Гоман молча глядел на него.
— Чего вы это выспрашиваете у меня? Для полиции всего, что я сказал, достаточно…
— Я шофер и охранник господина Эккерта, и мне того, что вы сказали, совсем недостаточно. Я требую правды.
Гоман подумал.
— Если вы шофер его… А чем вы это докажете?
Пауль вынул удостоверение. Гоман прочел его, вернул обратно. Он все еще колебался.
— Вы давно работаете у господина Эккерта?
— Давно. А что?
— Вы уверены, что… что он — немец?
Пауль вздрогнул. Впился взглядом в лицо Гомана:
— Я вас не понимаю…
— Скажите мне, у него есть дети?
Пауль делано насмешливо рассмеялся:
— Конечно, есть. Сыну двадцать три года, дочь недавно замуж вышла. Ей лет двадцать семь. Она очень похожа на него. А ее муж — ответственный чиновник гестапо.
— Двадцать три… двадцать семь… Не может быть, чтобы я ошибся! Такое сходство и такой голос… Я сойду с ума. Это ужасно, если я ошибся… — Гоман потирал руки, поправлял галстук. — Нет, такого быть не может… Я же не мог не узнать родного от… Что вы на меня так смотрите? Что я сказал? Я просто так… вы не слушайте меня…
Пауль прикоснулся к карману.
— Вот что, парень, ты сейчас пойдешь со мной. Скоро вернется шеф, и мы поговорим все вместе. Ну, иди, иди… Не заставляй меня применять силу. — Он подтолкнул Гомана в плечо, нарочито разговаривая с ним в манере Зауэра. Парень не из дураков, он должен понять в Пауле силу и власть. Иначе… иначе он может уйти, и тогда новые беды грозят старику, а значит, и ему, Паулю… Да что он? Лишь бы старик был в порядке. Такая голова!..
Гоман медленно шел к калитке. Пауль, засунув руку в карман, распахнул дверцу. Пропустил вперед журналиста. Решил вести его в свою каморку: это единственное место в доме, где наверняка нет гестаповских микрофонов. Придется теперь Гоману посидеть до вечера. А там, может… Если это провокатор или враг, отсюда он не уйдет. Слишком нехорошее сочетание выходит: сотрудник эмигрантской газеты, который набивается в сыночки к Эккерту. Даже если это липа — сочетание опаснейшее…
Пауль включил свет, кивнул Гоману на стул.
— Садитесь. Вам придется здесь подождать прихода хозяина. Лучше будет, если вы расскажете все это дело мне.
Гоман, видимо, пришел в себя по пути в гараж, вдруг вскрикнул тонким голосом:
— Не скажу! Ничего я вам не скажу, понятно? Я сумасшедший. Меня мой шеф уже давно психом зовет… Если вы верите мне — это напрасно…
Он заплакал.
Остер вошел в кабинет Эккерта с очаровательной улыбкой человека, уверенного в себе и знающего, что он получит то, за чем пришел. Он положил папку на подоконник, снял фуражку.!
— У вас здесь очень уютно, господин советник. И мебель — все прочно и удобно! Однако нам, пожалуй, лучше пройтись по свежему воздуху. Как вы смотрите на Тиргартен? Я с машиной.
— Ну что ж, я согласен. Только без машины. Посидим в парке, если не возражаете…
Остер с любопытством поглядывал на советника. Его смущало спокойствие Эккерта. Опытный разведчик, Остер привык с уважением относиться к людям, не делающим необдуманных шагов в трудной ситуации, однако поведение Эккерта было уж слишком обычным, хотя он знал, что ему предстоит нелегкий разговор.
Вышли. Вышагивая рядом с Остером, Эккерт поинтересовался:
— А вас не беспокоит то, что вы идете рядом со мной? Когда-нибудь это может принести вам определенные сложности.
Остер усмехнулся.
— Я не думаю, что ваше общество когда-либо будет для меня нежеланным. Наоборот, когда нашего милого фюрера заставят капитулировать, вы спасете мою репутацию. Не так ли, Эккерт?
— Вы, как всегда, торопитесь, полковник, — задумчиво сказал Эккерт. — Если ваши методы всегда таковы, как в эпизоде со мной, то я удивлен: почему вы до сих пор на свободе?
В Тиргартене уже царила осень. На дорожках сторожа мели кучи желтой намокшей листвы. Перекликались встревоженные сороки. Общипанный воробей, склонив голову, разглядывал огромного пушистого кота, возлежавшего в плетеной корзине по соседству с пышнотелой дамой, увлеченной чтением модного романа. Собеседники остановились у одинокой скамьи.
— Итак… — усаживаясь первым, сказал Эккерт.
Остер сел рядом.
— Итак, господин Эккерт, я пришел, чтобы сообщить вам, что ваше донесение у меня в руках. Вот в этой папке.
— Я это знал, Остер. Зачем вам понадобилась вся эта инсценировка?
— Вы доставили мне много хлопот, Эккерт. С вами пришлось повозиться. Теперь мы можем разговаривать на равных.
— Вы уверены?
— Да. Вы не захотите иметь дело с Гиммлером.
— И для этого вы убиваете моего человека, натравливаете гестапо на мои следы. Это не методы друга, полковник. Это методы врага.
Остер постучал пальцем по коже папки.
— Это риторика, Эккерт. Мы, разведчики, привилегированный народ. Мы можем себе позволить быть людьми выше так называемой морали и даже порой выше логики. Кроме меня вами очень интересуется господин Мюллер, и все убийства на его счету. Я же просто пытаюсь уверить вас в своих лучших намерениях.
— Зачем это вам нужно, Остер?
— Я враг Гитлера. Вы это знаете. Я борюсь с ним имеющимися у меня средствами. Но я хочу, чтобы моя борьба была целенаправленной. Мне нужно, чтобы вы передали своим шефам желание группы высших и средних офицеров вермахта устранить Гитлера. Мы это можем. У нас есть силы, у нас есть средства.
Эккерт достал сигарету, специальными ножничками срезал ее кончик. Остер протянул ему зажигалку.
— Дело совершенно не терпит отлагательства. У нас есть план. Вы мне верите?
— Хорошо, Остер. Но почему вы считаете меня сотрудником британской разведки?
— А разве я не прав?
— Я не хочу давать никаких заверений. Выкладывайте ваши карты.
— Хорошо. Я сделаю это. Вы помните двух английских офицеров, Беста и Стивенса, захваченных на территории Голландии в Венло? Это было еще до того как мы начали военные действия против этой страны. Так вот, этих офицеров английской разведки первым допрашивал я. Да-да! Они сказали, что в окружении Геринга есть их человек. Его данные: один из советников рейхсмаршала, человек, близкий к окружению Круппа. Больше они ничего не знали. Материалы допроса больше никуда не пошли. Я их храню в надежном месте. Мы начали щупать всех советников Геринга и вышли на вас. В вас слишком много англофильского: во икусах, в манерах, в образе жизни. Может быть, это и бесит Гиммлера. Вы демонстративно курите сигары…
— Это чепуха, Остер. Сигары курит и рейхсмаршал.
— Согласен, это чепуха. Но ваши частые встречи с сэром Айвором Кларком накануне начала войны… Сэр Кларк — полковник британской разведки.
— Мы оба любили играть в бридж.
— Хорошо, пусть так. В начале июля наша служба радиоперехвата засекла работу английского агента. Это некто Винсенто Гомес, по документам мексиканский подданный. Четвертого июля его взяли в Дрездене. Его последней радиограммой было сообщение, переданное за три часа до этого. Наши шифровальщики смогли записать и расшифровать только концовку передачи: «…это подтверждает и Эккерт. Сент.». Что вы скажете на это? А, господин советник?
— Любопытно. — Эккерт думал о том, что вот когда, почти через четыре месяца, узнал он о гибели Сережи Андреева. Вот почему Центр дважды запрашивал о его судьбе. Сережа выехал в Швейцарию, чтобы оттуда перебраться в Болгарию… Но, видно, что-то случилось… — Чем я вам могу помочь, Остер?
— Ну, слава богу, вы мне поверили… Я хочу получить для наших генералов заверение, что в случае устранения Гитлера Великобритания признает наше правительство и окажет ему помощь.
— Против кого?
— Вы или наивны, Эккерт, или притворяетесь таковым.
— И все же?
— Интересы Германии — на востоке. В России. Там мы должны искать будущее великой Германии. Нам не нужны ни английские колонии, ни острова. Вы верите мне? Скажу вам более того, что, будь вы агентом Москвы, я бы ни секунды не думал над тем, чтобы передать вас гестапо…
— Вы убедили меня, Остер.
— Мы вынуждены были идти с вами на риск, Эккерт. Вынуждены… Иначе я не начинал бы этого опасного для меня разговора. У нас все готово, но мы должны получить заверения лорда Черчилля в лояльности к тем, кто избавит его и Европу от Гитлера. У нас есть еще один канал, через Ватикан, но он в последнее время закрыт, а нам так дорого время. В делах вашей разведки должно быть донесение бывшего голландского военного атташе полковника Хейсбертюса Саса о беседе с высокопоставленным офицером вермахта, в которой этот офицер предупредил Саса о предстоящем нападении Германии на его страну. Это было восемнадцатого марта. Если вы хотите знать, этим офицером был я. Архивы голландской разведки перевезены в Лондон, и ваше руководство очень легко может проверить правдивость моих слов. Или пусть затребует подтверждение Саса. Он ведь тоже в Лондоне. Вот так, господин Эккерт. И, чтобы окончательно развеять ваше недоверие, я сообщу вам нечто, касающееся вас лично: ваш камердинер выполняет наши поручения.
— Не только ваши, но и господина Мюллера.
Остер удивился.
— Это для меня новость!
Эккерт пожал плечами.
— Меня это не удивляет. Вы делаете много глупостей, полковник.
Остер вспыхнул и только усилием воли заставил себя засмеяться.
— Все мы люди, Эккерт. Итак, вы поможете нам?
— Мне нужно подумать. Два раза подряд вы мне переходите дорогу, Остер. Где письмо?
Остер раскрыл папку, вынул листок. Между строк письма толпились зеленые цифры.
— Вы проявили? Оперативно, полковник, оперативно… Но с расшифровкой дело не двинулось? Не так ли?
— Это не было моей целью.
— Однако фотокопию вы себе оставили? Ну, будьте честны, полковник…
— Да.
— Ну что ж… напишите вот здесь свой телефон и ждите моего звонка дня через четыре-пять. Я должен еще кое-что уточнить. Может быть, мне понадобится ваша помощь. Надеюсь, в положенное время вы сможете передать по радиостанции Цоссена или