южанина. Он задержался на площади возле разукрашенного наподобие шахматной доски столбика с буквой «Т» и весело взглянул на светлую дорожку, которая, словно рассыпанная ртуть, плясала на мокром асфальте.
Шоколадного цвета «Волга» обдала лейтенанта брызгами. Он не стал ждать, когда она остановится, на ходу открыл дверцу и сел рядом с шофером.
Водитель спросил равнодушным голосом:
— Вам куда?
— Прямо, ака-джон[5], пожалуйста. И скорей.
— Можно скорей,— согласился водитель с видом человека, которому некуда спешить.
— Стойте, стойте!
— Ну, что там еще? — недовольно спросил лейтенант, высовываясь из окошка.
К «Волге» бежал мужчина в светлом плаще и синей велюровой шляпе.
— Возьмите меня с собой! — задыхаясь попросил он. — Честное слово, опаздываю.
— А вам куда? — не очень любезно спросил лейтенант.
— На вокзал!
— Садитесь.
Попутчик тоже, видимо, торопился. Он сверил свои золотые часы с часами-секундомером лейтенанта и сказал неизвестно в чей адрес:
— Безобразие! Четыре минуты осталось до поезда.
— В Южногорск? — спросил лейтенант, поворачиваясь к нему.
— Ну, да, в Южногорск. А мне ближе — в Чистые воды.
— Мне тоже в Чистые воды.
— У вас уже есть билет? — спросил человек в плаще.
— Нет.
— У меня тоже.
— Значит, не успеем,— сказал лейтенант.
Когда такси выехало на привокзальную площадь и стало огибать памятник павшим борцам революции, попутчик предложил лейтенанту:
— Вы расплачивайтесь за такси, а я побегу в кассу.
Он выпрыгнул на ходу, и лейтенант подивился его ловкости.
Бегло взглянув на счетчик, лейтенант протянул водителю деньги. Тот медленно полез в карман, чтобы дать сдачи.
В это время диктор объявил, что электричка на Южногорск прибывает на второй путь.
Лейтенант не стал дожидаться сдачи, махнул рукой и побежал.
Его новый знакомый уже стоял у входа на платформу, размахивая билетами.
Они перебежали на второй путь и едва вскочили в последний вагон, как электричка тронулась, быстро набирая скорость.
В вагоне было мало народу. Они сели у окна, один напротив другого.
— Познакомимся? — сказал лейтенант.
— С удовольствием,— ответил попутчик и снял шляпу. У него оказались густые, вьющиеся волосы.
Лейтенант представился:
— Пулатов.
— Капитан Горский,— охотно ответил попутчик.
— Вы — капитан? — удивился Пулатов. — А я смотрю на ваш габардиновый плащ и думаю...
Горский засмеялся:
— Правильно думаете. Я человек гражданский с головы до ног.
— Почему же тогда — капитан? — спросил Пулатов.
— Я — моряк,— ответил Горский и в свою очередь спросил:— Давно отдыхаете?
— Третью неделю.
— Что же один?
Пулатов смутился. А Горский вдруг наклонился к нему и зашептал:
— У меня, знаете, роман... Как вас зовут?
— Акобир.
— Меня — Анатолий... Так вот, значит, пью я как-то в центральном источнике и вдруг — фантасмагория! Стоит рядом фея, ну точно сошла с картинки. Она—к выходу. Я—за ней. Проходит второй ванный корпус, сельскохозяйственный институт. Останавливается возле этой, ну, как её...
— Беседки Грёз,— подсказал лейтенант.
— Правильно. А за беседкой Грёз — цветник. В цветнике — скамейка. С одной стороны скульптура...
— Девушка с целебной водой в кувшине,— решил блеснуть своей осведомленностью лейтенант.
— Правильно. А с другой стороны—тигр, приготовившийся к прыжку.
— На камнях,— добавил Пулатов.
— На камнях! — страшным шопотом повторил Горский и опять засмеялся: — Одним словом, на этой самой скамейке мы с ней и познакомились.
— Вступление романтичное,— пошутил лейтенант.
— Слушайте дальше,— не обратил внимания на его замечание Горский. — Я, конечно, декламирую: «О, Желтые скалы, приветствую вас! Вы взлелеяли детство мое, вы носили меня на своих одичалых хребтах, облаками меня одевали, вы к небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю об вас да о небе». И спрашиваю: «Ну, как, нравится?» Она смотрит на меня с любопытством: «Это вы сами сочинили?» «Конечно, отвечаю, сам». «Замечательно,—говорит она. — Ну-ка, сочините еще что-нибудь». Я говорю и говорю. А выше, знаете, с той площадки, где открывается вид на скалы, на нас смотрят тысячи глаз. И все, конечно, завидуют мне. Я это знаю. Я чувствую, что произвел на нее впечатление. И вдруг, когда я уже совсем был уверен в успехе, она показала на этих зевак и равнодушно сказала: «Вспомнилось: «На крутой скале, где построен павильон, называемый Эоловой арфой, торчали любители видов и наводили телескоп на Эльбрус». Она помолчала и добавила: «Это случайно не вы сочинили?». Я понял, что разоблачен, и что она не хуже меня знает Лермонтова. А ведь я нарочно заменил «Синие горы Кавказа» на наши Желтые скалы. Она собралась идти и не позволила мне себя провожать. Я взмолился: «Где вас можно найти?» «Это не обязательно»,— сказала она. «Почему?» — спросил я.— Горский виновато посмотрел на лейтенанта: — Глупо спросил, правда? Она ответила: «Потому, что вы не герой нашего времени»...
Он перебрался на сидение к лейтенанту и счастливо заметил:
— А потом я ее нашел. И сейчас мы должны встретиться.
Горский достал из кармана черную коробочку. Приоткрыл. На атласной подушечке лежала брошь с красным камнем, точно такая же, какую полчаса назад купил в магазине подарков лейтенант Пулатов. Он даже подумал, что это та же самая брошь и сунул руку в карман Но заветная коробочка лежала на месте.