Тогда в юности я частенько баловался кинжалом. Стоя перед зеркалом, наносил воображаемому противнику разнообразные удары: режущие с оттягом, с использованием естественной инерции оружия; колющие, удобные из-за двойного изгиба клинка, так как острие находилось параллельно рукояти.
Я научился крутить ятаган и перехватывать его из одной руки в другую. Конечно, это были движения дилетанта, кинжал можно было легко выбить у меня из рук, но я придумал целую серию движений и так ее заучил, что крутил его, как жонглер. Потом он надолго меня покинул. А сейчас я смотрю на вернувшийся ко мне кинжал и восторгаюсь красотой его линий. Мне хочется впитать его ауру и осмыслить ее. Я знаю, что с ним произошло потом, но не ведаю, что было до меня. Как он очутился в куче хлама у древних стен, которые много раз перестраивались? Ах, если бы возможно было узнать его историю! Я, может быть, понял, что дальше ждет кинжал и меня, так как я снова стал его владельцем.
Я не забыл заученные когда-то давно движения. Я стою, смотрю в зеркало и кручу в руках ятаган, делаю перехваты, кручу его, кручу… Вдруг мне вспомнилась песня из кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию»: «Столько лет я спорил с судьбой ради этой встречи с тобой. Мерз я где-то, плыл за моря, знаю, это было не зря, не напрасно было… э-э-э-эх!»
Я кручу ятаган. Сияет сталь клинка. Через пространство и время я словно касаюсь рук тех, кто держал ятаган до меня. Передо мной распахивается калейдоскоп видений.
«Остались ли еще люди в той стране?» – изумленно воскликнул сидевший на Перекопе еврей – меняла и скупщик рабов, глядя на нескончаемые вереницы русских пленников.
В XVI веке Русь стонала от бесконечных набегов крымских татар. Почти ежегодно они разоряли то одну, то другую область, угоняя в плен запуганных до смерти людей. В таких походах принимала участие большая часть мужского населения крымского ханства. Набег с целью захвата невольников стал основной статьей дохода крымского общества, сформировав особый вид хозяйства – набеговый. Крым жил добычей от нападений на русские земли, превратившись в логово хищников, паразитирующих на рабах.
Каждый татарин брал с собой в поход пять или шесть саженей ременных веревок, чтобы вязать пленных. На своих малорослых, сильных и выносливых лошадях, имея еще по два запасных коня, без обоза, питаясь пшеном, сыром и кобылятиной, крымцы легко преодолевали тысячу верст Дикого поля – совершенно обезлюдевшего от набегов огромного степного пространства, которое лежало между Днестром и Доном. Скрываясь от русских разъездов, крайне осторожно татары крались по лощинам и оврагам, ночью не разводили костров, рассылали лазутчиков для разведки. Опыт в набегах передавался крымцами от поколения к поколению. Татары имитировали прорыв в одном месте, а нападали в другом, сажали чучела на запасных лошадей, чтобы казалось, что их больше; через подосланных языков слали на Русь ложные вести о своих намерениях и силах.
Обычно степняки нападали раз-два в год, чаще во время жатвы, когда было проще ловить людей по полям, но налетали и зимой: мороз облегчал им путь через реки, топи и болота. Вооруженного противостояния крымцы, как правило, избегали, в бой вступали, лишь кратно превосходя русских.
Военные действия вела меньшая часть татар, большинство занималось делом. Придя в район, заселенный русскими, степняки дробились на шайки, которые рассыпались по деревням, окружали селения с четырех сторон, чтобы никто не ускользнул. Врываясь в деревню, татары жгли, грабили, насиловали, резали сопротивляющихся, уводили с собой не только мужчин, женщин и детей, но и скот. Положение невольников по пути в Крым было невыносимым. Захваченных в плен расставляли в ряды по несколько человек, связывали им сзади руки сыромятными ремнями, сквозь ремни продевали деревянные шесты, на шеи набрасывали веревки, затем, держа за концы веревок, окружали цепью верховых и, хлеща нагайками, безостановочно, чтобы не отбили русские дружины, гнали по степи. Слабым и немощным тут же перерезали горло, чтобы они не задерживали шествия. Припасов у татар было немного, поэтому кормили пленников сырой и дохлой кониной. Достигнув низовий Днепра, крымцы пускали своих лошадей в степь на вольный выпас, а сами приступали к дележу добычи, предварительно пометив каждого невольника раскаленным железом. Дележка ясыря, как называли пленных, была давно отработана, в этом существовали определенные традиции. Каждый участник похода, получив свое, мог уже обращаться с невольником или невольницей как с собственной вещью. Старики и немощные, уцелевшие в пути, но за которых, как становилось ясно при более тщательном осмотре, невозможно было выручить денег, отдавались на забаву и обучение татарской молодежи, юнцы их с удовольствием мучили и убивали.
В Крым ясырь пригоняли для продажи на невольничьи рынки, где ставили людей одного за другим, гуськом прикованных друг к другу цепью и веревками вокруг шеи. При покупке невольников внимательно осматривали, начиная с внешнего вида и заканчивая сокровенными частями тела: требовалось, чтобы у раба или рабыни зубы не были редки и черны и чтобы на теле отсутствовали следы кожных болезней.
Самым ценным товаром считались красивые девочки и мальчики для особых удовольствий. Этот ясырь выставлялся на продажу в закрытых шатрах, куда допускались лишь состоятельные покупатели. Основным центром торговли рабами был крымский город Кафа (ныне Феодосия). Ближе к XIV веку Кафа значительно увеличил свои размеры, став самым большим городом во всей Восточной Европе. С 1475 года Кафа принадлежал Османской империи, имел мощную артиллерию и сильный гарнизон из янычар. Помимо Кафы, торговля невольниками бойко шла в Карасубазаре (теперь Белогорск), Тузле-ри, Бахчисарае и Кезлеве (ныне Евпатория). Работорговлей здесь занимались перекупщики разных национальностей – турки, арабы, евреи, греки, армяне и другие. За право торговли они платили подать крымскому хану и турецкому паше. В Кафе одновременно могло находиться до 30 тысяч русских невольников. Литовский писатель тех времен рассказывал об огромных толпах рабов, которых загружали на корабли и увозили прочь. Он считал это место настоящей бездной, отвратительной и жадной. Рабы из малороссийских земель ценились, как правило, несколько дороже московских, так как последние считались менее послушными и стремящимися к побегу. Помимо самого худого содержания и качества пищи, воды, одежды и жилища, пленных предавали истязаниям и заставляли работать; рабов было так много, что их не жалели. Более сильных невольников кастрировали, иным резали ноздри и уши, клеймили лбы и шеи, днем мучили на работе, а ночью бросали скованными в подвалы и темницы.
Проданные рабы развозились в Турцию, Палестину, Сирию и дальше перепродавались народам «черного племени» – сарацинам, маврам, персам, индийцам и арабам. Путь до места пребывания для невольников был тяжел и мучителен: в одно судно запихивали столько рабов, что в трюме от тесноты они стояли штабелями, не могли ни двигаться, не прилечь на пол. Они стоя принимали пищу и стоя спали. От жуткой тесноты и изнурительной поездки невольники массово болели и умирали, последних сбрасывали в море. Мужчины покрепче нередко попадали на турецкие галеры, где до полного истощения трудились прикованными к скамьям гребцами.
В османскую эпоху в Стамбул ежедневно прибывали по три-четыре корабля с русскими невольниками. Турецкие города были переполнены рабами и рабынями славянской внешности.
В XVI веке Османская империя была могущественной державой, раскинувшейся от Алжира до Персидского залива и от устья Дона до порогов Нила. В Стамбул стекались огромные богатства. Роскошь и пышность султанского дворца доходили до неимоверного уровня. Одна только личная прислуга султана насчитывала 5 тысяч человек. Существовали такие должности, как старшина кофеваров, главный намыватель тюрбана с целым штатом помощников, старший зажигатель трубок. Все они являлись очень важными персонами и получали щедрое материальное содержание. Имелись еще главные слуги главных слуг, разного рода шуты, уроды, карлики, глухонемые для секретных поручений. Особой кастой считался многочисленный персонал гарема. Весь быт этого сложного, структурированного учреждения был строго ритуализирован. К примеру, при купании султана его раздевали совсем юные девочки, мыли опытные пожилые женщины, а умащать и одевать являлись бригады девиц по 13–14 лет. Также сопровождались процедурами и церемониями процессы отхода султана ко сну или привод в его опочивальню кого-то из наложниц. Рабыни из самых разных мест: с Балкан, из Польши, России, Кавказа, Африки попадали в гарем в возрасте 10–11 лет после тщательнейшей сортировки и отбора. Их долго обучали правилам поведения при дворе султана, законам этикета, танцам, музыке, искусству ублажения владыки. Но только после того, как девушка обратит на себя внимание султана и он бросит к ее ногам платок, она приобретала первый гаремный чин «гезде» – замеченная. Таких было великое множество, и далеко не каждая потом превращалась в «ик-бал» – побывавшую на ложе. «Икбал» уже получали собственные покои, прислугу, драгоценности. Хотя и без гарантий, что владыка переспит с ними еще раз, а это было крайне важно, ибо следующую ступень занимали обитательницы гарема, родившие ребенка.
Правительницей гарема считалась мать султана, ниже ее по рангу была мать наследника престола. Непосредственное управление деятельностью этого сложного, многолюдного предприятия осуществляли евнухи. Высшими должностями среди них были «кызылар агаси» («господин красавиц») и «ага дома блаженства», всего же их насчитывалось около двухсот. Поставкой евнухов ведали эфиопы и евреи. В приграничных местах под Асуаном (Египет) и в Причерноморье существовали специальные «мастерские», где производились операции по кастрации. Членовредительство слуг было распространено у турок. Завоевывая территории, султаны получали в качестве военного трофея целые поселения неверных, представителей иных религий, а то и вовсе безбожников. Такими во времена Сулеймана Великолепного считалась одна из групп цыган, обитателей Бессарабии. Выносливых, сильных цыганских мальчиков хирургическим путем превращали в глухонемых, делая из них молчаливых палачей-«дильсизов» («бездушных»). Пытая приговоренных, дельсизы не слышали их крики, вопли, не могли вступить с ними в беседу и, соответственно, узнать тайны.