Но вот Лев Николаевич подвел к ней князя Оболенского, и после этого Таню приглашали наперебой… совершенно как Наташу Ростову на ее первом балу.
Настали зимние холода. Таня простудилась и заболела. У нее был бред. Чудилось ей бесконечное поле, покрытое белой густой паутиной. Куда бы Таня ни шла, паутина ползла за ней, опутывала ноги, грудь, шею, не давала дышать.
– То-то ты все повторяла в бреду: «Тянется… тянется, снимите с меня…» – сказал потом Лев Николаевич. – А Соня спросила: «Что снять?», а ты такая жалкая была и опять повторяла: «Тянется, тянется…» – а про паутину не сказала.
Этот бред Толстой вложил в уста князя Андрея в романе «Война и мир». Потом сколько раз, бывало, когда он плохо себя чувствовал и его спрашивали, что с ним, он слабым Танечкиным голосом отвечал: «Тянется… тянется…»
Приехал Сергей Николаевич. Он говорил Тане, что венчаться надо в Курске и что он, бывши там, об этом думал. Однако о цыганке Маше и ее детях он опять не сказал ни слова, вот Таня и не предполагала никаких затруднений. А между тем Марья Михайловна, у которой было уже трое детей, была в ожидании четвертого…
В последний день перед предстоящей долгой разлукой Таня и Сергей Николаевич почти не расставались, и его отношение к ней рассеяли все ее сомнения, если они даже и существовали.
Однако сомнения-то исчезли, а вот препятствия – нет.
В мае 1864 года Сергей Николаевич появился в Ясной и сообщил, что надо венчаться как можно скорее. Поднялась некоторая суматоха. Таня требовала, чтобы отец как можно скорее прислал ее бумаги. Отец, крайне всем этим недовольный и знавший обстоятельства Сергея Николаевича, советовал венчаться без шума, объяснял, почему сам не может быть на бракосочетании. Все-таки почти семейную жизнь жениха с другой женщиной не скроешь, мог быть скандал.
Только теперь Таня толком узнала о том, о чем все это время молчал Сергей Николаевич. А вскоре стало ясно, что скорого венчания не будет: Сергею Николаевичу придется сначала продать курское имение, чтобы обеспечить семью… иначе сказать – откупиться от бывшей любовницы.
Таня была потрясена его ложью. Она и предположить не могла, насколько серьезно положение!
– Зачем он не говорил со мной об этом? – спрашивала она Льва Николаевича.
– Он боялся тебя расстроить. Ты так еще молода. Он все надеется устроить. Но, Таня, все это будет очень трудно и сложно.
– Так что же мне делать? – с тоской спрашивала она.
– Ждать, если ты его любишь. Но знай, что там пятнадцать лет длится связь…
Оставшись одна, Таня схватилась за голову: «Что я делаю? Я должна отказать ему. Должна стыдиться, что, хотя временно, отвлекла его от семьи, отняла у той, которая жила с ним пятнадцать лет. Зачем он не сказал мне этого раньше? Зачем обманывал меня, как ребенка? Обращался, как с хрупкой игрушкой, которую можно разбить. Да он и разбил меня своими обманами…»
Но стоило вспомнить все, что было между ними, и свою любовь, и то чудное состояние духа, которое она испытывала рядом с ним, и счастье его любви, как Таня слабела: «И все это отойдет от меня, и я все-таки останусь жить?»
Ее отвезли в Москву в надежде, что домашняя обстановка поможет Тане развеяться. На какое-то время она и впрямь отвлеклась. К тому же сестра Лиза наконец-то собралась замуж. Толстому сделали в Москве операцию, и он, чуть поздоровев, начал читать самым близким слушателям первые главы «Войны и мира». Таня с восторгом узнавала события своего детства, юности, своих близких и друзей…
Но вот Лев Николаевич уехал к жене, которая должна была скоро рожать, и Таня снова запечалилась. Да и новости о Сергее Николаевиче не могли порадовать…
Ее все раздражало. Она не находила себе места, не находила для себя правильного решения.
Случайно она услышала, как горничная Прасковья рассказывала молоденькой прислуге о том, как ее знакомая полюбила женатого и семейного.
– И он, значит, ее полюбил, – говорила Прасковья. – И она, окаянная, обошла его, да так, что он и жену, и детей всех бросил для нее.
– Ну, такой разлучнице Бог счастья не пошлет, – говорила няня.
«Да ведь это я такая, – подумала Татьяна. – Это мне Бог счастья не пошлет! За что мне такая гадкая судьба стала?»
Она надеялась, что новый год принесет ответ. И в самом деле, в первых же числах января пришло письмо от Льва Николаевича:
«Как я смотрю на ваше будущее? Сережа сказал раз: „Надо все кончить так или иначе, женившись на Маше или на Тане“. Я жалею Машу больше тебя по рассудку, но, женившись на Маше, он, пожалуй, погубит и ее и себя… Я ничего не знаю и ничего определенного для вас не желаю, хотя люблю вас обоих всеми силами души. Что для вас обоих будет лучше, знает один Бог. В душе перед Богом тебе говорю, я желаю – да, но боюсь, что – нет… Прощай. Молись Богу, это лучше всего…»
Облегчения письмо не принесло.
Слова Сергея Николаевича, что он должен жениться или на Маше, или на Тане, оскорбили ее. В чем решение, раз она, Татьяна, его невеста и об этом знают все? Или он считает ее пустой девчонкой, ведь она уже в третий раз в своей жизни влюблена?
И, как всегда в затруднительных случаях, Таня обратилась к матери:
– Мама́, прочтите письмо Левочки и скажите, что мне делать.
Любовь Александровна, прочитав письмо, задумалась.
– Таня, – сказала она наконец. – Напиши ему отказ. Женившись на тебе, он сделает несчастие свое, всей семьи, а стало быть, и твое. Он любит Машу.
Вечером того же дня Таня написала короткий и категоричный отказ, не отрывая пера от бумаги, не задумываясь и не переделывая ни слова:
«Сергей Николаевич! Я получила письмо от Левочки. Оно многое открыло мне, чего я прежде не знала. Может быть, и не хотела бы знать. Оно заставило меня возвратить вам ваше слово. Вы свободны! Будьте счастливы, если можете».
Она не ждала ответа, однако Сергей Николаевич написал: «Вы дали нищему миллион, а теперь отнимаете его!» Дальше он писал, что надо устроить дела, что это так сложно и требует времени, что теперь болезнь Марьи Михайловны мешает что-то предпринять, и т. д.
Это письмо показалось Тане неискренним. Она сожгла его, ничего не ответив. Она уже не верила в возможность брака, в возможность своего счастья. Она не верила в то, что сможет дальше жить. И тут ей на глаза попалась старшая горничная Прасковья с этими квасцами. А потом… а потом Бог послал ей для спасения Кузминского.
Сначала Таня жалела, что поправляется – боли изнурили ее! – но потом смирилась с тем, что жить все-таки придется. И, может быть, даже придется быть счастливой.
Толстые снова забрали ее к себе в Ясную Поляну. Татьяна сдружилась с их друзьями Дьяковыми, жившими по соседству, и как-то раз туда приехал Афанасий Фет с женой. Таню попросили петь. Она давно уже не чувствовала себя настолько «в голосе», как тем вечером.
Уже стемнело, и лунный майский свет ложился полосами на полутемную гостиную. Соловьи, когда она начинала петь, перекрикивали ее голос, словно сочли ее своей, такой же певучей птахой, как они. Первый раз в жизни она испытала это.
Наутро Фет подошел молча к Тане и подал ей исписанный листок бумаги:
– Это вам в память вчерашнего эдемского вечера.
Заглавие было – «Опять». Произошло оно оттого, что в 1862 году, когда Лев Николаевич был еще женихом и Фет был в гостях в Москве у родителей Тани, он просил Таню спеть. Она сначала отказывалась, потом согласилась. С тех пор прошло четыре года. И вот вчера она пела ему – опять.
– Афанасий Афанасьевич, прочтите мне ваши стихи, вы так хорошо читаете, – попросила Таня, поблагодарив его.
И он прочел:
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,
Как и сердца у нас за песнею твоей.
Ты пела до зари, в сердцах изнемогая,
Что ты одна – любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.
И много лет прошло, томительных и скучных,
И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,
И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,
Что ты одна – вся жизнь, что ты одна – любовь,
Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой!
Дело было, конечно, не только в голосе Татьяны, не только в ее красоте и обаянии. Она была живым олицетворением тех слов, которые когда-то, еще в молодости, записал в своем дневнике Лев Толстой: «Да, лучшее средство к истинному счастью в жизни, это: без всяких законов пускать из себя во все стороны, как паук, цепкую паутину любви и ловить туда все, что попало, и старушку, и ребенка, и женщину, и квартального».
Но он был слишком громоздкий, слишком тяжелый, слишком сложный человек. А вот Татьяна Берс и впрямь ловила всех и заражала их своим внутренним, священным огнем. Она понимала, что в жизни есть один смысл – любовь.
Именно поэтому и списывал с нее Толстой свою любимую героиню, идеал женщины – Наташу Ростову.
Кузминский, который увидел волю Провидения в том, что спас жизнь своей первой любви, больше не оставлял Татьяну. В 1867 году состоялась их свадьба.
Ирония судьбы! Когда Татьяна и Александр Кузминский ехали к священнику назначать срок венчания, их карета встретилась на проселочной дороге с каретой Сергея Николаевича Толстого и Марьи Михайловны, которые ехали венчаться. Седоки раскланялись – и разъехались, не сказав ни слова…
Это, конечно, тоже сцена для романа, но она, увы, так и не нашла своего воплощения ни в одном из них.