.Печорин н а сздл ь ко_с и л ьн ее Мак с и м а Максимыча как лич- ность._что побеждает он старика мгновенно^ Максим Максимыч считает, что надо'отдать Бэлу отцу. <715овсе не надо!» — отвечает Печорин и приводит свои доводы: «...если отдадим дочь этому дикарю, он ее зарежет или продаст». Колебания Максима Максимыча понятны Печорину только в одном плане: эта история не должна повредить штабс-капитану по службе. На этот случай есть выход: «...оставьте ее у меня, а у себя мою шпагу...». Если дойдет до начальства, можно сказать, что прапорщик наказан домашним арестом. Мысль же о том, что у Максима Максимыча могут быть другие колебания — совести,— не приходит в голову Печорину. Ему было скучно — захотелось развлечься с Бэлой; кто мог помешать ему? Максим Максимыч согласился. «Что прикажете делать? Есть люди, с которыми непременно надо соглашаться ».
Да, Печорин — сильный человек. Мы еще мало знаем о нем, но уже видим, как Азамат и Максим Максимыч подчинились его влиянию.^Вскоре поддастся ему и Бэла.
Максим Максимыч объясняет привязанность Бэлы к Печорину просто. Тосковать по родине она не могла, так как «из крепости видны были те же горы, что из аула,— а этим дикарям больше ничего не надобно. Да притом Григорий Александрович каждый день дарил ей что-нибудь... Ах, подарки! Чего не сделает женщина за цветную тряпичку!..».
193
Максим Максимыч сам сообщает своему слушателю, что «первые дни она молча гордо отталкивала подарки», но по
7 Прочитаем ·Онегина* вместе
делает из этого вывода о силе характера Бэлы. Позднее он придет к такому выводу; пока же, на первых порах, Бэла представляется ему такой же дикаркой, как Азамат, Казбич, осетины на дороге, он еще не умеет видеть в ней человека, презрение его к горцам слишком велико.
Но постепенно Максим Максимыч, сам того не замечая, начинает уважать шестнадцатилетнюю Бэлу за ее выдержку и гордость. «Долго бился с нею Григорий Александрович; между тем учился по-татарски, и она начала понимать по-нашему» (курсив мой.— //. Д.). Мало было научить Бэлуговорхиь по- русски. Чтобы завоевать ее расположение, следовало волтц в ее мир. проявить к нему уважение,— Печорин понял это.
Разговор Печорина с Бэлой, услышанный Максимом Мак- симычем из окна, заставил доброго штабс-капитана пожалеть Бэлу и в то жр время вызвал уважение к ее стойкости. Печорин, видимо, хорошо продумал все причины, по которым Бэла может не ответить ему любовью. «Разве ты любишь какого-нибудь чеченца? Если так, я тебя сейчас отпущу домой.— Она вздрогнула едва приметно и покачала головой,— Или,— продолжал он,— я тебе совершенно ненавистен? — Она вздохнула.— Или твоя вера запрещает тебе полюбить меня? — Она побледнела и молчала».
Молчание Бэлы чрезвычайно выразительно: нет, она не любит чеченца; Печорин ей не ненавистен; она не хочет нарушить закон своего народа, своей веры, полюбив чужеземца. Печорин находит довод против этого убеждения Бэлы: «...аллах для всех племен один и тот же, и если он мне позволяет любить тебя, отчего же запретит тебе платить мне взаимностью?»
Верит ли Печорин тому, что говорит? В самом ли деле он отпустил бы Бэлу, признайся она, что любит чеченца? В самом ли деле он любит ее? «Если ты снова будешь грустить, то я умру»,— говорит он. И этому верит?
Может быть, да, верит. Мы еще ничего не знаем о прошлом Печорина, мы видим только, что он странен, что на него нападают приступы тоски, появление в его жизни Бэлы создало хоть какую-то цель; сопротивление девушки еще больше раззадорило его — нет, он не обманывает; ему и правда кажется сейчас. что-Бзда может со-ставить его счастье.
«Я твоя пленница... твоя раба»,— говорит Бэла, дрожа и плача,— «конечно, ты можешь меня принудить...»
Но Печорнну не нужно принуждение, не раба его привлекает, а гордая женщина.
После этого разговора «он сложа руки прохаживался угрюмый взад и вперед». Он завалил Сэлу подарками и заключил с Максимом Максимычем пари, что Бэла — «дьявол, а не женщина!» — через неделю будет принадлежать ему. Все это не очень красиво, с нашей точки зрения. Но он убежден, что так надо, так можно, он вполне искренен в своих поступках. Теперь уже Максим Максимыч защищает от пего достоинство Бэлы и, оказывается, лучше понимает се характер.
«— Как вы думаете, Максим Максимыч! — сказал он мне, показывая подарки.— устоит ли азиатская красавица против такой батареи?
— Вы черкешенок не знаете,— отвечал я,— это совсем не то, что грузинки или закавказские татарки, совсем не то. У них свои правила: онп иначе воспитаны».
Еще недавно Максим Максимыч говорил: «...чего не сделает женщина за цветную тряпичку!» Теперь он совсем иначе смотрит на вещи. Грузинки, татарки, может, и не устояли бы, по черкешенки... Бэла заставила его уважать себя, а вместе с собой и женщин своего парода. 11 Максим Максимыч оказался прав: подарки сделали Бэлу «ласковее, доверчивее — да и только»
Печорпн «решился на последнее средство»: сказал Бэле, что уезжает навсегда. «Лвось недолго буду гоняться за пулей или ударом шашки...» Вероятно, он и верил, и не верил тому, что говорил, но, если бы Бэла не вернула его, он «в состоянии был исполнить в самом деле то, о чем говорил шутя». Максим Максимыч мог только удивляться поведению Печорина: «Таков уж был человек, бог его знает!»
тЛюбит ли Печорин Бэлу? Он и сам этого не знает. Позднее мы уЬидим: в том-то и беда, и трагедия этого одинокого человека, что любить по-настоящему он не может.. Настоящая любовь диктует человеку заботу о том, кого оилюбит, волнение за другого, желание принести радость тому, кого любишь. Педщнш не^умеот думать о Бэле: он ^ацрт гобой и своими переживания- ми; е м у грустно, одиноко: о и нуждается в любви молодого, ■щстопТгуГцества — и^доаиваахся этой любви. А Бэла полюбила но-настоящемуТ Угроза Печорина подействовала на нес: не подарки и не мольбы, а страх за его жизнь пересилил гордость и законы веры: «...едва он коснулся двери, как она вскочила, зарыдала и бросилась ему на шею».
«Поверите ли?» заключает Максим Максимыч,— < я, стоя за дверью, также заплакал, то есть, знаете, не то чтоб заплакал, а так — глупость!»
Мы успели настолько заинтересоваться судьбой Бэлы и Печорина, что давным-давно чувствуем себя в крепости, за Тереком,— а на самом-то деле мы вовсе не там; сидим за чаем в осетинской сакле на дороге возле Гуд-горы; на дворе — поздняя осень, выпал снег... Лермонтов возвращает нас к началу повести. Нет пи Печорина, ни Бэлы — перед нами только Максим Максимыч н молодой офицер, Автор, который рассказывает о своей встрече с Максимом Максимычем, да горы и небо.
Казалось бы, история Бэлы приблизилась к счастливому концу, наступает развязка. Печорин добился любви Бэлы — она призналась, что он с первой встречи произвел на нее впечатление. «Да, они были счастливы!» — заключает Максим Максимыч,. и Автор, ожидавший трагической развязки, восклицает: «Как это скучно!»
Впрочем, разочарование Автора было кратким: горести и беды уже ждали героев. Максим Максимыч рассказывает: «Спустя несколько дней узнали мы, что старик (отец Бэлы,— //. Д.) убит». Убил его, конечно, Казбич, который «вообразил, будто Азамат с согласия отца украл у него лошадь».
Дикая природа Кавказа, в начало повести никак не гармонировавшая с настроением героев, теперь кажется нам прекрасной рамой для той картины любви, горя, борьбы, в созерцание которой мы ужо погрузились. Бледный месяц, черные тучи, хороводы звезд, темно-лиловый свод неба, крутые отлогости гор, девственные снега, мрачные пропасти, туманы, которые, «клубясь и извиваясь, как змеи», сползают по «морщинам... скал»... Вся эта картина усиливает впечатление от рассказа Максима Максимыча и будто предсказывает недоброе.
«Тихо было всо на небо и на земле, как в сердце человека в минуту утренней молитвы»... В этой тишине Максим Максимыч и его попутчик поднимаются «по извилистой дороге на Гуд- гору»; «с трудом пять худых кляч» тащат их повозки, но эти клячи уже не вызывают пренебрежительных реплик; Максим Максимыч погружен в свои воспоминания, Автор тоже думает о Бэле, о странном характере Печорина, о их любви...
Подъем ранним утром на высокую гору был труден; путешественникам «было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову» — по «отрадное чувство» единения с природой овладело ими. Над Гуд-горой висело серое облако, предвещавшее бурю, но Автор и Максим Максимыч «совершенно о нем забыли», так они были увлечены великолепной картиной, открывшейся перед ними.
Максим Максимыч не умеет выражать свое восхищение в длинных речах: он признается, что привык к этой красоте, как к свисту пуль. Это его высказывание очень интересно; оно обнаруживает в Максиме Максимычо истинно храброго человека: «...и к свисту пули можно привыкнуть, то есть привыкнуть скрывать невольное биение сердца».
«И слышал, напротив, что для иных старых воинов эта музыка даже приятна»,— возражает романтически настроенный Автор, которому очень хочется, чтобы «старые воины», герои, вообще ничего не боялись и наслаждались музыкой боя.
«Разумеется, если хотите, оно и приятно; только все же потому, что сердце бьется сильнее»,— мягко, но убежденно настаивает Максим Максимыч.
Так понимает храбрость капитан Тушин у Толстого. Боятся все, но храбр тот, кто умеет преодолеть свой страх. Привыкнуть к опасности нельзя; можно привыкнуть скрывать свой страх, не обращать на него внимания, даже полюбить то напряжение всех душевных сил, которое возникает в минуту опасности; полюбить чувство победы над собой.
Верный себе, Максим Максимыч не хочет подробно объяснять свою мысль и, возразив Автору, возвращается к природе — разумеется, так же сдержанно, без восклицаний. Он говорит только: «Посмотрите... что за край!»
Лермонтов, как мы ужо заметили, видит природу не только как поэт, но, может быть, прежде всего — как художник: «...под нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными