Он возвращался, не зная, почему, но осознавая, что не может иначе.
Когда Лера появлялась в зале, он чувствовал это раньше, чем видел её. Пространство будто напрягалось, воздух становился тяжелее, время растягивалось. Когда она приближалась, внутри него разливалось нечто странное – не волнение, не желание, но ощущение, что всё, что происходит, уже было предрешено.
Хотя в её поведении не было ни излишней инициативы, ни намеренного флирта, в её молчаливом присутствии ощущалась сила, способная завладеть вниманием и подчинить пространство вокруг. Её не нужно было добиваться, завоёвывать или пытаться расположить к себе – она просто существовала рядом, и этого оказывалось достаточно, чтобы его мысли неизменно возвращались к ней.
Поначалу он пытался контролировать себя: старался не задерживаться слишком долго, уходил вовремя, не позволял себе излишней привязанности. Однако с каждым новым визитом он осознавал, что его собственные принципы становятся всё более размытыми, а попытки удержать себя в рамках бесполезны. Он больше не мог следовать своим же правилам.
Время, проведённое рядом с ней, воспринималось иначе. В её обществе часы теряли свою значимость, границы между разговорами, молчанием и прикосновениями стирались, а реальность за пределами этой комнаты будто исчезала, оставляя только ощущения – тепло её взгляда, её дыхание, её едва уловимые движения, которые становились центром его восприятия.
Но чем сильнее становилась привязанность, тем страннее были его сны. Сначала это были лишь случайные образы – её лицо, движения, её голос, улыбка. Затем ночные видения стали приобретать иной характер, наполняясь смутными очертаниями, беспокойными тенями, размытыми силуэтами, в которых он узнавал её, но одновременно ощущал её недосягаемость. Во снах он видел её отражение в воде, её силуэт, исчезающий в густом тумане, её руку, касающуюся его, но в последний момент растворяющуюся в воздухе.
Просыпаясь среди ночи, он испытывал странное чувство, будто она только что была рядом, её дыхание касалось его кожи, но стоило включить свет, как вся комната оказывалась пустой, и разум подсказывал, что это было лишь иллюзией. Даже если несколько дней он не появлялся в «Доме без греха», её присутствие не покидало его. Он чувствовал её запах в толпе незнакомцев, замечал её отражение на границе зрения, а в моменты тишины ему казалось, что он слышит её голос.
Но он никому об этом не рассказывал. Не потому, что боялся показаться смешным, а потому что сам не мог объяснить, что с ним происходит. Он предпочитал заглушать эти мысли, но чем больше пытался вытеснить их, тем сильнее они овладевали его сознанием.
Начальство триста второго не могли не заметить изменений. Варвара пристально наблюдала за ним, будто пыталась разгадать, что именно с ним не так. Виталий иногда бросал короткие, но наполненные смыслом замечания, проверяя, насколько Дмитрий готов признать то, что его тревожит.
– Ты выглядишь иначе, чем раньше, – однажды сказала Варвара, изучая его взглядом.
– Что—то изменилось? – Виталий пристально всматривался в его лицо, словно ожидая услышать правду.
Дмитрий только пожал плечами, отмахиваясь от их вопросов:
– Просто устал. Работа загружает.
Но он знал, что это не так.
Однажды, покидая «Дом без греха», он осознал, что идёт не в ту сторону. Его ноги несли его туда, где её не было, но где он всё равно чувствовал её присутствие, будто даже за пределами этого места она продолжала управлять его мыслями. Именно в тот момент он понял, что уже не способен остановиться, что его сознание больше не принадлежит ему.
Очередной визит в «Дом без греха» начался так же, как и все предыдущие. Дмитрий вошёл в зал, привычно поздоровался с официантом, сделал заказ и сел за свой столик, откуда удобно было наблюдать за происходящим. Однако что—то было иным. Атмосфера заведения казалась плотнее, тяжелее, словно воздух насыщался неразрешённым напряжением.
И тут он увидел её.
Лера появилась из тени, мягко, беззвучно, как будто не вошла в помещение, а проявилась в нём, растворяя окружающий мир своим присутствием. Взгляд её был странно глубоким: в нём было нечто новое, неуловимое, тревожащее, и, хотя Дмитрий не мог понять, что именно изменилось, он почувствовал, как его дыхание стало чуть более неровным.
Она не подошла сразу, не бросила ни одной фразы, не дала ни одного жеста, который можно было бы истолковать как приглашение. Но он уже знал, что именно сегодня должно было произойти что—то важное.
Через несколько минут, не дожидаясь, пока он сам сделает первый шаг, она наконец приблизилась.
– Сегодня ты не должен оставаться здесь, – её голос звучал иначе, чем прежде, мягче, но при этом в нём чувствовалось нечто властное.
– Почему?
– Пойдём со мной.
Её пальцы едва заметно коснулись его руки, почти невесомо, но он почувствовал это прикосновение каждой клеткой тела. Оно не согревало и не холодило, но в нём была необъяснимая сила, от которой хотелось как можно скорее избавиться, но при этом невозможно было отступить.
Они пересекли зал, миновали коридор, и чем дальше они шли, тем страннее казалась окружающая тишина. Словно звуки гасли, исчезая, оставляя только их дыхание и шаги, которые с каждым шагом казались глуше, мягче, неестественнее.
Она привела его в особую комнату.
Дверь закрылась плавно, но бесшумно, а пространство вокруг, казалось, чуть сместилось, словно реальность слегка дрогнула.
Здесь было тепло, но воздух был слишком густым, будто насыщенным чем—то невидимым, ощущаемым только кожей. Дмитрий глубже вдохнул, но почувствовал тяжесть в груди, будто дыхание стало труднее, но он не мог прекратить вдыхать этот воздух, наполненный запахом её кожи, её дыхания, её самого присутствия.
Лера приблизилась, её тёплый поток воздуха коснулся его лица, и он почувствовал, как между ними стираются границы, как нечто, что не поддавалось осознанию, захватывает его разум. Когда её пальцы скользнули по его щеке, внутри всё напряглось, словно само время на мгновение остановилось, задержав дыхание. Она двигалась медленно, не спеша, будто растягивая момент, позволяя ему осознать каждую деталь происходящего, каждое движение, каждый оттенок ощущений.
Её руки мягко скользнули по его телу, оставляя за собой едва ощутимое тепло, которое, однако, запечатлевалось в коже так, будто бы эти прикосновения были не просто физическими, а чем—то большим, чем—то, что проникало глубже, чем могло бы позволить тело. Дмитрий ощущал, как её губы касаются его шеи, как дыхание проникает в него, оставляя лёгкие следы жара, который не рассеивался, а напротив, накапливался, создавая странное чувство нарастающего напряжения.
Она двигалась не торопясь, но без промедления. Её прикосновения были медленными, но в них не было ни единого колебания: каждое движение было естественным, плавным, как течение воды, которая не знает преград. Когда её одежда мягко соскользнула вниз, открывая тепло её тела, он почувствовал, как его собственные руки сами находят её, находят каждую линию, каждую форму, словно запоминая их, даже если ему казалось, что он уже знал их всегда.
Он вошёл в неё, и в этот момент реальность дрогнула, растворилась, будто всё вокруг утратило форму, уступая место ощущениям, которые заполнили сознание. Её тело напряглось, задержав на миг движение, а затем обрушилось на него тёплой волной, обволакивая, погружая в ритм, который становился единственной реальностью, существующей для них двоих. Их движения находили друг друга с безупречной точностью, не теряя плавности, но накапливая напряжение, сдерживаемое до последнего мгновения.
Лера вцепилась в него ногтями – её дыхание стало глубоким, влажным, наполненным чем—то, что выходило за пределы слов, за пределы физического. В какой—то момент звук перестал существовать, остались только их движения, только биение сердец, только симфония, сплетающаяся из их стонов, только вихрь, в который он погружался всё глубже, всё безвозвратнее.
Когда они достигли кульминации, когда последний стон сорвался с её губ, Дмитрий понял, что чувствует не наслаждение, не удовлетворение, а что—то совершенно иное. Пустоту. Эта пустота охватила его, заполнила изнутри, но он не мог остановиться, не мог вырваться из этого ощущения, не мог вырваться из неё. Он вошёл в неё, но одновременно с этим почувствовал, что исчезает, что растворяется, что становится частью чего—то, что не поддаётся объяснению.
Последний звук, который он услышал, был не её голосом, не её дыханием, а чем—то, что не принадлежало этому миру. И в этот момент он понял, что попал в ловушку.
В какой—то момент реальность дрогнула, будто натянутая нить, которая неожиданно лопнула, выпуская наружу нечто, что не должно было быть явленным. Дмитрий почувствовал, как воздух вокруг стал гуще, приобрёл плотность, тяжесть, будто заволакивая всё пространство невидимой пеленой, лишающей дыхания.
Лера прижалась к нему, но её тело стало другим. В начале это ощущалось как лёгкий диссонанс – незначительное изменение, которое он списал на воображение, но затем его руки коснулись её кожи, и вместо привычного жара он ощутил ледяную гладкость, как будто касался мрамора, не принадлежащего живому существу.
Она подняла голову, и он заметил, как расширились её глаза. Зрачки расползлись, исчезли, и в глазах не осталось ничего, кроме чёрной бездонной пустоты, в которой не было ни отблесков света, ни отражений, ни даже самой сути человеческого взгляда. Это была тьма, которая не просто скрывала что—то внутри себя, но будто заглатывала саму реальность.
Вокруг них начало мерцать неестественное свечение. Оно не шло ни от одной видимой точки, а словно возникало повсюду сразу, распространяясь по стенам и полу, изгибая линии пространства, превращая его в нечто подвижное, бесформенное, ломающее привычное восприятие.
Дмитрий попытался отстраниться, но не смог. Всё его тело застыло в парализующем оцепенении, мышцы отказывались повиноваться, дыхание сбилось, сердце бешено колотилось в груди, но он не мог сделать даже малейшего движения. Он пытался кричать, но горло сжалось, и ни единого звука не сорвалось с губ.