Параллельно «Весам» в Москве существовал второй по значимости символистский журнал – «ЗОЛОТОЕ РУНО»[79]. Он возник в 1906 на средства дилетантски занимавшегося искусством богача Н. П. Рябушинского[80] и во многом отразил вкусы и устремления своего мецената, сумев все же сыграть весьма существенную роль в истории символизма.
На протяжении практически всего периода своего издания «Золотое руно» значительную часть объема отводило репродукциям и статьям о живописи, стараясь представлять художника значительным количеством воспроизведений. Но и литературный отдел был задуман весьма широко, причем основным принципом его построения служил редакционный манифест, открывавший первый номер и написанный, очевидно, С. А. Соколовым, заведовавшим на первых порах литературным отделом. Курсивом в манифесте было выделено: «Искусство – вечно ‹…› Искусство – едино ‹…› Искусство – символично ‹…› Искусство – свободно…» Широта заявленных принципов, опиравшихся на большие деньги Рябушинского (доходы журнала по итогам 1906 составили 12 тысяч рублей, а расходы – около 84 тысяч), позволила на первых порах привлечь в «Золотое руно» почти всех крупнейших символистов: в 1906 в журнале печатались Ю. К. Балтрушайтис, К. Д. Бальмонт, А. А. Блок, В. Я. Брюсов, Андрей Белый, М. А. Волошин, З. Н. Гиппиус, В. И. Иванов, Д. С. Мережковский, Ф. Сологуб, а также – многие менее известные, от М. А. Кузмина до начинающих С. М. Городецкого, В. Ф. Ходасевича или А. А. Биска. В журнале также эпизодически сотрудничали Л. Н. Андреев, И. А. Бунин, Б. К. Зайцев.
Вместе с тем для многих было очевидно, что участие ведущих авторов обеспечивалось прежде всего небывалыми гонорарами. Вот характерный эпизод, записанный В. Ф. Ходасевичем: «В начале 1906 г. я видел буквально такую телеграмму Мережковского в „Золотое Руно“: „Если журнал хочет сохранить мое идейное сочувствие, прошу немедленно перевести столько-то (не помню) рублей авансом“. Рябушинский не послал, т. к. за Мер‹ежковским› уже был аванс. Его рукопись (поэма [не помню названия] „Старинные октавы“) была уже в редакции. Эта поэма и напечатана в № 1 „Зол‹отого› Руна“, но в дальнейшем идейное сочувствие Мер‹ежковского› действительно прекратилось: больше он у Ряб‹ушинского› не печатался»[81]. Из подобных соображений многие были готовы терпеть самодурство и художественную бездарность Рябушинского как художника и литератора, постоянно вмешивавшегося в редакционную политику журнала и даже дававшего указания авторам, как им следует писать.
Наибольшую критику со стороны даже дружественных изданий вызывала излишняя роскошь «Золотого руна», переходившая в безвкусицу. Так, Брюсов писал, «… читая два вышедших №№ ‹…›, я почти все находил художественным, почти все одобрял и почти со всем соглашался ‹…› И все же роскошные страницы ‹…› кажутся мне пышным саркофагом, великолепной гробницей, где, с почестями, с прощальными надгробными речами, погребают русское „новое искусство“»[82]. Журнал был чрезмерно велик по размеру, изобиловал золотом (даже цитированный нами манифест был напечатан золотой краской); поскольку в редакционной программе был пункт о том, что «Золтое руно», среди прочего, ставит своей задачей знакомство Европы с современным русским искусством, вначале его прозаические материалы даже параллельно переводились на французский язык; потом Рябушинский решил переводить и стихи, для чего из Франции был специально приглашен поэт Эсмер-Вальдор (псевдоним Александра Мерсеро). Но внешне это выглядело совершенно излишним и вызывало серьезные нарекания. К середине года Рябушинский, побывавший во Франции, убедился, что никто всерьез читать его журнал не собирается, переводы отменил, а Эсмер-Вальдора просто выгнал (впоследствии ему все-таки были выплачены причитавшиеся по договору деньги).
Журнальная политика «Золотого руна» в первые два года существования претерпевала серьезные изменения. В середине 1906 г. отказался участвовать в редакционной работе Соколов, оскорбленный Рябушинским, и его место занял друживший с Брюсовым А. А. Курсинский. В это время Брюсов и другие сотрудники «Весов» возобновляют активное сотрудничество с «Золотым руном». Но весной 1907 г. вследствие опять-таки конфликта с Рябушинским Курсинский ушел из редакции, и на некоторое время журнал остался без руководителя, поскольку сам Рябушинский его функции выполнять явно не мог. Лишь после того, как место секретаря занял Г. Э. Тастевен, «Золотое руно» определило свои литературные принципы. Вследствие сперва отхода, а затем и вообще официального выхода из числа сотрудников ведущих авторов «Весов», «Золотое руно» стало ориентироваться на «петербуржцев», симпатизировавших мистическому анархизму. С середины 1907 г. роль ведущих теоретиков журнала переходит к Вяч. Иванову, Г. Чулкову, отчасти С. М. Городецкому и Тастевену, критические обозрения регулярно печатает Блок, в литературном отделе ведущие позиции занимают (помимо названных) Кузмин, Сологуб, Волошин, С. А. Ауслендер. Противостояние «Весов» и «Золотого руна» достигает такой степени, что Брюсов начинает прямо требовать от своих приверженцев отказа от участия в «Золотом руне»[83]. При этом, если полемика «Весов» была более подчинена задачами сиюминутным, то ряд статей «Золотого руна» (прежде всего «Россия и интеллигенция» Блока, «Ты еси», «Две стихии в современном символизме», «О русской идее» и «Древний ужас» Иванова), стимулом к созданию которых стала борьба двух изданий, относятся к числу наиболее принципиальных для всего символизма. Таким образом, если в литературной борьбе победителем чаще оказывались «Весы», более строгие и убедительные в спорах, то для теории направления статьи, публиковавшиеся в «Золотом руне», были несомненно очень часто значительнее. Следует отметить, что качество литературного отдела «Золотого руна» могло быть еще лучше, если бы в конце 1907 г. основным руководителем журнала стал Вячеслав Иванов, о чем шли долгие переговоры, был даже приготовлен проект соглашения, которое должны были подписать Рябушинский и Иванов. Однако Рябушинский в последний момент отказался от такой возможности, сохранив за собой право вмешиваться не только в редакционные дела, но и в общую литературную политику.
Следует отметить и то, что Рябушинский не ограничился только изданием журнала. Ему сопутствовали художественные выставки «Голубая роза» (1907), «Салон Золотого руна» (1908 и 1909), и «Золотое руно» (1909 и 1909/1910), издание книг (о чем см. выше) и другая активность. Однако, как кажется, сравнивать по масштабу и значению деятельность Рябушинского с тем, как устраивались выставки и театральные предприятия С. П. Дягилева, было бы совершенно несправедливо: за Дягилевым был вкус, художественная инициатива и организаторский талант, за Рябушинским – только деньги[84].
Основной причиной закрытия журнала стало заметно ухудшившееся финансовое положение Рябушинского, но исчерпанность основных не слишком богатых журнальных идей также давала себя знать. Последний номер, означенный 12-м за 1909 г., вышел в свет летом следующего, 1910 года.
В то же время существенным мотивом для практически одновременного прекращения «Весов» и «Золотого руна» было появление нового богатого журнала, на некоторое время сумевшего привлечь многих ведущих писателей, связанных с символизмом. Речь идет о журнале «АПОЛЛОН»[85] (1909–1917; на начальной стадии подготовительной работы обсуждалось также заглавие «Акрополь»). Редактором журнала стал искусствовед С. К. Маковский, и значительная часть каждого номера «Аполлона» была посвящена искусству, преимущественно современному, как русскому, так и иностранному. Однако на протяжении первых лет существования литературный отдел и литературная часть хроники журнала также были чрезвычайно важны.
У истоков журнала, помимо самого Маковского, претендовавшего лишь на то, чтобы определять искусствоведческую линию и давать самые общие указания в сфере журнальной политики, стояли Вяч. Иванов, И. Ф. Анненский, А. Л. Волынский, М. А. Волошин, Александр Н. Бенуа и ряд более молодых писателей (Н. С. Гумилев, Конст. Эрберг, С. А. Ауслендер, О. Дымов и др.). После быстрого самоустранения Волынского, отказавшегося от сотрудничества по идейным соображениям, в формировании теоретической платформы приняли участие Анненский, Маковский, Иванов и Бенуа. В открывающей первый номер декларации, составленной этой четверкой, говорилось: «Давая выход всем новым росткам художественной мысли, – „Аполлон“ хотел бы называть своим только строгое искание красоты, только свободное, стройное и ясное, только сильное и жизненное искусство за пределами болезненного распада духа и лженоваторства» (Аполлон. 1909. № 1. Отд. I. С. 4). И в дальнейшем Маковский, направляя деятельность «Аполлона», стремился к тому, чтобы имя «бога меры и строя» определяло принципиальные выступления. При этом существенным для него был принцип: «„Аполлон“ должен быть журналом, объединяющим „модернистов“ разных оттенков, – а не партийным органом с узкой „кружковой“ программой…»[86].
Первоначально каждый номер «Аполлона» делился на три блока: статьи, хроника и «Литературный альманах». Впоследствии «Литературный альманах» был уничтожен (в 1912 г. вместо него была издана одноименная книга), в 1911–1912 при «Аполлоне» издавалась «Русская художественная летопись», втягивавшая значительную часть хроники. Среди принципиальных статей первых полутора лет издания (журнал начал выходить в октябре 1909 г. и сквозная нумерация шла до конца 1910; в год выходило 10 номеров) были «О современном лиризме» Анненского, «В ожидании гимна Аполлону» Бенуа (вызвавшая, впрочем, довольно решительное несогласие Иванова), «О проблеме театра» Иванова, «О прекрасной ясности» Кузмина, «О театре» В. Э. Мейерхольда, «Пути классицизма в искусстве» Л. С. Бакста и др. Особое значение для судеб символизма имела публикация в «Аполлоне» переработанных для печати докладов Вяч. Иванова и Блока («Заветы символизма» и «О современном состоянии русского символизма»), сделанных ими весной 1910 года в Общ