мышление Мегрэ не свойственно: «Я не делаю предварительных выводов. У меня нет определенных суждений», — постоянно повторяет он. Всевозможным вещественным уликам Мегрэ придает мало значения. Главное для него — интуитивно понять суть разыгравшейся человеческой драмы. Чтобы узнать правду, Мегрэ необходимо самому почувствовать, мысленно пройти все этапы, которые, быть может, привели подозреваемое лицо к преступлению, оказаться в его «шкуре». А для этого следует изучить его прошлое: «Человек без прошлого для меня не существует», — утверждает комиссар. От романа к роману характер Мегрэ все время меняется и обогащается, в нем все больше начинают преобладать черты, присущие внимательному врачу или тонкому психологу. Сименон расширяет сферу деятельности комиссара, вводя его в высший свет, в кулуары министерств, конторы крупных буржуа, в среду артистической богемы и «золотой молодежи». Обостряется критика Мегрэ бюрократических и карательных учреждений буржуазного общества, современного судопроизводства, мнимого равенства перед законом, независимости судей. Комиссар, порой во вред себе, вступает в конфликты с прокурорами и судьями и нередко убеждается в своем бессилии добиться справедливости. Эволюция взглядов Мегрэ во многом отражает эволюцию взглядов самого писателя. Говоря о деятельности Мегрэ, Сименон подчеркивает: «Мегрэ никогда не имел дела с восстанием или демонстрантами. Он никогда и никого не бил по голове, А в жизни есть подобные полицейские. Я знал таких. Кроме того, мне вообще не нравится полиция наших дней. На вопрос: «А мог бы на самом деле существовать Мегрэ?» Сименон ответил: „Нет, он бы подал в отставку»».
Как-то Сименона спросили, чем объясняет он популярность Мегрэ и любовь к нему читателей во всем мире. «Я полагаю, — не задумываясь ответил он, — Мегрэ такой человек, которого каждый хотел иметь бы своим другом».
«Пассажир „Полярной лилии»» — первый социально-психологический роман Сименона о воспитании чувств и становлении характера молодого человека. В нем намечен один из центральных тезисов творчества писателя — «быть человеком — трудное дело», развернутый им впоследствии во многих «трудных» романах и в цикле «Мегрэ». Юность, считает писатель, тот решающий этап, когда окончательно формируется человек. Тема молодежи — сквозная тема его творчества. В ряде романов Сименон прослеживает сложный психологический процесс возмужания подростка или юноши. Он делает это на примере девятнадцатилетнего голландца Вринса, получающего суровую моральную закалку на «Полярной лилии», где он держит трудный экзамен на «аттестат зрелости». Мучительный разлад в душе юноши, предшествующий свободному выбору, который он сделает между ответственностью перед людьми и личным счастьем, завершается нелегко одержанной победой чувства долга. «Зато одним мужчиной стало больше», — скажет ему капитан Петерсен, начавший морскую службу тринадцатилетним юнгой, повидавший много страшного и жестокого, но под грубой внешностью сохранивший, как и Мегрэ, отзывчивое сердце, непримиримость к трусости и подлости, отвращение к разврату и цинизму светских бездельников. Несмотря на веские улики против Вринса, он поверил в честность молодого офицера и поддержал его так, как это мог сделать лишь отец. Не окажись Петерсена рядом с Вринсом в критические часы его жизни, он мог стать таким, как кочегар Крулль, и совершить преступление. Крулль любопытный персонаж, который не раз встретится в последующих <трудных» романах Сименона, где писатель будет доискиваться до причин, приводящих к деградации личности.
Главной он считает одиночество, разобщенность людей, равнодушие их друг к другу, при котором однажды оступившемуся человеку никто не протянет руку и не поможет вернуться к честной жизни, как это произошло с Круллем.
13 февраля 1983 года Сименону исполнилось 80 лет. Он больше не пишет романов, объяснив свое решение состоянием здоровья. Чтобы писать, ему необходимо чувствовать себя совершенно здоровым. По словам Сименона, он устал перевоплощаться в своих вымышленных героев, испытывать их мучительные переживания и вместе с ними бороться с судьбой. Он решил обратиться к анализу и пересмотру собственной жизни и проследить длинный период, который отделяет журналиста Сима от писателя Сименона. Он рассказывает о нем перед микрофоном[4]. Подробный самоанализ не оторван от происходящих за стенами дома писателя политических, социальных и культурных событий, за которыми он продолжает следить и чутко на них реагирует. Как всегда писателя волнует участь простых людей, особенно молодежи, в этом неспокойном, беспощадном мире и их будущее. С молодыми связаны надежды Сименона на восстановление прочного мира и справедливости на земле.
«Я счастлив, что живу в нашу эпоху, — пишет Сименон. — Несмотря на все ее несовершенство, я горжусь ею и вот почему: пусть, что ни день, еще творятся акты жестокости — большинство людей уже осуждает ее. Пусть человек еще не так свободен, как ему представляется — рабов уже почти нет. Пусть проблемы расы и цвета кожи еще часто служат трамплином для политиканов — сотни тысяч людей уже искренне убеждены, что всякий человек— это человек… Я верю в человека».
Э. Шрайбер
Я ВСПОМИНАЮ
1
9 декабря 1940 года,
Фонтене-ле-Конт (Вандея)
Мой дорогой мальчик!
Мало ли событий произошло 13 февраля 1903 года? Забастовки, аресты анархистов, приезд иностранных государей в Париж, тираж лотереи… Стоит лишь покопаться в тогдашних газетах. А все-таки самые важные для меня, Да и для тебя, события в тот день имели местом действия Льеж, улицу Леопольда, что соединяет Арочный мост с площадью Святого Ламбера.
Точнее, это произошло в доме шляпника Сесьона, на третьем этаже.
Направо — торговый дом «Озэ»; там делают и продают шоколад «Озэ». Кондитерское благоухание дает о себе знать за три дома до «Озэ» и преследует прохожего еще через три дома. Здесь продается не только шоколад. Можно купить и пирожное с кремом, десять сантимов штука. Немыслимо дорого! А три штуки — двадцать пять сантимов. Из-за этой скидки мы потом, когда нас станет четверо, будем покупать к столу три пирожных: от каждого отрезается по кусочку — выкраивается порция на четвертого едока.
Итак, направо — дом «Озэ». Налево — магазин готового платья, вернее, три магазинчика подряд, и все они торгуют одним и тем же, переманивая друг у друга покупателей.
Спору нет, улица Леопольда — одна из центральных, но за Арочным мостом уже начинаются предместья. На этой улице останавливаются трамваи, идущие из пригородов. Здесь торгуют зерном, грубой обувью — кожаной и деревянной, а также, само собой, готовым платьем.
На всех трех магазинчиках — шары газовых фонарей; в их синюшном дрожащем свете перед каждым входом топчется по субъекту — черный сюртук, пристежной стоячий воротничок, торчащий чуть не на десять сантиметров, шляпа-котелок, нафабренные усы. У такого типа вечно стынут ноги, нос, пальцы рук. Он шарит глазами в толпе, выискивая главным образом мамаш с детьми. Карманы у него набиты грошовыми картинками, глядя на которые требуется угадать, «где сидит охотник» или «где спрятался болгарин». Понятия не имею, при чем тут болгары, но я долго собирал такие загадочные картинки, где вся загвоздка была в болгарах.
Холод. Дождь. Липкий туман. Пять вечера, а все витрины уже освещены.
У Сесьона выставлены дюжины шляп. В магазине люди растерянно смотрятся в зеркало, не в силах понять, нравится ли им собственное отражение. Поминутно проходят трамваи: зеленые следуют в Троз, Шене или Флерон, красные и желтые кружат по городу. Продавцы газет выкрикивают список номеров, выигравших в последней лотерее. Другие выкликают:
— Баронесса Воган — десять сантимов! Кому баронессу Воган?
Речь идет о любовнице Леопольда Второго[5]. Болтают, будто ее особняк связан подземным ходом с дворцом в Лекене.
— Кому баронессу Воган?
В доме Сесьона, на третьем этаже, в комнатке, которую освещает керосиновая лампа, молодая женщина, белокурая и растрепанная, надевает шляпку. Секунду помедлив, поправляет прядку и задувает лампу. На лестнице горит газовый рожок.
Молодая белокурая женщина выбегает из узкой, приткнувшейся между двумя лавчонками двери и со всех ног спешит к площади Святого Ламбера. Она волнуется. Всё это так непривычно. Прохожие, задевающие и толкающие ее, ни о чем не догадываются.
Крики газетчиков все громче… Через каждые пять метров — газовые фонари. Магазин «Большой универсальный». Потом другой, под вывеской «Вакселер Клаас». И третий, поскромней — «Новинка». Торговля тканями, галантереей, полотном, шерстью. Женщина входит в тепло. Здесь вкусно пахнет небеленым полотном.
В «Большом универсальном» всегда толкучка и продавцы нарочно выкрикивают цены во всю глотку.
А тут продавщицы неслышно скользят вдоль стеллажей. Сдержанно улыбаются, щупают сукна, шушукаются, пересмеиваются с видом заговорщиц.
Та, которая сейчас вошла, тоже всем улыбается: она знакома со всеми девушками изо всех отделов. И не торчи у них над душой администратор, облаченный в сюртук, они тут же сбежались бы к ней. Все смотрят на ее большой живот. На лицах немой вопрос: «Скоро?»
Анриетте Сименон вот-вот стукнет двадцать. Год тому назад она еще работала здесь в отделе галантереи и уволилась из «Новинки», когда вышла замуж. Тем самым она как будто поднялась по общественной лестнице на ступеньку выше. Но это уравновешивается ее нынешней бедностью. В магазине Анриетта уже чувствует себя посторонней, и от этого ей как-то не по себе.
Отдел кружев. Пигалица продавщица, личико, как печеное яблоко, на щеках багровые пятна, раскосые японские глаза, крошечный черный шиньон, талия перетянута черным лакированным ремнем так туго, что фигура напоминает восьмерку.