– Рынку это не понравится, – заметил Липман, равнодушный к величию классика.
– Не понравится, что меня сменит Дэвид?
– Что уйдете вы, – дипломатично ответил он.
– А какой у меня выбор?
– Справедливо, – кивнул, помолчав, помощник.
– Ему потребуется твоя поддержка.
– Он может рассчитывать на меня.
– И твоя хватка в бизнесе. У тебя она есть, а у него нет.
– Разумеется, я помогу ему. – Майкл Липман говорил как на автопилоте. Новость о болезни Мэнни была неприятна сама по себе. Но перспектива получить в председатели Дэвида…
Мэнни переложил ананас в другую руку, а правую положил помощнику на плечо.
– Спасибо, Майкл. Не надо говорить, что акулы будут ходить кругами, но я верю в своего мальчика. Мне нравится, как он формируется. Если хочешь знать, вчера вечером я звонил Рико. Дэвид прекрасно справляется, а закрывать завод – непростое дело.
Этот навык вскоре может пригодиться гораздо ближе к дому, цинично подумал Липман, а вслух произнес:
– Вы ему сообщили?
– О чем?
– О том ужасном, что поведал вам врач.
– Пока нет.
– Хотите повременить?
– На этой стадии ему вообще не следует знать. А может, вообще не нужно говорить.
Липман нахмурился:
– Но мне-то вы сказали. И ему должны. Дэвиду необходимо привыкнуть к этой мысли.
– Ты меня не услышал. О том, что ему придется смириться со своей новой ролью управленца. Пусть у него не останется времени на размышления. Иначе он постарается как-нибудь увильнуть.
Липман не настаивал. С точки зрения компании, Мэнни прав, что принял обескураживающее решение назначить преемником сына. Так какой смысл переживать, что будут затронуты чувства Дэвида, когда его собственные растоптаны в грязи? Запутавшийся старый придурок намечает компании будущее, не упомянув, что она может быть уязвима для захвата.
– Мы скатились ниже, чем я предполагал, но в настоящее время в приличной форме, и у нас солидный денежный поток.
– Главным образом за счет капрофикса.
– Что плохого в капрофиксе? Он помогает миллионам людей избавляться от ангины.
– Ничего плохого, кроме того, что он устарел.
– С тех пор как я ограничил расходы на исследовательские программы, наш коэффициент рентабельности поднялся на 2,6 пункта. Ты говоришь о капрофиксе так, словно это единственное, что у нас есть. Мы располагаем широким спектром стабильно продающихся лекарств. В прошлом году получили дополнительно из Пенсионного фонда свыше десяти миллионов. Согласен, хорошо бы заполучить препарат, который пойдет нарасхват.
– Скоро мы это почувствуем.
– Что?
– Скоро он нам очень понадобится.
– Не буду спорить.
Но Липман не собирался отступать:
– Мы упустили возможности с бета-блокаторами, сальбутамолом от астмы, леводопой для лечения болезни Паркинсона, с Н-2 блокаторами гистаминовых рецепторов…
– Хватит! – раздраженно прервал Мэнни. – Я усвоил суть. Мы слишком много поставили на фидоксин. Это был самый большой прокол за всю мою карьеру. Однако у нас незапятнанная репутация. Компанию не преследовали в судебном порядке. Я могу предстать перед создателем, сознавая, что никому не навредил по халатности.
– Если не считать нанесения урона окружающей среде, – не сдержался Липман.
– Ты о чем?
– Нас оштрафовали за загрязнение французских и итальянских рек.
– Хватит доставать меня, Майкл!
Некоторое время они шли молча, испытывая неловкость оттого, как изменилась ситуация.
– Вы что-нибудь скажете совету, пока нет Дэвида? – наконец спросил Липман.
– О своем состоянии? Нет необходимости. Они узнают, когда я соскочу с поста.
– То есть вы хотите, чтобы я хранил ваше намерение в тайне?
– Пока да. Как же я мог открыться такому мерзавцу, как ты? Позор.
Мэнни повернулся и посмотрел на Липмана. В глазах мелькнул веселый огонек, но лицо оставалось печальным. На сей раз Флекснер никого не разыгрывал.
Глава восьмая
Три черных лимузина проехали по Центральному парку недалеко от Резервуара и, остановившись, высадили группу коренастых мужчин в пестрых тренировочных костюмах. Их хватило бы на целую футбольную команду с той лишь разницей, что футболисты не чувствовали бы себя так сконфуженно. Они оглядывались через плечо, словно боялись, что кто-нибудь из знакомых наблюдает за этим балаганом. Последним выбрался из передней машины Массимо Гати, влиятельный человек в италоамериканской общине – или, по крайней мере, в той ее части, которая нуждается в круглосуточной охране. В отличие от остальных, Гати был толстеньким коротышкой и страдал высоким давлением, которое побудило его бегать трусцой.
Для разминки он сделал несколько легких упражнений – развел руки и изобразил бег на месте. Сопровождающие Гати застенчиво пытались повторять его движения. Затем он потрусил вперед и с командой за спиной стал напоминать более низкорослое и более упитанное воплощение недавнего президента США.
Как всегда, в парке было много нью-йоркских поклонников фитнеса. Одним из них в это утро оказался и Майкл Липман. Он попросил Гати о срочной аудиенции, и пробежка стала более здоровой и освежающей заменой делового завтрака. Заметив группу, Липман прибавил скорость и ринулся навстречу. Он был из немногих вызывающих зависть людей, кто редко занимается физкультурой, но умудряется сохранять форму.
– Добрый день, синьор Гати!
Их свела цепь посреднических дел, такая длинная, что утомительно рассказывать. Гати ценил Липмана за то, что тот изучил всю подноготную фармацевтической индустрии – легальной фармацевтической индустрии. Во время мирового финансового кризиса фармацевтика осталась одной из немногих отраслей, обещающих хорошую прибыль. Лекарства – необходимость, поэтому эта индустрия, насколько возможно, защищена от рецессии. Ставка на нее – то, что предлагал Липман, а Гати считал соблазнительным.
Ответный кивок итальянца мог означать приветствие. Не в его привычках было здороваться с людьми даже в обычных обстоятельствах. После нескольких минут трусцы он двигался рывками и с шумом втягивал воздух.
Долгая беседа явно исключалась, поэтому Липман, поравнявшись с Гати, сразу перешел к делу:
– К большому сожалению, в нашей организации сбой.
Гати остановился и махнул рукой сопровождению, чтобы те отстали. Телохранители отступили назад, и вся группа последовала дальше, но уже с подобающим разрывом между лидером и остальными.
– Ну, в чем дело?
– Мэнни Флекснер был на осмотре у врача и выяснил, что ему осталось жить всего несколько месяцев, – объяснил Липман.
– И что из того?
– В этом проблема.
– Его проблема, не моя, – со свистом выдохнул Гати.
– При всем уважении к вам, это ясно как день. Он сказал, что собирается оставить пост.
– Уйти в отставку?
– Да.
– Что в этом плохого?
– Хочет посадить на свое место сына.
– У него есть сын?
– Да.
– Ты мне не говорил.
– Прошу прощения, синьор Гати. Признаю, надо было раньше известить вас. Но я не принимал в расчет Дэвида Флекснера. Он совсем не интересуется делами.
– Он в правлении?
– Да.
– И ты не принимал его в расчет?
– Нет.
– Родного сына Флекснера?
Вопросы были заданы, чтобы укорить Липмана, и тот забеспокоился.
– Дэвид сидит на заседаниях и ничего не говорит, – сказал он в свою защиту.
Массимо Гати снова прекратил бег. Сопровождающие тоже остановились, но на таком расстоянии, чтобы не слышать, о чем говорит босс. Липман замер и покорно ждал, когда итальянец начнет снимать с него стружку.
– Мы заключили соглашение, мистер Липман, – произнес коротышка. – Тебе нужны деньги. Ты пришел ко мне с предложением. Отлично. Оно понравилось моим людям, и мы тебя поддержали. Делали все, как ты говорил. Ликвидировали завод в Милане. При этом погибли два хороших человека.
– Я этого не предлагал, синьор Гати, – возразил Липман. – Вы захотели сделать приобретение по минимальной цене. Я никогда бы не посоветовал поджог.
– Умерли два хороших человека, – повторил итальянец. – Напрасно.
– Отнюдь не напрасно. Давайте начистоту. Благодаря пожару вы добились того, чего хотели. Новость о потере завода обрушила акции «Манфлекса». Стоимость слегка восстановилась после того, как вы начали покупать. Это же вы и ваши подручные приобретали акции по минимально возможным ценам?
Ответа не последовало.
– Держатели акций теряют доверие, – напирал Липман. – Положение Мэнни Флекснера на посту председателя пошатнулось. Не сомневаюсь, что сумел бы произвести в правлении переворот. У Мэнни нет плана спасения. Ресурсы истощены – можно брать голыми руками.
– Так в чем разница?
– Он смертельно болен. Мои предполагаемые сторонники теперь поддержат его сына из жалости или лояльности. Воля умирающего и прочая мура. У меня нет шансов все разрулить.
Гати обжег его взглядом:
– Мистер Липман, мне плевать, кто сидит в кресле председателя. Ты заключил со мной миллиардное соглашение и должен выполнять его. Понимаешь, что произойдет, если договор сорвется?
Через три дня после приезда в Италию Дэвид Флекснер устроился во временном офисе в Милане с телефонной системой, факсом, ксероксом, текстовым процессором и ПА[1], чье имя очень подходяще звучало – Пиа. Она была небольшого роста, с короткими золотисто-каштановыми волосами и глазами цвета вишни. Пиа была настолько эффектна, что Дэвид решил, что сделает ее главной героиней, если когда-нибудь придется снимать фильм в Италии, независимо от того, умеет она играть или нет. Как только Пиа вошла, ее умение говорить по-английски, как диктор Би-би-си, и владение всей секретарской техникой показались второстепенными. По тому, как она виляла бедрами, Дэвид предположил, что девушка не относится к непримиримым феминисткам. Да он и сам не являлся сторонником подобных крайностей.
Дэвид лишь отметил, какой красоткой была Пиа, но удобного случая познакомиться с ней поближе ему не выпадало – следовало разгребать последствия пожара на заводе. Рико назначил встречи со страховщиками, представителями профсоюзов, кадровиками и с журналистами главных городских изданий – основного источника информации, которым пользуются рабочие. Утром в ближайшую субботу решили собрать всех работников компании «Манфлекс» в Италии. Местом встречи назначили кинотеатр на юго-западе Милана. К тому времени у Дэвида появится реальная