[153]. Революция не может бояться людей, их самовыражения, их непосредственного участия в управлении. Она должна быть им подотчетна, должна откровенно рассказывать им о своих достижениях, ошибках, просчетах и трудностях.
Чем раньше начнется диалог, тем более революционным, в истинном смысле слова, будет освободительное движение. Наличие диалога, который крайне необходим революции, соотносится с другим важным условием: люди – это создания, которые не могут обрести полную человечность без коммуникации, поскольку они по своей природе ориентированы на общение. Препятствовать коммуникации означает сводить людей к статусу «вещей», а это занятие угнетателей, но не революционеров.
Позвольте мне подчеркнуть, что, отстаивая важность праксиса, я не подразумеваю никакой дихотомии, которая делила бы его на первую стадию размышления и последующую стадию действия. Действие и размышление осуществляются одновременно. Однако в ходе критического анализа реальности может обнаружиться, что определенная форма действий невозможна или неуместна в данный момент. Того, кто посредством размышлений осознает неосуществимость или неуместность тех или иных действий (которые, соответственно, следует отложить или заменить другими), по этой причине нельзя обвинить в бездействии. Критическое размышление – это тоже действие.
Ранее я высказал мысль о том, что в образовании попытка учителя-ученика понять определенный познаваемый объект не исчерпывается одним этим объектом, поскольку этот акт распространяется на прочих учеников-учителей так, что познаваемый объект становится посредником, который способствует их пониманию. То же самое можно сказать и о революционных действиях. А именно: угнетенные и лидеры в равной степени являются Субъектами революционных действий, а реальность служит посредником в трансформирующей деятельности обеих групп. Согласно этой теории, нельзя говорить о наличии деятеля или просто о деятелях, но только о деятелях, находящихся во взаимодействии.
Может показаться, что это утверждение подразумевает разделение, дихотомию, разрыв революционных сил. На самом деле оно означает прямо противоположное – их общность. Глядя поверх общности, мы действительно видим дихотомию: лидеры с одной стороны и люди – с другой – точная копия взаимоотношений, основанных на угнетении. Отрицание общности революционных сил, стремление избежать диалога с людьми под предлогом попыток организовать их, усилить мощь революции или обеспечить объединенный фронт, – все это на самом деле свидетельствует о страхе свободы. О боязни поверить в людей или о нехватке этой веры. Но если людям нельзя доверять, нет причин для освобождения; в таком случае революция осуществляется даже не ради людей, а самими людьми ради лидеров, что означает полное самоотрицание первых.
Революция осуществляется не лидерами ради людей и не людьми ради лидеров: первые и вторые действуют сообща, объединенные незыблемой солидарностью. Эта солидарность рождается только тогда, когда лидеры подтверждают ее в ходе смиренного, полного любви и отваги взаимодействия с людьми. Не всем хватает храбрости для такого взаимодействия, но избегая его, люди становятся несгибаемыми и начинают относиться к другим как к объектам; вместо того чтобы взращивать жизнь, они убивают ее; вместо того чтобы искать жизнь, они бегут от нее. А это характерные черты угнетателей.
Некоторые могут подумать, что заявлять о необходимости диалога – взаимодействия между людьми, существующими в мире, с целью трансформировать этот мир – наивно и субъективно идеалистично[154]. Тем не менее нет ничего реальнее или конкретнее, чем существующие в мире и взаимодействующие с ним люди, чем люди, контактирующие между собой – и в некоторых случаях конфликтующие друг с другом как угнетающие и угнетаемые классы.
Истинная революция пытается трансформировать реальность, которая порождает подобное дегуманизирующее положение дел. Те, чьим интересам служит эта реальность, не могут осуществлять такую трансформацию – она должна достигаться жертвами тирании и их лидерами. Эта истина, однако, должна проявляться лишь как следствие обстоятельств, то есть лидеры обязаны стать ее воплощением через приобщение к народу. В этой общности обе группы растут вместе, и лидеры не становятся самопровозглашенными предводителями, а устанавливаются или превращаются в настоящих лидеров через свой праксис, который един с праксисом народа.
Многие люди, связанные механистическим восприятием реальности, не отдают себе отчета в том, что конкретная ситуация, в которой находятся индивиды, обусловливает их осознание мира и что это осознание, в свою очередь, обусловливает их взгляды и способы взаимодействия с реальностью. Они полагают, что реальность можно трансформировать механически[155], не представляя ложное осознание реальности человеком в качестве проблемы, или через революционные действия, посредством развития все менее и менее ложного осознания. Не существует исторической реальности, которая при этом не была бы человеческой. Не существует истории без человечества и истории для людей, есть лишь история человечества, которую творят люди и которая (как отметил Маркс), в свою очередь, творит их. Большинство людей становятся подавляемыми и отчужденными, когда у них отнимают право участвовать в истории в роли Субъектов. Таким образом, для того чтобы люди преодолели свое положение объектов и вместо этого приобрели статус Субъектов – а именно в этом и заключается цель любой истинной революции, – требуется, чтобы они направляли свои действия, а также размышления, на реальность, которую необходимо трансформировать.
Действительно, было бы идеализмом утверждать, что посредством простых размышлений над реальностью угнетения и обнаружения себя в роли объектов люди уже становятся Субъектами. Но в то же время достижение такого восприятия само по себе не означает, что думающий уже стал Субъектом, оно все же свидетельствует, как отметил один из моих соисследователей[156], о том, что думающий стал «Субъектом в перспективе» – перспективе, которая подталкивает его к упрочению своего новообретенного статуса.
И вместе с тем было бы неверно полагать, что активизм (который не равноценен настоящим действиям) – это путь к революции. Люди могут быть по-настоящему критичны лишь при условии, что они сполна проживают свой праксис, то есть если их действия охватывают критическое размышление, которое все больше и больше систематизирует их мышление и таким образом заставляет их двигаться от совершенно наивного знания реальности к более высокому уровню, который позволит им осознать причины, обусловливающие эту реальность. Отнимая у людей это право, революционные лидеры подрывают свою собственную способность мыслить – или, по крайней мере, мыслить правильно. Революционные лидеры не могут мыслить без людей или ради людей, а только лишь вместе с людьми.
Что касается членов господствующей элиты, они могут мыслить – и мыслят – без людей, хотя совсем не думать о людях – это в их случае непозволительная роскошь, ведь для них это способ лучше узнать их и, соответственно, более эффективно ими управлять. Следовательно, все, что кажется диалогом или общением между элитой и массами, в действительности представляет собой преподнесение «коммюнике», содержание которых направлено на дрессировку.
Почему представители господствующей элиты не теряют свою силу, если они не думают вместе с людьми? Потому что последние представляют собой их полную противоположность, саму причину их существования. Если бы элита думала вместе с людьми, это противоречие оказалось бы преодолено и она утратила бы свое господствующее положение. С точки зрения угнетателей любой эпохи, правильное мышление предполагает отсутствие мышления со стороны людей.
Некий господин Гидди, позднее занявший пост президента Королевского общества, выразил возражения, параллель которым можно найти в любой другой стране: «Каким бы прельстительным ни был в теории проект по обеспечению образования для трудящихся классов бедноты, оно бы пагубно сказалось на их морали и благосостоянии. Оно научило бы их презирать свой жизненный удел, вместо того, чтобы делать из них хороших слуг для сельского хозяйства и прочих видов деятельности, вместо того, чтобы учить их подчинению, образование сделало бы их капризными и вздорными, что ясно видно в графствах с развитой промышленностью. Это позволило бы им читать подстрекательские брошюрки, зловредные издания и публикации, направленные против христианства, это сделало бы их надменными по отношению к руководителям, и через несколько лет закону пришлось бы использовать против них жесткую силу[157].
Чего в действительности хотел господин Гидди (и чего сейчас хотят члены элиты, хоть они и не выступают против всеобщего образования столь открыто и цинично), так это чтобы люди не думали. Поскольку в любую эпоху такие господа Гидди, будучи представителями класса угнетателей, не могут думать вместе с людьми, они также не могут позволить людям думать самостоятельно.
Однако нельзя сказать то же самое о революционных лидерах. Если они не думают вместе с людьми, они становятся безжизненными. Люди – это формирующая их матрица, а не простые объекты, о которых следует думать. Хотя иногда революционным лидерам также приходится думать и о людях, чтобы лучше их понимать, такое мышление отличается от мышления элиты, поскольку, думая о людях, чтобы их освободить (а не господствовать над ними), лидеры вкладывают часть себя в размышления о них. Первое представляет собой мышление хозяина, второе – товарища.
Господство по своей природе требует лишь наличия двух полюсов – господствующих и тех, над кем господствуют, – которые вместе образуют конфликт двух противоположностей. Революционное освобождение, которое стремится разрешить этот конфликт, предполагает не только существование этих двух полюсов, но также и группы лидеров, которая появляется в результате этого стремления. Она либо отождествляет себя с людьми, находящимися в состоянии угнетения, либо не является революционной. Просто думать