– Коркин! – прорычал он, увидев Зеркона.
Тело Паши Коркина замерло, но разум Зеркона едва удержался от смеха.
– Ты опять бухал, Паш?! – начальник сделал шаг вперёд, и запах дорогого, но отвратительно резкого одеколона ударил в нос. – Ты на себя в зеркало смотрел? Рожа опухшая! Что, думаешь, раз пятница, можно расслабиться?
Зеркон выдержал паузу, разглядывая его:
– А ты смотрел на себя в зеркало? – спросил он ровным голосом.
Григорий Семёнович моргнул, явно не ожидая сопротивления.
– Чего?!
– Ну, просто интересно… Ты когда—нибудь видел себя со стороны? – Зеркон сделал шаг ближе, заглядывая ему в глаза.
На секунду что—то дрогнуло в сознании начальника, но он быстро подавил это ощущение и снова взял тон агрессивного доминатора:
– Ты мне зубы не заговаривай! – он ткнул в грудь Паши указательным пальцем. – Ты работаешь в моём отделе, и, если я говорю, что ты плохо выглядишь, значит, ты плохо выглядишь!
Зеркон вздохнул:
– Григорий Семёнович… – голос его стал мягким, почти успокаивающим. – Знаешь, что тебе нужно сделать?
Начальник прищурился:
– Что ещё за…
– Съешь свой галстук.
Комната замерла. Зеркон даже не использовал силу – просто сказал.
На лице Григория Семёновича мелькнуло недоумение, затем страх, затем нечто новое. Его руки медленно поднялись к шее, пальцы дрогнули, потянулись к узлу дорогого тёмно—синего галстука с золотыми полосками.
Секунда – и он начал развязывать его.
Зеркон видел, как по лбу начальника выступил пот. Лицо его начало дергаться, внутреннее сопротивление росло, но что—то неумолимо вело его дальше. Он расстегнул узел, выдернул ткань из—под воротника рубашки.
– Григорий Семёнович? – осторожно спросил один из сотрудников, наблюдая, как их грозный босс теперь стоит, сжимая свой галстук в руках, словно это было самое важное решение в его жизни.
Но он уже не слышал. Он знал, что должен сделать. Первый укус был неловким. Ткань была плотной, грубой, но он должен был продолжать.
Второй укус стал глубже. Он зажевал край галстука, словно его жизнь зависела от этого, ел.
Рот его наполнился волокнами, язык зашуршал по ткани, зубы с трудом справлялись с плотным материалом. Кожа на лице побледнела, но он продолжал, несмотря на рвотные спазмы, несмотря на капли слюны, стекающие по подбородку.
Вокруг стояла мертвая тишина. Сотрудники смотрели, забыв дышать.
Григорий Семёнович теперь дрожал, глаза его налились слезами, лицо исказилось от ужаса, но он не мог не есть. Зеркон наблюдал, и наслаждался.
* * *
Бордели, как известно, бывают разные. Где—то их называют салонами, где—то элитными домами развлечений, но в основе своей они все одинаковы – помещения, в которых гаснут мечты, сыплются обещания и торгуют иллюзией наслаждения.
Этот бордель был худшим из всех возможных вариантов.
Неоновые вывески на входе горели с перебоями, создавая тревожное мерцание, которое могло бы сойти за элемент антуража, если бы не облупленные стены и въевшийся запах табака, разбавленный нотками дешёвого парфюма. Внутри воздух был тяжёлым, как в помещениях, где слишком много людей слишком долго дышали испарениями алкоголя, фальшивой страсти и дешёвого возбуждения.
Зеркон вошёл, неспеша оглядываясь. Здесь всё было до отвращения предсказуемым. Девушки в обтягивающих, будто приклеенных к телу нарядах, напускная чувственность, заученные улыбки и старый, толстый охранник, который лениво скользнул по нему взглядом, мысленно решая, есть ли у нового клиента деньги или придётся выбрасывать его на улицу.
Он не торопился выбирать, а пока пытался прочувствовать эту атмосферу, эту липкую жадность, пронизывающую пространство. В таких местах люди не наслаждались жизнью, они добирали недополученное – надеясь, что кто—то за деньги компенсирует им их ущербное существование.
Демон медленно подошёл к барной стойке, не столько чтобы выпить, сколько наблюдать. Девушки сновали между столиками, и одна из них присела рядом с пожилым мужчиной, который неуверенно держал рюмку, как будто ждал, что кто—то возьмёт его за руку и скажет, что всё будет хорошо.
– Чего желаете? – спросил бармен, вытирая бокал сомнительной чистоты тряпкой, которая, вероятно, за последние годы так и не была постирана.
Зеркон улыбнулся.
– Самую испорченную, – сказал он спокойно.
Бармен не сразу понял, переспросил бы, но потом уловил взгляд клиента и просто кивнул. В таких местах не задавали лишних вопросов, если платишь.
Прошло пару минут, прежде чем к нему подсела девушка. Она выглядела так, будто давно разучилась чувствовать что—либо, кроме усталости. Лёгкий макияж не скрывал пустоты во взгляде, движения были точными, механически отточенными, но в них не было ни капли игры, лишь профессионализм.
– Чем могу помочь? – спросила она, наигранно улыбаясь, но не тратя усилий на соблазнительные нотки.
Зеркон наклонился ближе:
– А ты когда—нибудь видела, как человек по—настоящему боится?
Она нахмурилась:
– Если ты про тех, кто забывает, что у нас предоплата… – начала было она, но не договорила.
Зеркон коснулся её лба кончиками пальцев, будто исполняя какое—то древнее благословение.
Глаза её расширились, дыхание сбилось, а затем что—то сломалось в её лице. Она открыла рот, но вместо слов из горла вырвался сдавленный, судорожный хрип. Её тело вздрогнуло, пальцы вцепились в край стойки, словно она пыталась ухватиться за реальность, которая вдруг исчезла под её ногами.
В её сознании началось нечто невыносимое.
Она видела себя. Видела свою смерть. Снова и снова. Тысячу раз. В разных вариациях, в разных обстоятельствах, в каждом возможном кошмаре, который мог соткаться из её страхов. Она падала, её топили, душили, разрывали, насиловали, выбрасывали из окон, закапывали заживо. Она умирала так, как никто и никогда не должен был умирать, и каждый раз, когда она думала, что это конец, цикл повторялся, заставляя её переживать каждую деталь заново.
Она закричала.
Бармен вздрогнул, несколько клиентов обернулись, но никого не удивляли истерики девушек в этом заведении. Некоторые даже ухмыльнулись.
Зеркон наблюдал, как её лицо становится белым, как её руки дрожат, как её разум ломается, превращая её из привычной механической куклы в существо, которому только что показали истину.
Она не смогла остаться. Она вскочила, опрокинула бокал, полетела к выходу, мчась по залу, как зверь, которому подожгли хвост. Охранник не сразу сообразил, надо ли её останавливать, но пока он думал, она уже выбежала на улицу.
– Опять крыша едет у кого—то, – пробормотали за соседним столом.
Но даже на улице, под светом тусклого фонаря, девушка не смогла найти спасения. Её сознание всё ещё было внутри этой петли, она продолжала умирать, даже когда снова оказалась в реальности.
Она не смогла выдержать. Прямо перед входом в бордель, среди рваных рекламных листовок и пивных бутылок, её голова встретилась со стеной. Один раз. Второй. Третий.
Кровь оставила на бетоне алый след.
В помещении снова воцарилась привычная атмосфера. Одни уже забыли об этом, другие усмехались. В этом мире таких, как она, не жалели.
Зеркон сделал глоток из чужого бокала, оставленного на стойке.
– Интересно, – произнёс он задумчиво.
Но его интерес не ограничивался одним человеком.
Он прошёл по залу, чувствуя, как внутри разливается ленивое, но приятное возбуждение. Это место было грязью, скоплением лжи, похоти, усталости и жадности, но именно такие места служили прекрасной сценой для новых игр.
Зеркон поднялся на второй этаж, туда, где находились VIP—комнаты. Там, за толстыми дверями, происходили вещи, о которых предпочитали не говорить даже в самых откровенных разговорах.
Он толкнул дверь одной из таких комнат.
Внутри, на мягких диванах, раскинулся жирный бизнесмен, наслаждаясь вниманием двух девушек. Они сидели рядом с ним, перекидываясь дежурными фразами, смеясь на полтона громче, чем требовалось, в надежде на более щедрые чаевые.
Зеркон медленно вошёл, скользнул взглядом по обстановке и усмехнулся.
– О, Паша? – пробормотал бизнесмен, заметив знакомое лицо. – Ты чё, перепутал комнату?
Зеркон улыбнулся:
– Нет, я пришёл посмотреть на вашу кожу.
– Чего?
Зеркон посмотрел на девушек, наклонился к ним и тихо произнёс:
– Снимите её.
Пальцы девушек начали двигаться медленно, почти неосознанно. Сначала они провели ногтями по коже, потом чуть сильнее.
А затем заскребли так, будто пытались содрать с себя слой за слоем.
Ногти рвали плоть, багровые полосы расцветали на их телах, и вместо испуганных криков они смеялись – безумно, надрывно, потому что их разум больше не понимал, что боль – это боль.
Бизнесмен завопил, отшатываясь в угол дивана, хватаясь за подлокотники, но не в силах отвести взгляд. Зеркон смотрел на него с любопытством, как наблюдатель за муравейником, которому надоело видеть, как копошатся насекомые.
– Как забавно, – сказал он, слегка наклоняя голову. – Теперь ты один.
За роскошной дверью с нейтральной латунной табличкой «Частный клуб» скрывался бордель, где всё, что можно купить за деньги, давно потеряло вкус. Внутри царила дорогая пошлость: глубокие диваны цвета старой крови, зеркальные стены, бесконечно длинная барная стойка, заваленная кристальными бокалами, и запахи, сплетённые в удушающий коктейль – табак, парфюм, перегар, телесное тепло. Здесь развлекались те, кто давно перестал ощущать удовольствие, но продолжал изо дня в день разыгрывать свою роль.
Толстые старики в дорогих костюмах, которые уже не скрывали их разлагающихся тел, сидели, вальяжно раскинувшись, наблюдая за молодыми девушками, одетыми ровно настолько, чтобы разжечь в клиентах остатки иллюзий о власти. Их пластически застывшие лица излучали идеальную пустоту. Девушки смеялись, касались плеч, шептали банальные вещи, которые давно не значили ничего ни для них, ни для тех, кому они предназначались.