Сталин замолчал, выразительно посмотрев на меня. Это он про то, что я ему лично сказал? Видимо да.
— Было такое, — осторожно кивнул я.
— Коллективизация — необходимый процесс. Вы и сами это признавали. Займитесь проработкой «законодательной основы» и для нее.
— Быстро это не сделать, а планы по коллективизации уже в эту пятилетку заложены, — заметил я.
— Торопить товарищей с ней мы не будем. Но и вы не подведите. Закон и декреты должны идти рука об руку. Тут я с вами согласен.
Я промолчал. Сам виноват. Язык мой — враг мой. Одно радует — если и правда будут созданы законы, и они будут выполняться, то беспредела власти на местах будет поменьше. Очень на это надеюсь.
— Можете идти, товарищ Огнев, — завершил Иосиф Виссарионович аудиенцию.
Уходя я вспомнил, как Васюрина просила меня «замолвить за нее словечко».
«Не надо тебе такого знакомства, Женя», решил я. Вроде хорошая девчонка, но не понимает, куда лезет. А если понимает, то мне такая рядом со Сталиным точно не нужна. Тогда ей оговорить меня — раз плюнуть.
Когда вернулся домой, в квартире ароматно пахло ухой. Видно отец с рыбалки вернулся. Так и оказалось. Он не спрашивал меня, где я был, но по его хмурому виду я понял — мама ему рассказала про визит Савинкова. Мне так надоел уже его неодобрительный взгляд, что я решил вытянуть его на откровенный разговор.
— Бать, поговорить надо.
— Чего, Сергунь? — недовольно спросил он.
— Наедине.
На его лице отразилась целая гамма чувств: от недоумения и удивления до страха и удовлетворения. Последнее я не понял. Или не правильно его эмоцию уловил, или с чего ему быть удовлетворенным-то?
Пройдя в мою комнату, мы прикрыли дверь, и отец вопросительно посмотрел на меня.
— Почему ты перестал со мной говорить?
Разочарование у отца можно было «ложкой есть». Словно не этого вопроса он от меня ждал.
— Я разговариваю, — буркнул он.
— Перестал, — не согласился я. — Отмалчиваешься. В себе держишь…
— Да что тебе говорить-то? — взорвался и перебил меня отец. — Ты же сам себе на уме! Разве ты меня слушаешь? С детства пошло — все по-своему делаешь! Вот зачем ты к Сталину пошел, а?
— Кто сказал, что я сам пошел? — удивился я. — У меня и выбора не было. И ты бы знал об этом, если бы в себе не замкнулся! — перешел я в наступление.
— Я не замыкался! — встопорщил бороду отец. И тут же осунулся. — Прости, Сергунь. Переживаю я.
— Понимаю, но все же. Поговорим?
Тот тяжело вздохнул и кивнул, усевшись на табурет.
В тот вечер мы наконец смогли хоть немного понять друг друга. Я рассказал, как и при каких обстоятельствах познакомился с товарищем Сталиным. Что мной двигало. Отец поделился, почему он ушел из партии. Тут он меня удивил. Я-то думал, что он последователь Троцкого и Зиновьева. Переживал из-за этого, хоть вида и старался не показать. А его просто страшили перемены, что нес с собой Иосиф Виссарионович. Переживал, что и его «как собачонку» могут выкинуть из партии, если он слово поперек главной линии скажет. Вот и решил «сам уйти», гордо подняв голову.
— Но это же не дело! — воскликнул я. — Это все равно, что сбежать с поля боя!
Отец гневно сверкнул глазами, но потом устало кивнул.
— Все так, Сергунь. Сбежал я. Ты уж прости старика.
И таким беспомощным он мне в этот момент показался, что мне стало его жалко. Я подошел и обнял его.
— Ничего, бать. Все нормально. Не переживай, еще вернем тебе веру в партию. Не только же товарищ Сталин в ней состоит.
Тот лишь кивнул согласно, но видно было, что приободрился. Уже хорошо. После этого он вроде перестал на меня волком смотреть. Даже общаться начали больше, но в основном на бытовые темы.
Как и говорил, Михаил Ефимович вытянул меня на поход по заводам. Это случилось в середине декабря. Мы приходили с ним на предприятие и для начала шли к рабочим. Если нас пыталась остановить охрана, я «прикрывался» распоряжением товарища Сталина — подготовить законы для перехода на новый рабочий день. Срабатывало безотказно. И уже в ходе разговора с рабочими к нам прибегал новый директор завода. Всех старых, как и сказал на Пленуме Иосиф Виссарионович, сняли с должностей. Но вот новые директора пока не сильно поменяли график работы, о чем нам и рассказали сотрудники предприятий.
— Задерживаемся после работы, — делился столяр мебельной фабрики, — иногда на час, а иногда и до трех часов доходит. В профсоюзе лишь руками разводят. Говорят, докладную написали выше, а там — молчок.
— Да что толку-то? — вмешался его напарник. — Норму нам никто не сократит. Положено выдать сто шкафов, да сто двадцать кресел в месяц — в лепешку расшибись, а сделай! Мы бы и сделали, но знающих мастеров не хватает! За новичками глаз да глаз нужен — чтобы брак не произвели. А таких мастеров: я, да Степаныч. И все!
Рабочий, который нам первый отвечал, согласно покивал.
Получается, тут вопрос не только в самодурстве начальства, но и в нехватке квалифицированного персонала. Это тоже как-то надо отразить в законе будет. Чтобы не только «кнут», но и «пряник» был. Повысил квалификацию, стал производить больше — тут тебе и оклад выше, и грамота или еще что. Не обязательно деньги, но что-то ощутимое для рабочих, чтобы было стремление учиться.
Через два дня после памятной встречи с товарищем Сталиным, меня вызвал к себе ректор Удальцов. Я очень удивился этому, но ровно до момента, пока не явился в кабинет Ивана Дмитриевича. Кроме него в кабинете сидел мой декан и еще один мужчина — гладковыбритый, с короткими, зачесанными на один бок волосами и круглыми очками на носу. Взгляд у него был пронзительный «прокурорский», словно он уже в чем-то хотел меня обвинить.
— Сергей, проходи, — приветливо сказал Иван Дмитриевич, указав мне на один из стульев в его кабинете, — присаживайся. Вот, знакомьтесь, — сказал он больше для «прокурора», — Сергей Федорович Огнев. Наш студент. Состоит на факультете Александра Александровича. Ну, своего декана ты знаешь, а это, — приветливый взмах в сторону «прокурора», — Андрей Януарьевич Вышинский. Может, слышал?
Еще бы не слышать! Я чуть рот не раскрыл, когда мне его представили. Это же бывший ректор нашего университета, пока его Удальцов не сменил!
— Слышал, — ошарашенно кивнул я.
— У меня приказ от товарища Сталина, что товарищи должны тебе всемерно помогать в твоей работе. Не подскажешь, что за дело такое? — как бы мимоходом спросил ректор.
— Законы создать, — на автомате ответил я, пытаясь осознать масштаб личностей, которых мне «подогнал» Иосиф Виссарионович.
Получалось плохо. И ЭТИ люди должны мне помогать⁈ Да на их фоне я никто! Так, погулять вышел.
— Ну, не буду тогда вам мешать, — попытался покинуть свой кабинет Удальцов, что еще сильнее выбило меня из колеи.
— Не стоит, Иван Дмитриевич, — подал голос Вышинский. — Мы с товарищами уж как-нибудь найдем себе свободный кабинет, чтобы поговорить.
Удальцов благодарно кивнул и после этого мы вышли из кабинета ректора. Свободная аудитория нашлась довольно быстро. Оба мужчины ориентировались в университете хорошо и уверенно шли по коридорам. На меня в их компании проходящие мимо студенты смотрели с удивлением, а за спиной шла волна перешептываний.
Наконец, оставшись втроем, разговор снова завел Вышинский.
— Сергей, — обратился он ко мне, усевшись за стол лектора и развернувшись в пол оборота. — Скажу прямо — если бы не просьба товарища Сталина, я бы с тобой сейчас не разговаривал. Времени у меня не много, поэтому поступим так: вы с Александром Александровичем работаете в течение недели, а допустим по понедельникам, показываете итог ваших трудов мне. Как я понял, я должен буду его проверить и указать — что там не так. Правильно?
— В целом — да, — осторожно кивнул я.
— У вас есть возражения? — повернулся он к моему декану.
Тот тоже чувствовал себя перед Вышинским немного неловко, поэтому возражать не стал.
— Согласен с вами, Андрей Януарьевич, — сказал Жижиленко.
— Хорошо. Сегодня среда, жду вас в понедельник в здании Главпрофобра. Я распоряжусь, чтобы вас пропустили и указали дорогу к моему кабинету. До свидания.
Вышинский встал и, больше не обращая на нас внимания, покинул аудиторию. Да уж. Не ожидал я, что с таким человеком придется работать. Думал, кого «пожиже» товарищ Сталин мне даст в помощники. Уж точно не самого начальника управления всего образования в СССР. Да и кто у кого в помощниках? Судя по поведению Андрея Януарьевича, себя «помощником» он уж точно не считает. Скорее тем самым «прокурором», которым работал до становления ректором МГУ.
Это что же? Иосиф Виссарионович НАСТОЛЬКО заинтересован в удачном составлении законов? Иначе бы не стал отвлекать такого человека от дел.
После ухода Вышинского, декан задумчиво посмотрел на меня.
— Да, заварил ты кашу, Сергей.
Я лишь беспомощно развел руками. Ну как я мог подумать, что товарищ Сталин подключит к работе и его, и бывшего ректора?
— Ладно. У тебя же есть черновые наработки? — деловито перешел к делу Александр Александрович.
— Да, только дома.
Иосиф Виссарионович отдал мне их перед моим уходом, не пришлось все писать заново.
— Тогда приноси их завтра. Посмотрю, что у тебя получилось.
На этом мы попрощались, и каждый пошел по собственным делам: декан к себе, а я на пару по хозяйственному и трудовому праву.
Фактически с этого момента руководство над проектом взял Александр Александрович. Я писал основу — как я «вижу» итоговый результат. Плюс — какие термины обязательно нужно прописать и уточнить. Он уже учил меня на наших встречах, как оформить это в «бюрократическую форму». Ну а в понедельник Вышинский в пух и прах разносил наше творение, указывая: к чему можно прикопаться, что не будет работать — из-за человеческого фактора (банальной психологии отношений рабочих и начальников на местах), где нужно добавить контроль в виде передачи функций стороннему ведомству, а что просто можно обойти из-за лазейки в созданном законе.