– Я – Лилитара. Я твоя наставница. – Она наклонила голову, наблюдая за ним, будто играя с догадками, что сейчас роились в его сознании.
Её губы – алые, влажные, чуть приоткрытые, словно уже готовые к поцелую или укусу. В янтарном сиянии глаз плескался насмешливый голод, в нём не было угрозы, но он пронизывал насквозь, словно просеивая мысли. Дмитрий почувствовал её взгляд внутри себя, как будто она, не прикасаясь, уже трогала его.
Едва он успел осознать её влияние, как из тени выскользнула вторая, появившись так плавно, что он даже не сразу заметил её движение. Она была другой – платиновая, бледная. Её кожа не отражала свет, но испускала слабое жемчужное сияние, словно сама по себе была источником луны в этом чуждом мире.
– А я – Сальфира, – её голос проникал не через слух, а прямо в сознание, растекаясь по нему, успокаивая, завораживая, но в этом скрывалась целая бездонная пропасть.
Она наклонилась ближе, и Дмитрий впервые ощутил её запах – свежий, пряный, глубокий, как пробуждающий забытые, первобытные желания аромат. Красные, почти невесомые ткани облегали её тело, создавая иллюзию недосягаемости, словно одежда была не тканью, а чем—то живым, вибрирующим, дрожащим от её собственного жара.
– Мы твои наставницы. Мы научим тебя быть тем, кем ты уже стал. – Её голос звучал как ласковая угроза, и Дмитрий почувствовал, как его тело отвечает.
Он не мог контролировать это чувство. Их близость, их движения, их тепло, даже запах их кожи – всё это наполняло его внутри чуждым возбуждением, лишённым привычной логики. Оно не имело ничего общего с влечением к женщине, не было ни романтики, ни страсти, но было ощущение подчинённости, в которой он ещё не разобрался.
Ему хотелось отступить. Но они не дали ему такой возможности.
Лилитара провела ногтями по его груди – не царапая, а исследуя, как если бы проверяла, какой он на вкус, какой он наощупь. Дмитрий вздрогнул. Его дыхание стало чуть глубже, и это вызвало новую усмешку на её губах.
– Ты чувствуешь это? – спросила она, её голос дрожал от удовольствия. – Ты уже наш.
Сальфира чуть склонила голову, её волосы струились, как ртуть, слегка касаясь его кожи, оставляя ощущение ледяного, но сладкого ожога.
– Не сопротивляйся. Чем быстрее примешь, тем легче будет.
И Дмитрий понял – они не спрашивали. Они уже решили за него.
Дмитрий, наконец, собрал мысли и, преодолев странную тяжесть, сковывающую его сознание, задал вопрос, который пульсировал в его голове с того самого мгновения, как он оказался здесь.
– Как я сюда попал? – его голос был хриплым, чужим, будто воздух вокруг сопротивлялся самому процессу говорения.
Лилитара и Сальфира переглянулись. В их взглядах не было удивления, лишь насмешливое понимание, словно этот вопрос уже звучал тысячи раз. Лилитара первой скользнула к нему ближе, её движения оставались такими же плавными, но теперь в них появилось нечто большее – уверенность обладательницы, уже получившей свою добычу.
– Ты сам пришёл. – Она наклонила голову, рассматривая его, словно редкий экспонат. – Ты не помнишь? Разве твои желания не вели тебя всегда именно сюда?
Дмитрий нахмурился. Всё внутри подсказывало, что это не так, но что—то в её словах цеплялось за сознание, как крючок, вонзившийся в глубину памяти.
Сальфира, стоявшая чуть в стороне, медленно обошла его. Платиновые волосы скользили по плечам, отражая тусклый свет Лифтаскара.
– Ты стал тем, кем должен был стать. – Она говорила тихо, но её голос проникал в самое нутро, вызывая необъяснимую дрожь. – Демоном. Одним из нас. Жителем великого Лифтаскара.
Лилитара улыбнулась, её губы приоткрылись, обнажая острые клыки, но улыбка не была зловещей, скорее, ласковой, терпеливой, как у матери, объясняющей ребёнку его новую судьбу.
– Ты думаешь, что тебя кто—то похитил? О, нет. Всё гораздо проще. – Она провела кончиком пальца по его ключице, изучая, как кожа реагирует на её прикосновение. – Ты всегда принадлежал нам. Просто не знал об этом. Но теперь, когда ты здесь, это стало очевидным.
Дмитрий замер.
– Это… невозможно.
Сальфира тихо рассмеялась, её голос прозвучал глубоко, вибрируя прямо в воздухе, пропитывая его сладкой тяжестью.
– Возможно. Всё, что ты делал в своей жизни, каждый твой выбор, каждое желание… Ты сам направил себя сюда. – Её фиолетовые глаза вспыхнули, и Дмитрию показалось, что он тонет в их глубине, как человек, падающий в бездну без дна. – Ты принадлежишь похоти. И теперь ты один из тех, кто её создаёт.
Лилитара провела руками по его плечам, будто проверяя, насколько он привык к новому телу, к новой сущности. Её голос стал ещё мягче, обволакивающе—протяжным.
– Это честь, Дмитрий. Ты теперь часть великого мира. – Она приблизилась, её дыхание коснулось его щеки, и он почувствовал новый укол возбуждения, совершенно непроизвольный. – Тебя больше не ограничивают ничтожные рамки твоего прошлого. Ты – демон. И ты будешь наслаждаться этим.
Сальфира наклонила голову, наблюдая за его реакцией. Её взгляд был спокойным, терпеливым, но в нём сквозило недвусмысленное ожидание.
– Скоро ты это поймёшь. – Её губы слегка дрогнули в ленивой, почти снисходительной усмешке. – И тогда ты не будешь задавать таких глупых вопросов.
Дмитрий чувствовал, как его шаги становились тяжелее с каждым пройденным метром. Гравитация здесь казалась иной – не просто физически ощутимой, но и пропитывающей само пространство, сгущающей воздух вокруг него. Демоницы, сопровождавшие его, не нуждались в указаниях. Они двигались медленно, но с той естественной уверенностью, что бывает у существ, привыкших к вечности, а не к спешке смертных.
Шаг за шагом перед ним раскрывался Лифтаскар, его извращённая грандиозность, отражённая в искусственном свете фонарей, извивающихся, словно змеиные позвоночники. По мере приближения к возвышенности, на которой располагался его новый дом, мир вокруг обретал нечто схожее с логикой сна, но её последовательность вызывала тревогу.
Вдали чернела бесконечная пустота, заполненная клубами тёмного пара, лениво всплывающего из неизвестных глубин. Казалось, что сам воздух здесь имеет вес, напоминая жидкость, в которой всё движется чуть медленнее, с затянутыми в тягучий ритм жестами. Высокие мосты, ведущие к платформе, простирались над пропастью, идущей вниз на такую глубину, что взгляду не хватало силы постичь её дно.
И вот наконец он увидел своё новое жилище. Здание, возвышавшееся перед ним, не просто поражало своей монументальностью – оно вселяло ощущение абсолютной чуждости, той древней, зловещей логики, которая не могла принадлежать рукам смертных.
Грандиозная структура сочетала в себе черты древних храмов и имперских дворцов, но их архитектура была нарушена и искажена. На первый взгляд формы казались знакомыми – колоннады, массивные стены, усечённая пирамида, но линии были слишком резкими, изгибы неестественно плавными, а узоры на поверхности беспокойно двигались в свете фонарей, словно рисунок был живым.
Золотой отблеск, которым сияли колонны, не был отражением привычного света. Он казался теплым и текучим, но при этом не грел, оставаясь холодным, мёртвым сиянием заточённого великолепия.
Вместо привычных дверей перед Дмитрием распахнулся вход, уходящий вглубь черноты, как зияющая пасть, приглашающая погрузиться внутрь.
Огромные окна без стекол открывали панорамный вид на океан тёмных паров. Они казались прорезями в самой реальности, словно за их пределами не было воздуха, а лишь бесконечная бездна.
Дмитрий почувствовал что—то странное, когда приблизился к зданию. Будто внутри него затрепетало новое ощущение, не свойственное прежней жизни. Дом ждал его. Или, возможно, он уже был его частью.
Как только Дмитрий переступил порог, мир внутри дома изменился, будто раздвинул границы реальности. Пространство не просто окружало его – оно принимало, обволакивало, впитывало, словно существовало только для него и теперь ждало, когда он осознает свою новую суть.
Воздух внутри оказался плотным, насыщенным, он давил не физически, а иначе – его невозможно было вдохнуть полной грудью, как будто сам дом решал, сколько позволить ему забрать из себя. Запах в помещении не походил ни на что привычное – влажный, чуть смолистый, с примесью чего—то пряного, он был слишком интенсивным, но не отталкивающим, скорее наоборот – опьяняющим, медленно размывающим границы мысли.
Пол под ногами отражал пространство с искажениями, будто зеркальная поверхность из чёрного мрамора не просто фиксировала реальность, а перемалывала её, пропускала сквозь себя, создавая тревожные отражения. В глубине этого блеска, в тончайших прожилках мрамора текли светящиеся линии, они дрожали, едва заметно пульсировали, словно что—то под этой твердой гладью дышало, жило своей скрытой жизнью. Их мерцание не подчинялось случаю – свет двигался в такт чему—то, что находилось за пределами понимания, будто повторяя удары огромного невидимого сердца, раскинувшего свои сосуды под всей громадой Лифтаскара.
Пространство не имело привычных стен. Колонны, уходящие вверх, где вместо потолка висела плотная чернота, обрамляли помещение, и свет фонарей снаружи отбрасывал на них кривые тени, движущиеся не туда, куда следовало бы.
В центре спальни, на пересечении светящихся линий пола, возвышалась массивная кровать, но назвать её просто ложем было недостаточно. Это было великолепное возвышение, трон для ночи, место, предназначенное не для отдыха, а для ритуалов, для поклонения, для слияния тел в бесконечных поисках наслаждения. Золотая и чёрная ткань, покрывавшая её, казалась влажной, но не от воды, а от впитанного жара, от следов множества тел, что находились здесь прежде. Под ней скрывались толстые, почти живые матрасы, мягкость которых была неестественной, как будто они вбирали в себя плоть, а не поддерживали её.
Вокруг кровати были расставлены массивные кресла и диваны, но их форма не была удобной для простого времяпрепровождения, она подчинялась изгибам человеческого тела в момент желания. Материя этих предметов вбирала тепло кожи, но не отдавалась прохладой, и, прикоснувшись к бархатистым поверхностям, можно было почувствовать, как они слегка подрагивают, словно обволакивая сидящего, словно понимая его плоть.