льшой – я несколько раз плавал там и всегда с чувством неясного возбуждения, настолько велико было мое удовольствие от моря, но там было много камней, а удобный пляж, как таковой, расстилался чуть дальше к северу и югу за небольшими бухточками – плыть на такое расстояние было довольно далеко, если, человек не был тренированным пловцом. К своему немалому удивлению, я обнаружил, что сам плаваю очень хорошо.
Я собирался спросить Аду Марш о кольце. Ведь это она рассказала мне о его существовании, но с того дня, как я не подпустил ее к дядиным бумагам, она перестала приходить в дом. Правда, я время от времени замечал, как она бродит вокруг или видел ее автомобиль на обочине дороги чуть вдалеке от дома и знал, что она где-то рядом. Однажды я поехал к ней в Иннсмут, но ее не оказалось дома, а расспросы навлекли на меня лишь неприкрытую враждебность одних соседей и хитрые, двусмысленные взгляды других – в то время я не мог еще их правильно истолковать. Ее соседи были неопрятными, неуклюжими людьми, уже почти совсем выродившимися в своих прибрежных тупичках и переулках.
Поэтому проход к морю я обнаружил без ее помощи.
Однажды я надел кольцо и, притягиваемый морем, решил спуститься по скале к воде, но вместо этого обнаружил, что не могу сдвинуться с одного места посреди большой центральной комнаты – настолько велико было притяжение кольца к нему. Я бросил все свои попытки двигаться дальше, признав в этом проявление некий психической силы, и просто стоял, ожидая, куда она меня поведет. Поэтому, когда меня потянула к особенно отталкивающей резной деревянной скульптуре – какой-то первобытной фигуре, изображающей некий отвратительный земноводный гибрид, укрепленной на пьедестале у стены кабинета, – я поддался порыву, подошел и ухаватился за нее. Я ее толкал, тянул, пытался повернуть вправо и влево. Она подалась влево.
Незамедлительно заскрежетали цепи, заскрипели какие-то механизмы, и целая часть пола кабинета, покрытая ковром с Печатью Р'лаи, поднялась, будто крышка огромной ловушки. Я в изумлении подошел ближе – и мое сердце учащенно забилось в возбуждении. Я заглянул в пропасть, открывшуюся моим глазам: это была огромная зияющая бездна, уходящая во тьму. В скале, на которой стоял дом, были высечены ступеньки, спиралью уходившие вниз. Вели ли они к воде? Я наугад взял книгу из дядиного собрания Дюма, бросил вниз и стал слушать. Наконец, откуда-то издалека донесся всплеск.
И вот, с крайней осторожностью, я стал сползать по бесконечной лестнице к самому запаху моря – не удивительно, что я ощущал его в самом доме! – все дальше, вниз к застоявшейся прохладе воды, пока, не почувствовал влагу на стенах и ступенях под ногами, вниз, к звуку вечно беспокойных волн, к хлюпанью я шелесту моря, пока не дошел до конца лестницы, до самого края воды; Я стоял в пещере, достаточно большой для того, чтобы вместить весь дом, в котором жил дядя Сильван. Я ничуть не сомневался, что именно здесь пролегал его путь к морю здесь и нигде больше, хотя я был так же, как я в других местах, озадачен отсутствием лодки или подводного снаряжения. Здесь были видны лишь отпечатки ног да в свете спичек, что я зажигал, кое-что еще – длинные смазанные следы и кляксы в тех местах, где покоилось какое-то чудовище, следы, от которых волосы зашевелились у меня на затылке, а по коже побежали мурашки: я невольно подумал о тех отвратительных изображениях с таинственных островов Полинезии, что дядя Сильван собрал в своем кабинете наверху.
Не знаю, как долго я простоял там. Ибо у самого края воды, с кольцом, несущим на себе Печать Р'лаи, слышал я из глубин под собой звуки движения и жизни – они доносились действительно с очень большого расстояния, снаружи, то есть со стороны моря и снизу, – так что я подозревал там существование какого-то прохода к морю, либо сразу под водой, либо еще ниже, на дне, поскольку пещера, в которой я стоял, была замкнута со всех сторон монолитной стеной, насколько я мог разглядеть в слабеньком свете спичек, а движение воды указывало на связь с морем, которая не могла быть просто совпадением. Значит, пещера открывалась в море, и я должен найти этот проход без промедления.
Я вскарабкался по лестнице назад, снова закрыл ход и побежал заводить машину, чтобы немедленно ехать в Бостон. В тот вечер я вернулся очень поздно и привез с собой маску и переносной кислородный баллон, чтобы на следующий день быть готовым спуститься в море под домом. Я больше не снимал кольцо, и ночью мне снились великие сны древней мудрости: о городах на далеких звездах и о великолепных башнях в отдаленных сказочных местах Земли, в неведомой Антарктике, высоко в горах Тибета, глубоко под поверхностью океана. Мне снилось, как я ходил среди громадных построек, охваченный изумлением и зачарованный их красотой, среди таких же, как я, и среди чужих, но они были мне друзьями, хотя одна внешность их, будь я бодрствующим, остудила бы мне в жилах кровь, – и все мы в этом ночном мире были преданы единой цели: служению тем Великим, чьими сподвижниками мы были. Всю ночь мне снились иные миры, иные царства бытия; новые ощущения и невероятные существа со щупальцами, которые управляли нашим послушанием, и нашим поклонением. Мне снились такие сны, что наутро я проснулся, изнуренным и все же возбужденным, как будто на самом деле переживал все свои сны и заряжался невообразимой силой, нужной для предстоящих великих испы таний.
Но я стоял на пороге еще более великого и. волнующего открытия.
Когда уже перевалила за полдень, я укрепил на ногах ласты, надел маску и кислородный баллон и спустился к краю воды. Даже теперь мне трудно объективно и беспристрастно описать, что со мной затем стряслось. Я осторожно опустился в воду, нащупал дно и медленно двинулся по нему в сторону моря – как вдруг достиг края пещеры, во много раз превышавшей человеческий рост, внезапно шагнул в пространство и начал медленно спускаться сквозь толщу воды к океанскому ложу – в серый мир камней, песка и подводной растительности, потусторонне колыхавшейся и изгибавшейся в тусклом свете, проникшем на эту глубину.
Здесь я остро почувствовал давление воды и вес баллона и маски – пришла пора подниматься обратно, возможно, дальнейшие поиски придется прервать, чтобы найти удобное место, где можно по дну выйти на берег, но не успел я ничего сделать, как меня еще сильнее повлекло дальше в открытое море, прочь от берега, на юг, подальше от Иннсмута.
С ужасающей внезапностью мне стало ясно, что меня тянет как магнитом, и здравый смысл мне уже не поможет – кислорода в баллоне хватит ненадолго, и его придется перезаряжать еще до того, как я успею вернуться на берег, если я зайду в море еще чуть дальше. Но я уже был беспомощен и покорно повиновался инстинкту: словно какая-то сила, над которой я не был властен, утаскивала меня прочь от берега, вниз – дно здесь полого опускалось все глубже к юго-востоку от дома на скале. В этом направлении я постепенно и продвигался, не останавливаясь ни на миг, несмотря на нарастающую во мне панику: я должен, должен повернуть обратно, должен начать искать путь назад. Плыть к пещере потребовало бы от меня почти сверхчеловеческих усилий, несмотря на уменьшение давления воды на обратном пути; добраться до подножия лестницы в колодце под домом в то время, когда запас кислорода у меня уже почти бы закончился, казалось и вовсе невозможным – если я сейчас же не поверну обратно.
Однако что-то не позволяло мне повернуть. Я шел все дальше, прочь – будто по плану, начертанному для меня силой, мне неподвластной. У меня не было выбора – я должен был идти вперед, и все то время, покуда росла моя тревога, то, что я желал делать, боролось во мне с тем, что я должен был делать, – а кислорода в баллоне становилось все меньше. Несколько раз я яростно порывался выплыть наверх, но, хотя плыть было вовсе не трудно, – напротив, легкость моих движений казалась мне самому почти чудом, – я постоянно возвращался на дно океана, или оказывалось, что я просто плыву дальше.
Один раз я остановился и огляделся, тщетно пытаясь проникнуть взглядом в морскую глубину. Мне померещилось, что за мной следом плывет большая бледно-зеленая рыба; более того, мне представилось, что это даже не рыба, а русалка, ибо за ней трепетали длинные волосы, но затем видение скрылось в подводных зарослях. Стоять долго я не мог-меня влекло еще дальше, пока я, наконец, не понял, что кислорода в баллоне не осталось вовсе, дышать становилось все труднее и труднее, я попытался выплыть на поверхность – и почувствовал, что падаю с того места; где остановился, в расселину морского дна.
Затем, лишь за несколько мгновений до того, как потерял сознание, я заметил быстрое приближение фигуры, следовавшей за мной, почувствовал, как чьи-то руки касаются моей маски и баллона… ибо это была вовсе не рыба и не русалка. Я увидел обнаженное тело Ады Марш, длинные волосы развевались по течению у нее за спиной, – и она плыла с легкостью и грацией урожденной обитательницы морских глубин!
IV
To , что последовало за этим видением было самым невероятным. Гаснущим сознанием я уловил скорее чем увидел, как Ада сняла с меня маску и баллон и опустила их – куда-то в глубину под нами – и сознание медленно возвратилось ко мне. Я понял, что плыву рядом с Адой, она ведет меня своими сильными, уверенными пальцами – не обратно, не вверх, а по-прежнему вперед…
Я обнаружил, что могу плыть так же умело, как и она, открывая и закрывая рот, как будто дышу сквозь воду, и почувствовал что именно это я и делаю! Я владел даром предков и не знал об этом – теперь же он открылся мне вместе с неохватными чудесами морей. Я мог дышать, не поднимаясь на поверхность. Я был рожден амфибией!
Ада промелькнула впереди, к я ринулся за ней. Я был быстр, но она двигалась еще быстрее. Не нужно больше неуклюже ковылять по дну – остались лишь толчки рук и ног, словно бы предназначенных для передвижения сквозь толщу вод, лишь бьющая через край, торжествующая радость плавания без ограничений, к некоей цели, которой, как я смутно сознавал, я должен был достичь. Ада вела меня, и я плыл за нею, а над нами, над поверхностью вод солнце опускалось на запад, день заканчивался, у горизонта гас последний свет, и в отблесках дня зажегся серп месяца.