ример. Вытянул из-под палатки тот самый бронежилет, который раньше как-то не сильно изучал. Сейчас эта штуковина почему-то больше всего напомнила ему надувной жилет, только цвет неброский. Пощупал, что такое внутри. Получалось, что в больших карманах уложено что-то гибкое и, в принципе, мягкое. Больше всего напоминающее сложенный многослойно синтетический материал. Никаких металлических пластин, разумеется, нет. Поковырялся с ремешками — застежками, обнаружил, что есть даже и защитный треугольный фартук, прикрывающий промежность, можно его опустить — и мошонка прикрыта.
Подумал немного, надел бронежилет на себя. Не ровен час тонуть если придется — так поможет. Ружье чистить не стал, решил, что вылезет на твердый берег — там и почистит, оставшиеся полкилометра болота сулили мокрое купание, в лучшем случае по пояс. Взял топорик, пошел вырубить себе из сухих елок несколько палок — одну — чтоб дорогу ощупывать, другие — под себя подкладывать, если проваливаться придется. Вспомнил попутно, что есть специально моток проволоки, можно бы себе состряпать болотоходы. Плести из лозы умения не было, а вот по упрощенной схеме — так удачно изложенной старым лекарем, вполне можно примотать к ногам пучки веток.
Тишина на болоте была полная, не считая нытья комаров, конечно. При этом жизнь в этом мрачном месте текла бурная — мотались похожие на вертолеты крупные стрекозы, в воде и на берегу плюхали лягушки, а когда вылез из палатки — вздрогнул, увидев неторопливо удирающую с нагретой палаточной ткани черную змею. Правда тут же засек два желтых пятна с боков головенки змеиной, понял, что это уж безопасный.
Паша аккуратно, стараясь зря не шуметь, ссекал с елочки ветки, заметил, что к нему на сапог забралась важная лягуха. Аккуратно поднял ногу, стряхнул земноводную зверюшку, спросив:
— Чего смотришь?
Лягушка не ответила, скаканула в сторону этак презрительно. Потому Паштет ответил себе сам, словами древнего анекдота, который сейчас и в этом месте был как-то уже не очень смешным:
— Чаво- чаво… Живу я здесь! Ладно, прыгай, царевна… Счастье твое, что я не француз, а то бы…
И не договорил. Искоса глянувшая на него золотистым глазом лягва прыгнула снова, и тут взгляд попаданца съехал с животинки. Из мха торчало что-то странное, словно как знакомое, вроде как булыжник небольшой, серо-белый, но вот странный какой-то.
Тюкнул топориком еще пару раз автоматически, а сам уже оглядывал островок и удивлялся. Вчера, будучи измотанным и выдохшимся, ничего не заметил, а сейчас глаз цеплялся за какие-то белесые кусочки, торчащие из мха. Чешуя — не чешуя… Что-то помоечное было на этой части островка, вроде как знакомое, в любом случае никак не соответствующее болотной природе.
Поднял ближайший кусочек странного — пленка, белесая, полупрозрачная, легко крошилась в пальцах. До чего же знакомая, зараза, точно ведь похожее видал. Поднял еще такой же кусочек. Сделал несколько шагов к странному булыжнику, еле выглядывавшему из мохового ковра. Уже догадываясь, что это, но не понимая, как и откуда, аккуратно стал отодвигать суховатые пласты растительности в стороны, разгребая площадку шире и шире.
Под мхом постепенно раскрывалось совсем непонятное. Булыжник оказался костяным, а как только попаданец увидел скуловую кость и зубы, то все на свои места встало. Человеческий череп не очень удивил Паштета. Люди смертны, причем давно, мало ли какой бедолага мог сгинуть тут на этом безвестном островке. И то, что под скатываемым в рульку мхом открывались другие кости тоже было понятно, не одному же черепу тут валяться. Вот позвонки, вот ключицы, ребра и лопатки. Странно было другое. Насколько Паша мог судить — скелет этот лежал тут давным-давно. Ни малейшего запаха, ни кусочка мягких тканей, чистенький, словно из школьного кабинета биологии, значит лежит тут долгонько. Как минимум — несколько лет, да и мох затянул лежавшего зеленым пышным ковром, что для такой не шибко быстрой растительности требовало изрядного времени. Чисто археологическое впечатление производил этот скелет, который пыхтящий от усилий и волнения попаданец раскрыл уже от макушки до пяток. Как скифский царь или древнегреческий воин лежал, доводилось видеть в паре музеев так разложенные аккуратно кости, словно это пособие по анатомии.
Лицом вниз, чуть согнутые ноги. Будто спать улегся. Только вот вместо положенных ему вещичек типа бронзового копья или железной кольчуги, все было совершенно неприемлемым для 1941 года. Категорически не годилось для этого времени с какой стороны ни глянь. Уже то, что одежда у покойного была — насколько мог судить Паштет — из камуфляжной синтетики. Причем опять же сохранившиеся под телом лоскуты были чертовски знакомой раскраски. Ясно было, что сверху на теле все сгнило, а вот внизу, под телом и мхом остались — пола куртки, куски рукава и почти целая штанина. Но ткань была хрупкой, распадалась хлопьями, а запомнилось Паше, что начинает разлагаться современная синтетическая одежка самое малое лет через 30. Клочки чего-то полупрозрачного оказались и впрямь не раз виденным материалом — банальной полиэтиленовой пленкой. Это опять же удивляло, потому как помнил Паштет, что пакет обычный разлагается за 100-200 лет. Тогда, на этой лекции экологов, которую не пойми зачем Паша сгоряча посетил, запомнилось еще, что шкурка от банана разлагается полгода, а вот одноразовые подгузники могут лежать без проблем лет 500. Впрочем, у этой развороченной могилы не тянуло ерничать про подгузники и бананы.
У левого ботинка — тоже к слову удивившего — валялся раскрытый ноутбук, дохлый давно и безнадежно, и весь пластик его покрыт был сеточкой мельчайших трещинок — кракелюр. Ботинки были точно знакомы и современны Паше, даже в руках держал в супер-пупер магазине, приценивался к похожим, только вот вид имели опять же столетний. Сверхпрочные, дорогущие — они развалились на составные части и рубчатые подметки треснули во многих местах. А еще пустые корпуса от трех одноразовых зажигалок, покрытые патиной времени, разваливающийся в руках поясной ремень, вроде как австрийский армейский, видал такие Паша в секонд-хендах, с такой же иностранной кобурой, материал которой под рукой ломался, словно старая кора.
Пистолет, если можно было так назвать этот ком ржавчины, тоже казался знакомым по очертаниям. Вроде как легендарный Кольт, но на уцелевших белесых рубчатых щечках никаких эмблем не было, а на бугристой ржавчине хрен что можно было различить.
— Это меня что, в будущее зашвырнуло? — вслух и очень озадаченно спросил болото обалдевший Паштет. Болото промолчало, естественно.
Неожиданно хорошо сохранился ножик, когда-то повешенный покойным хозяином на ремень с другой стороны от кобуры. От кожаных ножен остался жалкий пшик, латунные детали рукояти люто позеленели, но пластиковые накладки, как и у пистолета — сохранились, хоть потеряли блеск и цвет. Само лезвие, хищного щучьего вида с долами, только как-то подернулось туманной белесостью, словно изморосью, которая пальцем не стиралась. Очень похоже на нержавейку, только опять же — долго выдержанную на солнце, морозе и дождике. Но так ножик еще вполне годный.
Паша растерянно огляделся. Почесал в затылке. Глянул на разворошенный мох с серыми костями. В брюхе заурчало, напомнив о том, что вообще-то сегодняшний день не порадовал завтраком. Попаданец собирался выбраться из болота и там уже перекусить, но теперь уходить с островка, не разобравшись в ситуации до конца, как-то не хотелось. Махнул рукой и взял котелок. Нацедил болотной воды с другого конца островка, прямо через мох. Вроде как этот самый мох, сфагнум вроде, даже был обеззараживающим, доводилось что-то слыхать. На всякий случай вскипятил, потратив еще сухого спирта. Заварил себе чаю, порезал колбасы, размочил в чае пару сухарей. Поел в меру, чтоб не слишком нагружать свое пузо. Проверил развешенные шмотки и вернулся к неожиданному соседу. Тщательно — тщательно прошурстил мох под костяком и в районе ключицы выудил совершенно непонятное — небольшую круглую пластинку из легкого металла — скорее всего алюминиевую, тоже сильно окислившуюся, но несмотря на повреждения отлично читался германский орел со свастикой в лапах, на другой стороне с трудом разобрал полуугадываемые надписи "Oberkommando des Heeres' и "Geheime Feldpolizei' снизу вроде был какой-то номер выбит. Судя по одной дырочке — носилась эта пластинка то ли на шнурке, то ли пришитой куда-то. Посмотрел уже другим взглядом на скелет. На первый взгляд на медаль похоже, только вот выходило, что не медаль, а служебный жетон фельджандарма или как там их, чертей полосатых называли. Потом ложку нашел складную, чуток в стороне от костей. Когда смотрел ботинки порадовался своей сообразительности — нашел между подкладкой и основой в щели плотно слипшийся кусок материи, похоже шелковой.
Но понять что это не смог, пока не разглядел хоть и с трудом на уголке "НКГБ СССР". Что-то там было еще напечатано, когда попытался разлепить — вроде как строчек пять — шесть, но все это расползлось, оставив клок с еле-еле видными буквочками"…еркулов". Не понял, что это такое, задумался. Походил вокруг, нашел еще моток хрупких проводков с оползающей изоляцией, да чуть не вывихнул ногу, когда наступил на что-то очень скользкое подо мхом. Оказалась бутылка прозрачного стекла, тоже состарившаяся. Плосковатая, почти треугольная с уширением внизу. И — черт дери — опять же очень знакомая.
— Все интересатее и интересатее — буркнул Паштет, возвращаясь к костяку. Повернул череп к себе, что называется лицом, аккуратно подобрал выпавший передний зуб, воткнул его обратно в лунку. Потом накинул на кости пару лоскутов мха, так, чтоб зубы только видны были.
— Я ничего не понимаю! — сказал безмолвному собеседнику. А что еще скажешь, если у генерального директора была такая же характерная щель между верхними передними зубами и коньячок этот, Хеннесси, в именно таких бутылках был у высокого начальника любимым. Но при том видел своего гендира Паштет за пару дней до рывка в портал и был гендир вполне здоров, а тут мертвец лежащий невесть сколько времени в болоте и бутылка — Паштет глянул ее на свет — тоже с трещинками по всей поверхности.