из другого места мою шифровку?
— Да. Только я должен знать, когда это будет. И содержание радиограммы.
— С первым условием я согласен. А вот второго не обещаю. Вы слишком многого хотите, Остер… Вам желательно, чтобы я выложил на тарелочке свои код? Странное желание…
Остер засмеялся:
— Вы меня убедили. Не надо содержания, Эккерт. Волну, время передачи, текст… пусть зашифрованный.
— Это я вам сообщу потом.
— Еще вот что, Эккерт… В Генштабе сейчас разрабатывается план захвата Гибралтара. Ведутся исследования рудного газа. С помощью людей генерала Франко нашим ребятам удалось выяснить, что структура гибралтарской скалы насыщена галереями и штольнями. Есть план заполнить с испанской территории через скважины эти полости рудничным газом и взорвать всю скалу вместе с укреплениями и гарнизоном. Передайте эту новость вашим шефам, и пусть они постараются избежать той участи, которую готовят для них Гитлер и компания. Итак, помните главное: мы с Западом против Гитлера, но на Востоке у нас руки должны быть развязаны…
— Ждите звонка, Остер…
Они разошлись в разные стороны. Эккерт вынул из кармана вернувшийся к нему доклад Центру и здесь же, в аллее, чиркнул спичкой. Такую бумагу носить с собой было слишком опасно.
…Инга встала навстречу Эккерту.
— Господин советник… В вашем кабинете… он пришел и сказал, что будет вас ждать. Я не разрешила, но он сказал, что все равно будет вас ждать. Я ничего не могла сделать…
Эккерт поморщился: конечно, это неудавшийся коммивояжер Штумпф. Пришел плакаться. Сейчас его в Швецию пускать нельзя. К нему придет человек за посылкой, а ее нет. И в то же время вторично так рисковать вряд ли стоит. Теперь уже гестапо может устроить подобного рода ловушку. Хватит с него Остера…
Эккерт резко распахнул дверь. В кабинете сидел полковник Гертс.
— Я к вам, господин советник… Вы удивлены?
Эккерт не торопился с ответом. Он снял плащ, повесил его на вешалку, пригладил волосы.
— Откровенно? Да, я удивлен, господин полковник.
— Мы квиты, господин Эккерт. Тогда, в ресторане, был удивлен я. — Гертс усмехнулся. — Странные времена пошли, не так ли, господин советник? Я чувствую, что вы разделяете мое мнение. Я долго думал, прежде чем пришел к вам… Мне показалось, что вы, как и я, не очень удовлетворены жизнью. Мы, немцы, не успеваем отдохнуть от войн… Честолюбие наших вождей безмерно… Вы мне не верите? А тогда, в ресторане, я вам не поверил…
Эккерт встал.
— Если вы не возражаете, Гертс, мы погуляем в холле… там больше простора.
Он тоже не терял времени в эти дни. От сослуживцев узнал, что Гертс посещает гадалку Краус в берлинском районе Штансдорф, что муж этой гадалки Иоганн Грауденц представляет вуппертальскую фирму «Блюмгард», изготовляющую шасси для самолетов, и в молодости посещал коммунистический кружок. Сам полковник представлялся Эккерту кем-то вроде масона, во всяком случае, о нем говорили как об убежденном христианине с квакерскими наклонностями.
Они шли по гулкому пустынному холлу, задрапированному роскошными коврами. Эккерт спросил:
— Полковник, вы разве не знаете о существовании в министерстве службы гауптмана Больца?
— Вы имеете в виду систему подслушивания? Я отлично знаю. Однако вы принадлежите к категории служащих, не имеющих доступа к стратегическим документам, и у вас в кабинете нет технических средств. Я знаю…
Эккерт покачал головой.
— Я знаю даже, где они установлены, Гертс… Один микрофон в коробке для карандашей, она вмонтирована в стол наглухо, второй — в подлокотнике кресла в углу кабинета. Я, правда, еще не заглядывал в книжный шкаф.
Гертс потер тыльной стороной ладони чисто выбритую щеку.
— Плевать на Больца. Он не посмеет доложить обо мне рейхсмаршалу. А если решится, то Геринг знает о моих взглядах. В каждом из нас слишком мало сейчас христианства, Эккерт. Мы стали язычниками. Да-да, цивилизованными язычниками. Мы забываем порой молиться, а это уже все… Мне почему-то кажется, что вы умный человек, Эккерт. Я не могу вам сказать ничего, но мне становится жутко. Куда мы идем, Эккерт?
— Вы просто фрондируете, Гертс. Вы знаете, что рейхсмаршал не накажет вас в память о прежней совместной службе. Но то, что позволено вам, не позволено мне. Для меня даже поддержка ваших взглядов означает конец, Гертс. Поймите меня.
Полковник глянул на Эккерта чуть насмешливо:
— Вы боитесь, Эккерт. А судьба страны? Ладно, я не буду больше говорить ничего. Одного удерживает боязнь морального падения, другой боится физических болей. Люди столь разны… Я не обижаюсь на вас, Эккерт. Нет. До свидания. А я хотел найти в вас если не единомышленника, то, по крайней мере, человека, который на все вопросы может дать ответ. Так характеризуют вас сослуживцы. Видимо, и они ошиблись.
Эккерт придержал Гертса за рукав.
— Мы еще поговорим, полковник. Обязательно поговорим. До встречи… — Он глянул ему в глаза. — И не думайте обо мне плохо, Гертс. Вы правильно сказали: сейчас сложное время…
Гертс сухо козырнул и пошел в сторону своего кабинета. Эккерт сел в мягкое кресло под пыльными, желтеющими пальмами. Он был недоволен собой. Если к нему тянутся люди с выражением своих антипатий к режиму, значит, он неверно себя ведет. Это повлечет установление за ним слежки, наблюдения. Это создаст, в свою очередь, большие затруднения в его деятельности. Сколько срывов было за последние дни? Дальше так нельзя. Нельзя! И дело не в том, что такая ситуация грозит ему самому; дело в том, что она мешает-его работе. А ведь он… он на передовом крае! Он не может рисковать в интересах дела. Если с ним что-либо случится — Центр перестанет получать так необходимую ему информацию…
Интересно, как пошли дела у Пауля? Надо бы покрепче привязать его к гестапо. Так безопаснее для него. В случае чего, он уцелеет. Стар ты уже стал, Фридрих Эккерт. Уже не те нервы. Хорошо, что хоть понимаешь: ты уже практически вышел из игры. Когда о разведчике говорят столько людей — он выходит из игры. Только после сообщения Пауля и визита Остера он понял, что это конец. Остер, этот вдохновитель дворцового переворота, — это враг. Их временная дружба — следствие ошибки. Ошибки, которая может разъясниться в любой момент. И тогда Остер, как заявил он тогда, в Тиргартене, сам выдаст его гестапо. Теперь за ним круглые сутки будет следить как гестапо, так и абвер.
Где найти курьера? Человека, который смог бы переправить в Стокгольм «план Отто» и запись всех данных, которые получил Эккерт из разных источников? Это важнейший материал, и он должен быть в Москве до начала визита советского наркома.
Иногда ему казалось, что следует рискнуть и послать Пауля куда-либо к бывшей польской границе, поближе к Москве, и дать задание сообщить все по радио. Но это означало верную гибель помощника. А кроме этого, вероятно, и гибель человека на «Маяке». Да и получат ли в Центре его данные? Уж слишком многими обстоятельствами обусловливалась вся эта операция.
Курьер… курьер… Сейчас за возможность передать данные Эккерт готов был пожертвовать чем угодно. Кто же может выехать в Стокгольм? Если б можно было сделать это самому. Но его не выпустят. Это точно. Более того, если бы он заикнулся об этом, что-либо обязательно заподозрил бы Геринг. И тогда он выдал бы своего советника Гиммлеру. Или, что еще более вероятно, Эккерта где-либо тихо убрали бы, чтобы не дать Гиммлеру козырей против рейхсмаршала.
Эккерт медленно пошел по коридору. Интересно, сколько дней выдержит Остер? Надежда заполучить его радиограмму и таким образом попытаться раскрыть его код должна стимулировать его терпение. Но за его спиной генерал Ольбрихт, группенфюрер Небе, а может быть, сам Канарис… Даже наверняка. А генерал Ольбрихт — это штаб резервной армии, расположенной во многих городах Германии гарнизонами. Так что сейчас против Эккерта самые могучие силы в рейхе — гестапо, абвер и пеленгаторы резервной армии. Но ведь Остеру нужна связь с англичанами… Что ж, и об этом будет сообщено Центру… Может быть, придется и впрямь рискнуть и воспользоваться услугами радиостанции абвера…
Интересно, что привело в стан заговорщиков эсэсовца Небе? Хотя да, он еще до прихода Гитлера к власти был одним из крупнейших криминалистов прусской полиции. По заданию Геринга он устроил «несчастный случай» на охоте с Грегором Штрассером, ближайшим сподвижником фюрера, который мог обойти толстого Германа, и в награду за это рассчитывал на быстрое выдвижение, однако как был, так и остался начальником криминальной полиции, должность которого он занимал и до того. Каково было Артуру Небе глядеть, как делают головокружительную карьеру другие! Незаметный лейтенант флота Гейдрих стал всесильным боссом СД, а его бывший командир, капитан первого ранга Канарис, — всесильным адмиралом и руководителем абвера. Авантюрист Розенберг, которого Небе не раз держал в тюрьмах за мелкие подделки, стал идеологом рейха. Да сколько таких… Взять того же доктора Геббельса. Уродец, промышлявший на сочинении бездарных романов, которые не хотели печатать даже самые нетребовательные издатели, — рейхсминистр пропаганды! Когда-то Небе читал его роман «Михаэль». Вернее, пытался прочесть, но ничего не получилось. Об этом начальник крипо во всеуслышание заявил в тридцатом году, когда нацисты были еще преследуемыми, а не хозяевами страны. Ах, как, должно быть, пожалел потом Небе об этом неразумном высказывании! Как он тогда говорил: «В этом романе бред пополам с мистикой обильно сдобрен желанием безумного автора мстить кому-то за что-то…» Хорошо сказал когда-то начальник крипо… И вот теперь он в оппозиции. Да в оппозиции ли он? Болтовня — это еще не действие. А Остер и компания пока что просто болтают. А может быть, они делают это по заданию гестапо?
Позвонил Штумпф-младший. Он долго кричал в трубку, что не позволит так издеваться над отцом, требовал содействия Эккерта в розыске преступников. Эккерт обещал, но к его эмоциям и планам отнесся пессимистически.
— Что мы в силах, Карл? А если это было сделано по приказу рейхсфюрера? Разве мы можем поступать вопреки воле великого человека? — Эккерт не забывал о микрофоне перед собой и об офицерах Гауптмана Вольца, стенографирующих разговоры. Карл кричал все сильнее и сильнее, пока не выдохся. Потом он спокойно сообщил Эккерту, что его отец отказывается от поручения, предложенного Эккертом, так как не хочет попасть в еще одну переделку.