– Я смотрела, кто мог быть связан с исчезновением Пятакова, а кто – с нападениями на бордели. Если предположить, что всё это часть одного процесса, логика ускользает. Слишком разные почерки, слишком разные мотивы.
Виталий положил руки на стол, чуть наклонился к ней.
– Убийства в борделях и исчезновение Пятакова – это разные истории, – сказал он, словно подытоживая.
– Именно, – Варвара постучала ногтем по бумаге. – Кто бы ни убрал Пятакова, сделал это тихо. Без следов, без шума. Никто даже не успел понять, что произошло. А в борделях наоборот – резня, хаос, кровь на стенах.
– Там будто специально оставили следы, – добавил он.
– Возможно, хотели показать силу. Или послание.
Виталий провёл ладонью по затылку.
– Получается, мы имеем две силы. Одна действует скрытно, забирает ключевых людей, исчезает, не оставляя улик. Вторая – громит бордели, устраивает показательные казни.
– Совершенно разные подходы, – согласилась Варвара.
Она перевернула страницу блокнота.
– Есть ещё одно отличие, – добавила она. – Исчезновение Пятакова явно имело политический мотив. Он был слишком крупной фигурой, а значит, за этим стоит кто—то, у кого достаточно власти, чтобы провернуть такое и не оставить следов.
– А бордели?
– Там всё иначе. Это месть. Или зачистка.
– Но почему именно теперь?
Варвара задумалась, покачала головой:
– Возможно, кто—то посчитал, что настало время разорвать связи. Или уничтожить конкурентов.
Виталий выдохнул, допивая кофе.
– Два врага. Два направления. И оба – чертовски опасны.
– Да, – Варвара провела пальцем по краю чашки, затем подняла взгляд. – И нам нужно понять, кто за кем стоит, пока они не добрались до следующей жертвы.
Они снова замолчали. В воздухе висело напряжение, которое не могли рассеять ни кофе, ни утренний свет, пробивающийся сквозь жалюзи. За окном Москва жила своей обычной жизнью, но они оба знали – за этим ритмом скрывается нечто, что уже вытянуло свою тень в их сторону.
Варвара молча перевернула страницу блокнота, выведя несколько коротких пометок. Виталий, всё ещё погружённый в мысли, постукивал пальцами по краю чашки. Тишина, повисшая между ними, не была пустой – она наполнялась догадками, неоформленными мыслями, вопросами, которые ещё не обрели форму.
– Если эти две силы противостоят друг другу, – медленно произнёс Виталий, разрывая паузу, – то тогда нам нужно понять, на чьей стороне была база в Подмосковье.
Варвара задумчиво провела пальцем по краю бумаги.
– Там всё было иначе. Это не выглядело как обычная бойня или покушение. Больше напоминало ликвидацию.
– То есть ты считаешь, что это не просто совпадение?
– Тела, – она посмотрела на него. – Мы же не нашли ни одной привычной улики. Людей буквально испарили.
Виталий нахмурился, вспоминая картину с места трагедии.
– Да. И всё же, если связать это с нападениями на бордели… Вроде бы два разных метода, но эффект одинаковый. Уничтожение, стирание следов, устранение неугодных.
Варвара посмотрела в окно, за которым утро медленно вступало в свои права.
– Но в Подмосковье не было демонстрации силы. Там работали аккуратно, без внешнего шума. Значит, это могла быть другая сторона.
– Или та же, но с другим мотивом, – добавил Виталий, опускаясь чуть глубже в кресло.
Она вздохнула.
– Если это две разные силы, то у каждой должна быть своя цель. Одна уничтожает открыто, не скрываясь, другая действует из тени, словно зачищая поле.
Виталий подался вперёд:
– Получается, это война.
Варвара кивнула:
– И мы застряли посередине.
Она провела линию на бумаге, разделяя события на две части. Слева – исчезновение Пятакова, зачистка базы, следы идеального сокрытия преступлений. Справа – погромы в борделях, демонстративное уничтожение.
– Нам нужно понять, кто с кем воюет, – Виталий задумчиво провёл рукой по подбородку. – И что важнее – почему именно сейчас.
– Это ключевой вопрос, – согласилась она. – Потому что, если это не случайное стечение обстоятельств, значит, одна сторона намеренно спровоцировала другую.
– И тогда у нас есть шанс найти ту, что первой начала действовать, – подытожил он.
Варвара кивнула, вписывая последние штрихи в свои заметки.
– Возможно, база стала первой жертвой, – пробормотала она. – Или первым шагом в чужом плане.
Санин поднялся и, подойдя к окну, посмотрел вниз. Город жил своей привычной жизнью, но теперь в его взгляде всё выглядело иначе.
– Нам нужно выяснить, чья это война, пока нас самих не втянули глубже, – произнёс он.
Смолина закрыла блокнот и, глядя на него, тихо добавила:
– Думаю, нас уже втянули.
Глава 12
Москва, как огромный живой организм, мерцала в ночи сотнями тысяч огней, рассыпая отблески в лужах, на стеклянных витринах и редких, оставленных незашторенными окнах. Город жил в привычном ритме: нескончаемый поток машин растекался по магистралям, уличные музыканты всё ещё играли в центре, а в спальных районах где—то глухо хлопали двери подъездов. Опаздывающие пассажиры бежали к последним рейсам метро, а редкие прохожие растворялись в сумраке улиц, оставляя после себя только слабое эхо шагов.
Но были места, куда не заглядывал даже случайный прохожий. Один из таких уголков, скрытый от людского внимания, находился в глубине тихого, на первый взгляд ничем не примечательного квартала. Здесь, за высокими оградами, за фасадом, нарочито скромным, без вывесок, в здании, чей свет никогда не проникал наружу, располагалась клиника, о которой не писали в рекламных буклетах.
Официально это был частный психиатрический центр, принимающий людей с различными расстройствами сексуального характера. Заведение с безупречной репутацией, о котором редко говорили в открытую, но за закрытыми дверями обсуждали в самых высоких кругах. Клиника позиционировала себя как безопасное место, где могли получить помощь те, кто не вписывался в нормы общества, но обладал достаточными ресурсами, чтобы сохранять своё положение. Здесь не ставили стандартные диагнозы, не назначали курсов терапии. Здесь работали с желаниями, которые не осмеливались афишировать.
Именно поэтому здание не привлекало внимания. Оно было спроектировано так, чтобы взгляд проходил мимо, не задерживаясь. Простые формы, серые стены, узкие окна, всегда затянутые матовыми шторами. Никто не входил сюда случайно. Те, кто пересекал порог, знали, что в списках пациентов их имён не найдут, что персонал не выдаст ничего из услышанного даже под угрозой смерти.
Но всё это было лишь иллюзией.
На деле клиника являлась одним из главных узлов Лифтаскара на Земле. Не просто прикрытием, а центром отбора, местом, где решалось, кому суждено исчезнуть из этого мира. Аурелиус, её владелец, не был демоном, но служил тем, кто правил в другом измерении. Воплощённый на Земле в облике известного психиатра, он не просто изучал своих пациентов – он выбирал их.
Здесь, в этих стенах, не лечили. Здесь тестировали. Каждая встреча, каждое слово пациента, даже самый невинный жест – всё становилось частью его личного анализа. Он видел суть, чувствовал скрытые желания, ощущал колебания страсти, которая могла сломать границы человеческого существования. Люди думали, что приходят сюда за помощью, но сами не замечали, как открывали перед ним не те двери.
Некоторые пациенты больше никогда не покидали этих стен, исчезая из своей прежней жизни без следа. Других находили спустя годы, но уже не теми, кем они были прежде – их сознание и личность стирались, оставляя лишь оболочку, утратившую прошлое. Те, кому не суждено было вернуться, растворялись в системе навсегда, становясь призраками, чьи имена постепенно забывались.
Аурелиус появился в мире людей более века назад, приняв облик человека, чья харизма и тонкое понимание человеческой природы позволяли ему манипулировать даже самыми стойкими. Его настоящее имя не знали даже те, кто служил ему, а прошлое терялось в лабиринтах легенд и слухов. Он не был демоном в привычном смысле, но его существование подчинялось правилам, о которых люди не подозревали. Он знал все оттенки желания и ужаса, он слышал, как шепчут мысли его пациентов, и знал, когда приходит их момент.
Его влияние распространялось далеко за пределы стен этой клиники. Он работал с элитой, с теми, кто управлял судьбами людей, с теми, кто хотел большего и был готов на сделку ради удовлетворения своих самых тёмных фантазий. Он не предлагал ничего – люди сами приходили к нему, тянулись, не понимая, что принимают участие в чём—то куда более глубоком, чем могли себе представить.
Когда—то давно Аурелиус был обычным человеком, а может, просто хорошо играл эту роль. Он познал страх и силу власти, научился подчинять, но не через грубую силу, а через тонкое и незримое влияние. Он изучал каждого, кто приходил в его кабинет, наблюдал за реакцией, за малейшими изменениями в голосе, взгляде, дыхании. Он видел, кто слаб, а кто опасен, кто готов перейти границы и кто ещё колеблется. Его искусство заключалось в том, чтобы вести человека туда, где он больше не мог остановиться.
Некоторые говорили, что Аурелиус бессмертен, что он жил задолго до нынешней эпохи. Кто—то утверждал, что он – всего лишь инструмент Лифтаскара, подчинённый высшей воле. Истина была глубже: он сам решал, кому служить, и никто не мог заставить его идти против собственной воли. Он создавал мир вокруг себя, мир, в котором люди терялись, мир, где страх и наслаждение сплетались воедино.
Сегодня он чувствовал тревожные сигналы. Что—то менялось. Ему не нужно было видеть или слышать – воздух в стенах его владений вибрировал, отражая присутствие чужой воли. И этот день не был таким, как все. Он знал, что ночь принесёт перемены.
Миркан стоял напротив здания, недвижимый, как статуя, высеченная из самой ночи. Он уже оставил за собой разрушенные бордели, вычистил притоны, где демоницы заманивали новых жертв. Теперь пришло время уничтожить источник, вырвать с корнем саму возможность отбора.