Страх и неэффективность действий крестьян объясняются тем, что их сознание впитывает в себя черты угнетателей.
Поведение и реакции угнетенных, которые заставляют угнетателей осуществлять культурную интервенцию, должны провоцировать революционеров на выбор другой теории деятельности. Революционных лидеров от господствующей элиты отличают не только их цели, но и их методы. Если они будут действовать так же, то и их цели станут такими же. Для господствующей элиты столь же парадоксально представлять людям отношения между миром и человеком в качестве проблемы, как для революционных лидеров – не делать этого.
Теперь давайте проанализируем теорию диалогической культурной деятельности и попытаемся выделить ее составные элементы.
Сотрудничество
В теории антидиалогической деятельности покорение (как одна из ее базовых характеристик) подразумевает наличие Субъекта, который покоряет другого человека и превращает его в «вещь». Согласно диалогической теории деятельности, Субъекты взаимодействуют, чтобы трансформировать реальность. Антидиалогическое, доминирующее «я» превращает подчиненное, покоренное «ты» в простое «это»[192]. Однако диалогическое «я» знает, что именно этому «ты» оно обязано своим существованием. Оно также знает, что это «ты», которому оно обязано своим существованием, в свою очередь, представляет собой «я», для которого оно является «ты». Таким образом, «я» и «ты» в диалектике этих взаимоотношений становятся двумя «ты», которые превращаются в два «я».
Диалогическая теория деятельности не подразумевает наличие Субъекта, который достигает господства посредством покорения, и подчиненного ему объекта. Вместо этого существуют Субъекты, которые взаимодействуют с целью назвать мир и затем его трансформировать. Если в определенный исторический момент угнетенные по ранее описанным причинам не способны реализовать свое призвание как Субъекты, позиционирование самого угнетения в качестве проблемы (которое всегда подразумевает ту или иную деятельность) поможет им реализовать это призвание.
Сказанное выше не означает, что диалогическая формулировка задачи не оставляет места для революционных лидеров. Это лишь подразумевает, что лидеры, несмотря на их важнейшую, основополагающую и незаменимую роль, не распоряжаются людьми как своей собственностью и не имеют права слепо направлять их к спасению. Такое спасение было бы всего лишь подарком лидеров народу, свидетельствующим о разрыве диалектической связи между ними и понижающим людей с позиции соавторов освободительной деятельности до роли простых объектов, на которые эта деятельность направлена.
Сотрудничества как характеристики диалогической деятельности, которая осуществляется исключительно Субъектами (при этом они могут выполнять разные функции и, следовательно, нести разную степень ответственности), можно достичь только через общение. Диалог как основная форма коммуникации должен лежать в основе любого сотрудничества. В теории диалогической деятельности нет места покорению людей под эгидой революционных целей, возможно лишь завоевание их приверженности. Диалог не навязывает, не манипулирует, не дрессирует, не выдумывает «слоганы». Это тем не менее не означает, что теория диалогической деятельности ведет в никуда или что диалогически настроенный человек не имеет четкого представления о том, чего он хочет, и о целях, которые он преследует.
Приверженность революционных лидеров угнетенным – это одновременно и приверженность свободе. И из-за этой приверженности лидеры не могут пытаться покорять угнетенных: они должны сделать так, чтобы последние сами присоединились к делу освобождения. Объединение, достигнутое через покорение, это не объединение, а «присоединение» покоренных к завоевателю, который решает, какой выбор предоставить первым. Истинное объединение основано на совпадении свободного выбора, оно не может произойти без коммуникации между людьми, посредником в которой выступает реальность.
Таким образом, сотрудничество заставляет диалогически настроенных Субъектов фокусировать внимание на реальности, которая выступает посредником между ними и (позиционируемая как проблема) бросает им вызов. Ответом на этот вызов служат действия, которые диалогические Субъекты осуществляют над реальностью с целью ее трансформировать. Позвольте мне подчеркнуть, что позиционирование реальности как проблемы не предполагает изобретения слоганов – оно подразумевает критический анализ проблемной реальности.
В противовес мифологизации, которой пользуется господствующая элита, диалогическая теория требует, чтобы мир был представлен таким, какой он есть. Однако никто не может обнажить истинный облик мира для кого-то другого. Один Субъект может начать этот процесс от лица других, но затем последние также должны стать Субъектами этого акта. Приверженность народа становится возможной благодаря такому обнажению истинного облика мира и их самих через подлинный праксис.
Проявляя свою приверженность, люди выказывают доверие как к себе, так и к революционным лидерам, начиная видеть их подлинность и преданность общему делу. Доверие людей по отношению к лидерам отражает уверенность лидеров в людях.
Эта уверенность, однако, не должна быть наивной. Лидеры должны верить в потенциальные возможности людей, и не могут относиться к ним лишь как к объектам собственных действий. Они должны верить, что люди способны участвовать в деле освобождения. Но в то же время двойственность угнетенных и «квартирующий» внутри их угнетатель должны вызывать у них недоверие. Соответственно, когда Че Гевара призывает революционеров никому не доверять[193], он не затрагивает фундаментальное условие теории диалогической деятельности. Он просто судит реалистично.
Хотя доверие – это основа диалога, оно не является априорным условием последнего, а рождается в результате этого взаимодействия, в ходе которого люди выступают в роли со-Субъектов, обличающих мир с целью его трансформировать. Но до тех пор, пока угнетатель «внутри» угнетенных продолжает быть сильнее их самих, их естественный страх свободы может заставить их осудить не мир, а революционных лидеров! Лидеры не могут быть легковерными, они должны быть настороже и допускать эту вероятность. Книга Че Гевары «Эпизоды революционной войны» подтверждает наличие этого риска – возможность не только дезертирства, но даже предательства общего дела. В этом сочинении, признавая необходимость наказывать дезертиров, чтобы сохранить сплоченность и дисциплину в группе, Че Гевара время от времени упоминает и некоторые факторы, объясняющие причины дезертирства. Один из них, возможно, самый важный, – это двойственный характер дезертиров.
Довольно наглядна другая часть сочинения Че Гевары, где он рассказывает о своей поездке (не только в качестве партизана, но и в качестве врача) в крестьянскую общину в горном массиве Сьерра-Маэстра и пересказывает разговор о сотрудничестве:
Именно там, в этих встречах, родилось понимание нами необходимости решительной перемены в жизни народа. Идея аграрной реформы приобрела четкие очертания, и требование о необходимости единения с народом перестало быть теорией, оно вошло неотъемлемой частью в нашу плоть и кровь.
Партизанский отряд и крестьянство стали сливаться в единую массу, причем никто не смог бы сказать, на каком именно отрезке нашего длинного пути это произошло. Что касается меня, я знаю только одно: в результате тех самых консультаций, которые я давал гуахиро Сьерры, моя стихийная и немного сентиментальная настроенность превратилась в более серьезную и решительную силу. Страдающие друзья – жители Сьерра-Маэстры – никогда не подозревали, какую роль они сыграли в качестве кузнецов нашей революционной идеологии[194].
Обратите внимание: Че Гевара подчеркивает, что единение с народом сыграло решающую роль в трансформации «стихийной и немного сентиментальной настроенности в более серьезную и решительную силу». Выходит, что именно в диалоге с крестьянами окончательно определился революционный праксис Че Гевары. Чего он не упомянул, вероятно, из скромности, так это того, что единение с народом стало возможным благодаря его личной скромности и способности к любви. И это неоспоримо диалогическое единение переросло в сотрудничество. Заметьте, Че Гевара (который не забирался на Сьерра-Маэстру вместе с Фиделем и его товарищами, когда они были недовольными юношами, искавшими приключений) признает, что его «единение с народом перестало быть теорией, оно вошло неотъемлемой частью в [его] плоть и кровь». Он подчеркивает, как с момента единения крестьяне стали «кузнецами революционной идеологии» партизан.
Даже своеобразный стиль, в котором Че Гевара пересказывает свой опыт и опыт своих товарищей и почти евангелическим языком описывает свои встречи с «бедными, верными» крестьянами, обнаруживает присущую этому выдающемуся человеку глубокую способность к любви и коммуникации. С этим связан и тот пыл, с которым он отзывается о работе другого преисполненного любви человека: Камило Торреса, «партизана-священника».
Без единения, которое порождает истинное сотрудничество, кубинский народ превратился бы в простое скопление объектов революционной деятельности людей со склонов Сьерра-Маэстры, и, будучи объектами, они не смогли бы стать приверженными общему делу. Большее, что могло произойти, – это их «присоединение», но это черта угнетения, а не революции.
В диалогической теории революционная деятельность ни на какой стадии не может отказаться от единения с людьми. Единение, в свою очередь, порождает сотрудничество, которое, как описывает Че Гевара, заставляет людей и лидеров