— Видишь ли, таблетки против морской болезни я одолжил у твоего брата. Он как раз спешил к лодке, собирался плыть за врачом…
— Для ребенка? — посерел Комито.
— Для жены. Мне удалось отправить его в лавку за водой. Думаю, прошло уже несколько часов, как он вернулся.
Только особая изворотливость спасла Тои. И только перила веранды уберегли Комито от падения в воду, когда приятель уклонился от удара. Тои спрыгнул в лодку и отвязал канат, полоска воды между лодкой и ступенями веранды стала увеличиваться. Пока расстояние не сделалось непреодолимым, Комито поспешил присоединиться к приятелю. Прощание вышло несколько скомканным. Патриция с Элен едва успели крикнуть:
— До свида…
Взревел мотор, и лодка понеслась прочь. Подруги остались вдвоем. Элен живо вообразила, какой скандал бушует сейчас в лодке и какой еще разразится на берегу, когда Комито встретится с братом. Приходилось признать: своими улыбками она вдохновила Тои на сомнительный подвиг. Элен сказала:
— Поначалу Тои показался мне менее сумасшедшим, чем остальные тайанцы. Увы, вижу, первое впечатление было обманчивым.
— Во всяком случае, он менее сумасшедший, чем Комито. Утверждать, будто госпожу Ота отправили в ссылку в повозке…
Взглядом Элен дала понять, что общение с тайанцами плохо сказывается на Патриции. Затем обозрела окрестности и глубоко вздохнула. Патриция тоже осмотрелась. За спиной у нее синело море. Впереди лежала узкая лощина, зажатая меж двух гор. С одной горы доносился гулкий звук колокола, сзывавший монахов на вечернюю молитву; закатные лучи солнца освещали изогнутую крышу храма. Вершина второй горы была погружена в тень и безмолвие.
— Нет, я не понимаю, чем ты недовольна.
— Об этом я и мечтала, — заметила Элен. — Во цвете лет сделаться отшельником.
— Зачем же отшельником? — запротестовала Патриция. — Здесь есть люди.
— Ну что ты, дорогая. Не стоит преуменьшать. Скажи уж — просто столпотворение. Боюсь, как бы нас не смяли в давке.
Патриция вновь обвела взглядом пустынный берег. Нашлась:
— В трех милях рыбачье селение.
— В трех милях? Ну, это не расстояние. С детства обожаю совершать ежедневные шестимильные прогулки. И не надо думать, чем себя занять весь день. Пока туда дотащимся, пока обратно, пока отдышимся — можно и спать ложиться.
— Не преувеличивай. Потом, если не захочется идти к рыбакам, можно подняться в гору. До монастыря не больше полутора миль.
— Как, всего полторы мили? Это же меняет дело! Правда, надо карабкаться в гору, и, заметим, крутую.
— Только в одну сторону, — робко поправила Патриция.
— Что?
— Только в одну сторону карабкаться.
— Как я не учла, — оживилась Элен. — Правильно, обратно покатимся без особого труда.
— Но, Элен, ведь это тот самый «Печальный приют», воспетый прекрасной госпожой Ота. Подумать только! Госпожа Ота бродит по этому берегу. И возможно, именно тогда в ее сердце родились строки знаменитой поэмы. Ты разве не испытываешь трепета, Элен?
— Испытываю. Когда думаю, что скоро стемнеет, а мы с тобой одни-одинешеньки.
— Разве это уединение? Вот госпожа Ота закончила дни свои на крохотном островке, где не было ничего, кроме нескольких валунов да корявой сосны, цеплявшейся за сухую почву. «Так и я корнями за жизнь цепляюсь…» Ах, Элен, ни один перевод не дает понятия о ее дивных певучих стихах. Я не могу до тебя донести их звучание.
Патриция на секунду умолкла, затем продолжала с воодушевлением:
— Ученые никак не сойдутся во мнениях, где именно она умерла. Пять островов оспаривают честь считаться ее последним пристанищем. Представь, как чудесно было бы пожить на таком островке. Проникнуться чувствами человека, отрезанного от всего мира. Ты не находишь?
— Так, — сказала Элен. — Я нахожу, что здесь премилый уголок. Просто чудесный. И рыбачья деревенька в трех милях. Что такое три мили, а, Пат?
— Да, конечно… И дом нам достался так дешево. Где бы еще мы нашли жилище за столь низкую плату?
Элен молча оглядела легкое деревянное строение, стоявшее «между водой и берегом» на сваях.
— По совести говоря, это нам должны были бы заплатить за то, что мы согласились здесь жить. Агент провернул недурную сделку. Загнал нас прямехонько в двенадцатый век.
— Если бы, — вздохнула Патриция. — О таком я бы просто мечтала. В двенадцатом веке здесь как раз свирепствовала эпидемия чумы…
Элен бросила на нее уничтожающий взгляд.
— Желаешь, чтобы с десяток забытых Богом уголков спорили о твоем месте последнего упокоения?
Патриция смутилась.
— Дело не в чуме. В то время ходили по земле прекрасная госпожа Ота и поэт Сю-Тей, воспевший ее в семистах семидесяти семи стихах…
Они все еще стояли на веранде. Четыре точеных столба поддерживали крышу; дерево потемнело от времени и хранило своеобразный запах морской воды и водорослей. Патриция опустилась в одно из легких плетеных кресел и осмотрелась в поисках (как решила Элен) нового источника беспредельного ликования. И немедленно заголосила:
— Ты посмотри, какой вид! До самого горизонта — только вода и небо!
— Угу, — ответила Элен. — В прилив вода поднимется до ступеней веранды, а во время шторма зальет и веранду. Уверена, здесь все полы прогнили.
— Ты мрачный ипохондрик!
— Нет, я просто мечтаю о ревматических болях в спине и подагре.
— Кстати, — заинтересовалась Патриция, — что такое подагра?
— Думаю, мы скоро это узнаем, — зловеще отозвалась Элен.
Они переглянулись и дружно фыркнули. Затем принялись обследовать дом. В нем оказались три небольшие комнаты, которые по желанию можно было превратить в зал — вместо стен стояли легкие раздвижные перегородки, складывавшиеся, как ширмы.
Патриция взялась распаковывать чемоданы. Элен продолжала бродить по дому.
— Что ты ищешь? — удивилась Патриция, видя, как Элен в сотый раз сдвигает и раздвигает перегородки.
— Мебель, — деловито отозвалась подруга.
— Вот, — Патриция указала на две кровати, разделенные ширмой. — Есть еще стенные шкафы.
— Да, многовато. Можно сказать, дом заставлен, повернуться негде. Обедать будем на полу?
— На веранде есть стол.
— Замечательно. Вообрази: хлещет дождь, мы сидим в плащах с капюшонами. «Что-то суп нынче жидковат». — «Когда подавала — густой был. А теперь, конечно, разбавило».
— Внесем стол в комнату. Или поедим на кухне.
— Ты обнаружила здесь кухню?
— Да, — Патриция махнула рукой, — там.
— Я думала, это кладовка.
— Здесь есть и ванная.
Лицо Элен перекосилось от ужаса.
— Пат, — застонала она, — только не говори, что эта купель для крещения младенцев и есть ванная.
Патриция послушно промолчала. Захлопнула чемодан и села на него.
— Послушай, не на век же мы здесь поселились. Я Эндо даже адреса не оставила — за полгода еще сто раз успеем переехать.
— Приятно сознавать, что ты решила обосноваться в Тайане надолго. На какие деньги думаешь жить?
— Рано или поздно удастся пристроить мой труд по архитектуре Тайана. Журнал купит твои статьи… И потом, у тебя же есть брат. Пускай позаботится о сестре. Скажи, ты ему позвонила?
— Да.
— И что же?
— Не успела поздороваться, как он закричал: «Сестренка, до чего же я рад тебя слышать! Ты удивительно кстати. Одолжи мне немного денег».
— Ясно. — Патриция вздохнула. — Во всяком случае, в ближайшие дни голодная смерть нам не грозит. В деревенской лавке купим продукты, свежей рыбы будет вдоволь.
— Патриция… — Элен с проснувшимся интересом воззрилась на подругу. — Ты, случайно, не помнишь, фарфоровый чайник мы положили в мой чемодан или твой?
Патриция взвилась, словно подброшенная пружиной.
Маленький домик содрогнулся от удара. Элен открыла глаза. «Тайфун или землетрясение?» По потолку комнаты бежала мелкая солнечная рябь. Слышался плеск воды. Элен поднялась и заглянула за ширму. Патриция спала беспробудным сном.
— Проснись, мы тонем!
Сказать, что Патриция не пошевелилась, было бы ложью. Она повернулась, зевнула и натянула на голову одеяло.
— Так и знала, что ты встревожишься, — заметила Элен. — Не паникуй, возможно, мы еще выживем.
Патриция буркнула что-то неразборчивое и положила на голову еще и подушку. Элен вздохнула и вышла на веранду. Солнце стояло высоко, лучи его заливали веранду, золотили простенькую плетеную мебель — кресла и стол. На столе в небольшой вазе пламенел ворох кленовых листьев,
…Маленький домик содрогнулся вторично. Элен перегнулась через перила.
На волнах покачивалась лодка, а в лодке, орудуя двумя огромными веслами, сидела маленькая девочка. Лодка описывала круги, время от времени ударяясь о ступени веранды. Тогда ветхий домик ходил ходуном.
— Тоже мне, Нептун — гроза морей! Кидай конец.
Девчушка прекрасно поняла, что от нее требовалось, и бросила Элен веревку, которую та привязала к перилам. Затем девочка с видимой натугой приподняла большую корзину из ивовых прутьев, прикрытую листьями. Поставила на ступени, выпрыгнула сама и снова взялась за корзину. Элен нагнулась, чтобы ей помочь. Опустив ношу на пол веранды, они выпрямились и принялись друг друга разглядывать. Девочке на вид было лет двенадцать. Босая, в простеньком платьице неопределенного цвета и соломенной шляпе, из-под которой на грудь падали две тонкие черные косы, она ни минуты не могла постоять спокойно.
Сначала, белозубо улыбаясь и что-то приговаривая, поднялась на цыпочки и потрогала волосы Элен. Затем оглядела ее пижаму, расшитую алыми маками; исполнила даже некий танец восторга. Потом опустилась на колени, сняла с корзины листья и, зажав в каждой руке по серебристой рыбине, принялась нараспев расхваливать свой товар. При этом улыбалась и кланялась, так уморительно подражая ужимкам взрослых, что Элен рассмеялась.
— Эй, рыжеволосая, проснись! У нас гости.
Ответа не последовало.
— Патриция, завтрак прибыл!
Это возымело свое действие. По полу зашлепали босые ноги, и Патриция, зевая во весь рот, явилась на пороге.