Виталий посмотрел на неё с тем выражением, которое появлялось у него в редкие моменты, когда он сталкивался с чем—то, что не мог объяснить.
– А если это действительно так?
Она замерла, поймав его взгляд.
– Тогда у нас проблема. Потому что, если это случилось один раз, значит, может повториться.
Варвара стояла над одним из пятен, оставшихся на полу, и пристально вглядывалась в его поверхность. Оно было странным – вязкая субстанция не впитывалась в покрытие, не растекалась, а будто сохраняла собственную форму, почти живую. Иногда ей казалось, что жидкость пульсирует, едва заметно изменяя оттенок, но при малейшем движении взглядом эффект исчезал.
Она вытащила из кармана тонкий металлический зонд, присела и осторожно коснулась субстанции. Металл не прошёл сквозь, но в тот же момент ощущение, будто пальцы коснулись холодного электрического разряда, заставило её отдёрнуть руку.
– Не трогай без перчаток, – негромко произнёс Виталий, не отрываясь от экрана телефона.
Он стоял у двери, набирая номер Белоусова. Варвара перевела взгляд на него, но промолчала. Она уже догадалась, каким будет ответ начальства.
Санин приложил трубку к уху, а спустя мгновение сказал:
– Мы на месте. Здесь не простое исчезновение людей, а что—то куда более сложное, чем могли бы предположить, – Виталий говорил чётко, стараясь не показывать раздражения.
В трубке воцарилась пауза, потом раздался ровный, безэмоциональный голос Белоусова:
– Займитесь этим тихо. Без шума и посторонних глаз.
Виталий скептически приподнял бровь, хотя знал, что начальник его не увидит:
– И что конкретно вы имеете в виду под "тихо"? Мы уже понимаем, что обычное расследование здесь не поможет.
– Вам лучше не задавать этот вопрос, – ответ последовал незамедлительно, с той же безразличной холодностью. – Просто выполните работу и не привлекайте лишнего внимания.
Связь оборвалась. Виталий медленно опустил телефон, встретился взглядом с Варварой.
– Они не хотят в это вмешиваться, предпочитают держаться в стороне, – он убрал телефон в карман, глядя на коллегу с лёгким раздражением. – Они даже не пытаются разобраться, просто хотят, чтобы всё затихло само собой.
– Разумеется, – ответила она, голос её был ровным, но безразличным. – Это всегда так. Если дело выходит за границы обычного, они предпочитают не замечать его.
– И что, если мы не сможем это скрыть? – Санин задумчиво провёл рукой по затылку, глядя на неё в ожидании ответа.
– Тогда последствия будут совсем не такими, какие они себе представляют, – следователь чуть дольше, чем нужно, смотрела на пятна на полу, прежде чем снова поднять взгляд, но затем она снова посмотрела на них:
– Нам остаётся только разобраться в этом самостоятельно.
Ночью база выглядела иначе. Фонари вдоль дорожек светили тускло, и их бледный свет почти не разгонял сгущающийся туман, клубившийся у земли. Внутри здания было тихо, слишком тихо, будто стены не просто поглощали звуки, но и сами избегали их.
В комнате охраны двое оперативников следили за мониторами. Камеры, установленные в зале и коридорах, продолжали работать в ночном режиме, фиксируя пустые помещения.
– Что—то не так, – пробормотал один из них, прищурившись.
На одном из экранов, в центральной части зала, где находились пятна жидкости, происходило нечто странное. Субстанция медленно уменьшалась, исчезала, будто её не испаряло тепло, а поглощала невидимая сила.
– Видишь? – второй оперативник наклонился ближе. – Они исчезают.
– Это не испарение… – его напарник замер.
На нескольких других камерах заметно, как температура в зале оставалась на десять градусов ниже, чем в остальных помещениях базы.
– Какого чёрта тут происходит?!
Тишину пронзил резкий звук. Из соседнего помещения раздался приглушённый глухой стук. Оперативники переглянулись.
Один из них медленно поднялся, схватил рацию и направился к залу. Сотрудники триста второго услышали шум почти одновременно.
Они находились в другой части здания, просматривая отчёты, когда в коридоре раздались шаги. Виталий тут же схватил фонарик и первым двинулся вперёд, Варвара последовала за ним.
– Кто там? – негромко спросил Санин, когда они приблизились к дверям конференц—зала.
Но ему никто не ответил, и они вошли. На полу, возле одной из колонн, лежал один из следователей. Его лицо было мертвенно бледным, глаза закрыты, дыхание прерывистое.
– Что с ним? – Варвара быстро склонилась над ним.
– Без сознания, но пульс есть, – Виталий проверил запястье мужчины.
Рядом с ним лежал пластиковый контейнер для образцов, а на полу – разлитая жидкость, которой он, вероятно, коснулся. Варвара медленно подняла взгляд.
– Что—то здесь есть.
Они резко обернулись на звук помех. На экране камеры, в комнате охраны, изображение дрогнуло. Помехи пробежали по кадру, размывая очертания пустого зала.
Оперативник замер, не отводя взгляда от экрана.
В какой—то момент картинка почти полностью рассыпалась на статические шумы, но затем…
На долю секунды проявилось нечто: фигура, похожая на человека, но слишком высокая, с вытянутыми конечностями. Она стояла посреди зала, неподвижная, но создавалось ощущение, будто она осознанно наблюдала за камерой.
Оперативник не успел среагировать. Изображение снова дрогнуло, силуэт дёрнулся, а затем исчез. Экран погас.
Глава 6
Лифтаскар жил, пульсируя нескончаемым желанием, наполненный похотью и наслаждением, растекавшимися по его улицам, пропитывавшими стены, впитывавшимися в тела обитателей. Здесь не существовало времени в привычном смысле – ни дня, ни ночи, только один вечный момент, в котором растягивались секунды, ускользая от понимания.
Этот мир не знал солнца, не видел зари, никогда не чувствовал освежающей прохлады рассвета. Здесь был только вечный сумрак, мерцающий мягким багрово—лиловым светом, стекающим с причудливых небес, разрываемых Луной, чья форма была непристойна, откровенна, но, несомненно, живая. Она господствовала над этим миром, нависая, заполняя собой небо, дыша, пульсируя в такт желаниям существ, населяющих этот край. Её форма напоминала огромную вагину, из которой исходило тёплое, тревожное сияние, лишённое уюта, но наполненное зовом. Свет не давал покоя, он возбуждал, извлекал наружу самые потаённые инстинкты, заставлял забыться в ощущениях, не оставляя места для разума.
Под этим светом раскинулись города Лифтаскара, живые, дышащие, переплетённые сложной сетью улиц, площадей, возвышений, лож и алтарей, в которых никогда не прекращался ритуал наслаждения. Эти города возводились не людьми и не для людей. Их строили сущности, существующие вне морали, вне понятия добра и зла, ведомые лишь похотью, сделавшие её основой своей цивилизации.
Здания здесь не были предназначены для жизни в обычном понимании. Они не служили ни укрытием, ни защитой, ни местом покоя. Каждый дом, каждый храм, каждый дворец—жертвенник был частью одного общего механизма, бесконечного ритуала.
Фасады домов вытягивались вверх, увенчанные закруглёнными арками, украшенные колоннами, испещрёнными рельефами. Каждая сцена на стенах этих зданий изображала воплощённую похоть – застывшие в камне тела переплетались, изгибались, запечатлённые в моменте, который здесь никогда не заканчивался.
Окна были узкими, вытянутыми, напоминая разрезы, зияющие раны, всегда открытые, и никогда не закрывающиеся ставнями. За ними не прятались: они были лишь рамками, через которые можно было наблюдать за тем, что происходит внутри.
Крыши терялись в чёрных парах, будто вплетаясь в туман, растворяясь в воздухе. Одни заканчивались заострёнными шпилями, другие напоминали своды древних храмов, массивные, грубые, но притягивающие взгляд своей бесстыдной эстетикой.
Лестницы вели не вверх и не вниз, а словно тянулись внутрь самих зданий, изгибаясь так, что было невозможно предугадать, куда они приведут. Некоторые обрывались в пустоте, превращаясь в парящие платформы, на которых стояли возвышения, ложа, алтарные площадки.
Дверей здесь не было. Всё пространство Лифтаскара было открытым. Ни одно помещение не закрывалось наглухо, ни одно ложе не скрывалось за стенами. Всё было создано для зрелища, для участия, для слияния.
Переходя из одного квартала в другой, можно было наблюдать, как функция зданий менялась, но их суть оставалась неизменной.
В одном районе возвышались храмы—бордели, здания с куполами, напоминающими округлые формы тел, увенчанные фигурами демониц, застывших в соблазняющих позах. Входы в эти здания были похожи на широко раскрытые пасти, внутри которых горели алые огни, маня вглубь.
Далее раскинулись дворцы—жертвенники, залы, в которых вершились ритуалы поклонения демоницам – безмолвные толпы существ, отдающихся культу, сцены, превращённые в нескончаемые церемонии.
На площади, ведущей к сердцу города, возвышалась великая пирамида, главный храм, в котором обитала владычица этого острова. Она царила над своими подданными, ожидая поклонения, живя среди нескончаемого акта, из которого никогда не выходила.
В каждом здании, в каждом камне, в каждой улочке Лифтаскара было одно – служение страсти. Этот мир не был построен ради чего—то большего. Он был создан для того, чтобы в нём растворялись те, кто однажды сюда попал.
Толпа текла по улицам Лифтаскара, сливаясь в единый поток тел, стремящихся к храму, возвышающемуся в самом сердце города. Здесь не было спешки, но в их движениях сквозило нетерпение, ожидание, доведённое до предела. Они несли свою дань – не золото, не подношения, а самих себя. Их шаги отдавались глухими ударами по камням мостовой, смешиваясь с низким, пульсирующим ритмом барабанов, задающих темп всему этому шествию.
Звуки переплетались в симфонию, в которой не было хаоса, но был ритм, подчёркивающий происходящее. Томные стоны, приглушённые вскрики, движения тел, шёпоты, дыхание – всё это становилось частью единого акта, сливающегося с музыкой города. Голоса множества существ, впитавшие в себя вожделение, поднимались к небу, растворяясь в тягучем, мерцающем свете Луны, извращенной формы.