Чечевичский священник как-то сказал мальчишке, что странствующий рыцарь должен изучить все манускрипты, описывающие чудовищ, нечисть и нелюдь. Годимир выучился читать меньше чем за месяц, в то время как его братья постигали грамоту ни шатко, ни валко — в самый раз, чтобы розог не отхватить, но и не перенапрячься.
Стремясь стать настоящим могучим рыцарем, Годимир сам себе придумывал уроки — повторял стойки, удары и защиты не с длинным мечом, а с хорошим обаполом, превосходящим тяжестью мечи взрослых воинов почти вдвое. После вечерней молитвы вместо того, чтобы спокойно отправиться в постель, приседал до сотни раз, отжимался от пола раз сорок-пятьдесят. А утром вскакивал раньше всех, еще до рассвета и мчался на реку — благо, Друть, приток славной Усожи, проткала всего в полуверсте от маетка. Плавал и по течению, и против течения. Встретили бы его водяные и водяницы — признали бы за своего и щекотать не стали бы. А может, и глядела нелюдь из кустов и зарослей очерета? Глядела и дивилась на слабого человечка, возжелавшего стать самым сильным.
Ниномысл и Жемовит попервах смеялись с него. Дразнили дурачком и так и норовили навешать тумаков. Годимир терпел. Довольно долго терпел. Потом начал отвечать. И вот тогда-то братья поняли, что в изнурительных занятиях младшенького есть толк. Особенно, когда вместо головы Жемовита кулак Годимира угодил в бочку и разбил ее на досточки.
Пан Ладибор очень разгневался. Еще бы! Такие бочки местные бондари не делали, а везти из Быткова обойдется в пять-шесть скойцев. Чистое разорение.
Молодой задира… Хотя какой там задира? Всего-навсего сдачи дал. Но слово батюшки непререкаемо. Поэтому Годимира поставили перед выбором — либо монастырь, либо в Ломчаевку, в оруженосцы к пану Стойгневу герба Ланцюг, с которым рыцарь Ладибор Косой Крест в былые годы сражался против загорцев.
Надо ли говорить, что выбрал бредящий о рыцарских шпорах мальчишка?
Вот и стал он, едва сравнялось тринадцать лет, шестым оруженосцем пана Стойгнева. Почему шестым? Да потому, что рыцарь герба Ланцюг славился древностью рода и мастерством в сражении на весь север Бытковского воеводства, и многие, очень многие родители желали видеть своих отпрысков в его свите. Где же еще ума набираться юным оболтусам, как не в Ломчаевке?
Вот там-то Годимир свел знакомство со Славощем-Бычком, окончательно понял, что единственный способ уберечься от битья — бить самому. Бить в полную силу, зло и без пощады.
Нельзя сказать, что новый, самый младший оруженосец не пришелся по душе пану Стойгневу. Напротив. Он всячески выделял его за старание и прилежание в науках.
Отправляясь в достопамятный поход на черных клобуков — племя дикое, кочевавшее в степях на правом берегу Стрыпы, Годимир радовался и гордился оказанной честью. С удвоенным рвением начищал доспехи, полировал меч пана Ланцюга, чистил коня.
А потом начала сказываться его природная невезучесть, которая уверенно брала верх над любой выучкой.
Вначале (самый первый знак, так и намекавший — брось, уйди, не твое…) ни с того, ни с сего лопнуло путлище. Слава Господу, не в бою. На марше. И тем не менее оруженосец Годимир грохнулся с седла под копыта злого боевого жеребца пана Стойгнева — коня вел в поводу второй оруженосец — Михал из Гужно.
Чудом парнишка остался жив. Подкованное копыто вскользь ударило по черепушке, зато хорошо приложилось по плечу. Едва калекой не остался. Долго отлеживался в обозе. Ждал, пока сойдут кровоподтеки, пока восстановится подвижность руки. Правой руки. Для воина самой необходимой.
Потом был бой у безымянных колодцев.
Отряд словинецких рыцарей — бытковских, хоробровских, выровских — едва-едва переправился через Усожу. Сходу налетел на становище зазевавшихся кочевников. Сжег полсотни кибиток, захватил в плен целую ораву стариков, женщин и детей. В придачу отару овец и табун мелких, косматых коней. Просто чудо, а не добыча! Достойно зависти…
Паны рыцари как раз решали, что же делать со свалившимся, будто снег на голову, добром и пленниками и прозевали возвращение аскеров рода. Аскер по-кочевничьи — это что-то вроде рыцаря. Так зовут себя мужчины, достигшие совершеннолетия и совершившие какой-нибудь воинский подвиг. Ну, например, срезал уши врагу и прибил к опорному столбу в кибитке отца.
Кочевники, конечно, уступали вооружением и доспехом словинецким рыцарям. Редко-редко когда их воин носил кольчугу. А так — больше нашивки железных (даже не стальных) пластин на безрукавке, несколько рядов цепи на груди, медные или бронзовые бляхи на чапане — так степняки звали подобие зипуна, широко распространенное в степи. Также из оружия использовали узкие, плавно изогнутые мечи, так называемые сабли, легкие копья, пригодные больше для метания, чем для конного боя в сомкнутом строю. Зато луки и стрелы представляли очень серьезную угрозу, прошивая с сотни саженей кольчугу насквозь.
По обыкновению, кочевники сделали круг, огибая по дуге строй рыцарей, дали залп из луков. Затем второй, третий, четвертый…
На оставшихся в живых обрушилась конная лава.
Визжащая, хрипящая, воняющая конским потом и ни разу не стиранной одеждой.
Годимир тогда успел подумать, что если бы у степняков был толковый военный вождь, они могли бы уничтожить словинцев, не вступая в рукопашную. Просто расстреляли издалека. Но аскеры жаждали крови, стремились вцепиться врагу в горло зубами, и сдержать их не удавалось еще никому.
Началась сеча.
Выхватывая меч, Годимир умудрился стукнуть по затылку пану Ясеку герба Полкороны. Половина щита у этого улыбчивого молодого рыцаря из-под Болюсичей была зачернена в память о двухвековом трауре их семьи по королю Сымону Хороброму, а на второй половине виднелось изображение половины монаршей короны на лазоревом поле. Однако к рассказу это не относится, и от молодецкого удара по шлему пана Ясека не спасло. А спас его толстый подшлемник и крепкий череп. Когда пан рыцарь пришел в себя, то был вне себя от возмущения. Вот такой вот невеселый каламбур.
Кстати, Годимир в этом бою показал себя вовсе неплохим рубакой, лично завалив четырех кочевников и двух степных коней. Это защитило его от немедленной расправы, но не от выволочки. Почти всю обратную дорогу до Усожи он мыл посуду, тер песком котлы и чистил сапоги не только пана Стойгнева, но и ушибленного пана Ясека Полкороны.
А степняки не отставали. Преследовали рыцарское войско, как выжлы оленя-трехлетку. Отбили и вырезали обоз. К счастью, Годимир там уже не лежал. Тревожили биваки еженощными налетами. Во время одного из них Славощ-Бычок, бывший некогда злейшим врагом паныча из Чечевичей, получил стрелу в живот и скончался в страшных муках через три дня.
Переправившись через Усожу недалеко от Дядичей — маленького укрепленного городка, — словинцы воспряли духом. Все-таки левобережье — это уже почти родина. Даже степь зеленее и небо более синее, и птицы поют по-другому, и кони бегут резвее.
Ох, и ударили они по обнаглевшим от безнаказанности кочевникам!
Славно ударили. Ой, как славно…
Копья на упор!
Кони в галоп!
Бунчуки шелестят, тяжелые хоругви полощутся в жарком степном мареве. Пена хлопьями слетает на сапоги. Пыль вздымается подобно пожару позади развернувшегося для атаки строя рыцарей.
Степняки не ожидали такой прыти от северян, которых считали раздавленными и побежденными. Зная, что в конной сшибке грудь на грудь проиграют вчистую, попытались избежать столкновения, но замешкались и не успели отвернуть в сторону. Подставили левое крыло своего отряда под копейный удар.
В тот день жирный чернозем левобережья вдосталь напитался кровью собак-безбожников. Рыцарское копье запросто пронизывает двоих-троих степняков. Ну, или степняка вместе с конем. Да и тяжелый меч словинца не сравнить с легким кочевничьим.
Правда, горстке удальцов, рубящихся, как одержимые, удалось вырваться из схватки. Предводитель степняков — широколицый, покрытый шрамами аскер — и дюжина его телохранителей. Они гнали коней, не щадя ни животных, ни плетей.
В погоню помчались лучшие из лучших.
Пан Крыштоп герба Груган[35].
Пан Леська Белоус из Шебуршицы.
Пан Стойгнев герба Ланцюг и его оруженосец Годимир.
Они мчались, забыв обо всем на свете, отдавшись безумному полету коней. Выбивали дробь копыта. Воздух со свистом врывался в распяленные от натуги ноздри скакунов.
Годимир наклонился вперед, привстав в стременах, и «качал» повод, стараясь добиться невозможного от подуставшего коня.
Рядом сверкал глазами из-под кустистых бровей пан Стойгнев. Слева пан Леська — прославленный во многих сражениях рыцарь — яростно шевелил белыми усами.
А впереди, все ближе и ближе, волчьи малахаи басурманов!
Степные лошадки неприхотливы и выносливы, но сравниться с северными скакунами на коротком рывке не могут.
Вот сейчас задний аскер окажется досягаем для клинка. Сейчас, сейчас…
Годимир взмахнул мечом, спеша обрушить всю накопленную за время неудачного похода ненависть на спину кочевника. И в это миг его конь — серый в яблоках, отлично вышколенный красавец — угодил ногой в сурчину. Молодого оруженосца вынесло из седла, как гранитную глыбу из требушета. Только и успел ноги из стремян выдернуть. Меч в одну сторону, всадник в другую. Да не куда-нибудь, а прямо под копыта буланому коню шебуршицкого пана Леська.
Белоусый рыцарь сделал все возможное, чтобы спасти непутевого. Вздыбил шпорами коня, вытолкнул его в немыслимом прыжке вверх-влево, уходя от столкновения. И тут же буланому в бок врезался светло-рыжий пана Крыштопа Гругана. От удара лопнули подпруги на седле рыцаря Леська. Не выдержали напора. Белоус грянулся оземь. Пан Крыштоп тоже потерял стремя, был вынужден обхватить шею коня руками, чтобы остаться верхом.
Все это Годимир увидел снизу, стоя на четвереньках и ошалело тряся головой. А еще он увидел, как сунется боком по земле вороной пана Стойгнева. Бедолага зацепился передними ногами за круп сломавшего ногу серого. Пан Ланцюг выругался по-черному, совсем не так, как приличествует благородному рыцарю изъясняться, и с маху вогнал меч в землю едва ли не на половину клинка.