Уже через час отец Павел стоял на перроне маленькой станции, кутаясь в поношенный тулуп и натягивая поглубже шапку-ушанку. Ночь обещала быть морозной, звёзды мерцали над заиндевевшими проводами. Где-то вдали протяжно ухал паровоз, и ветер доносил горьковатый запах угля. Кот выглянул из-под полы рясы и ловил носом ночной воздух. Отец Павел прижал пушистого спутника покрепче: «Тихо-тихо... скоро уж наш поезд». Ему повезло — товарняк с единственным пассажирским вагоном затормозил у платформы. В такое позднее время народу оказалось мало. Кондуктор со сноровкой проверил билет Павла и мельком взглянул на шевельнувшийся живот. Батюшка смутился:
— Прости, друг, котик со мной… Не мог же я его в храме бросить, — тихо сказал он извиняющимся тоном, ощутив внезапный страх, что животное не пустят.
Кондуктор устало хмыкнул и махнул рукой:
— Вези уж, раз взял. Только чтоб места не занял.
Павел горячо закивал, поблагодарив. Он забрался в тёмный вагон. Пахло чаем и копотью, под ногами заскрипели доски. На другом конце вагона тихо побрякивал самовар — проводник готовил кипяток для чаю. В вагоне едва горела тусклая лампочка под зелёным колпаком. Несколько пассажиров дремали, закутавшись в пальто. Отец Павел выбрал место у окна и осторожно уселся, посадил кота рядом. Кот блеснув глазами в полумраке.
— Ну что, поехали, — прошептал батюшка и перекрестился.
Поезд вздрогнул и, набирая ход, постукивая сцепками, покатил в сторону Москвы. За окном поползли назад заснеженные деревья да телеграфные столбы. Вагон покачивало, тихо ухало на стыках: ту-тук… ту-тук… Не спалось. Павел смотрел, как дрожит в такт стуку жёлтый блик на стене, и думал о случившемся. Чудо ли это было? Испытание? Или страшная обольщающая игра?..
Кот негромко мурлыкнул, расположившись рядом на скамье. Теперь, когда опасаться чужих глаз было незачем, пушистый спутник сидел напротив, аккуратно поджав лапы, будто и вправду был равноправным попутчиком. Отец Павел поёжился — то ли сквозняк тянул из щелей, то ли от неожиданности: впервые доводилось ему ехать в поезде в такой компании…
— Значит, в Москву, — негромко сказал Павел, стараясь говорить как можно тише, чтобы не разбудить соседей по вагону. — Надеюсь, Господь ведёт нас верным путём.
Но кот не ответил, только окатил его зелёным взглядом, свернулся клубком и уснул.
Глава 10. На краю края
Когда кот уснул и захрапел, Павел облокотился на стену и закрыл глаза. От пережитого он быстро отключился… И снился ему настоящий кошмар. Что едет он в вагоне с говорящим котом. Вагон чёрный, угольный. Кот сидит напротив, чуть наклонил голову, и в зелёных глазах его пляшут звёзды. Рыжий молчит, будто раздумывая, потом говорит:
— Ты веришь, что это Господь послал меня к тебе?
Священник замялся. Странно было слышать негромкий бархатистый голос, исходящий от комочка шерсти и видеть, как открывается красный рот, полный белых острых зубов.
— А кто же ещё? — ответил он после паузы. — Не дьявольское ведь создание ко мне в храм пожаловало, верно?
Павел попытался улыбнуться своей шутке, но голос сорвался неестественно. Кот тихо хихикнул — смех его прозвучал удивительно по-человечьи.
— Кто знает, кто знает… — протянул он, прикрыв глаза. — А и правда, сам посуди, отец Павел: стал бы лукавый в церкви показываться?
— Лукавый… — Батюшка осенил себя крестом, шепча про себя молитву. — Нет уж, чур меня! Всякий бес да нечисть именем Господним из храмов гонятся.
— Вот-вот, — усмехнулся кот. — Значит, я не был бы нечистью, коли столь вольно разгуливал меж иконостасом и престолом.
Священник кивнул и немного успокоился, услышав простую логику. Действительно, если бы кот был дьявольским наваждением, разве смог бы он являться там, где только что совершалось таинство, где молитва не умолкала? Сердце Павла немного оттаяло. Он взглянул на своего спутника с теплотой:
— Прости, что усомнился. Нынче столько искушений кругом… а я человек слабый.
Кот вильнул кончиком хвоста, как будто в знак прощения:
— Понимаю. Вам, смертным, свойственно сомневаться. И слабость ваша мне понятна.
Павел уловил в его голосе странные нотки — то ли снисхождение, то ли скрытую насмешку. Он попытался разглядеть в кошачьей мордочке выражение, но та была непроницаема, лишь белые усы-стрелки шевелились.
— Ты говоришь… как будто и не кот вовсе, — тихо заметил батюшка.
— А кто я, по-твоему? — мягко спросил тот в ответ.
— Ангел Божий? — Павел произнес это едва слышно, почтительно. — Или дух-хранитель, посланный испытать меня?
— Хмм… — Кот прищурился, и, как показалось Павлу, уголки его рта приподнялись в ухмылке. — Пусть будет так, пусть буду ангел. Главное, что ты откликнулся на зов.
Священник опустил глаза. В груди поднялась тяжесть сомнения. Хотелось верить. Но ведь ангелы не вкушают земной пищи, не пьют морс и не едят сыр… Да и зачем им являться в образе зверя нечистого? С другой стороны, в Писании только змей да свиньи упоминались вместилищем бесов… Павел представил, как кот уплетает сыр — с каким наслаждением, азартом. Нет, ангел не стал бы так с жадностью есть. Но, быть может, голод земной — плата за то, чтобы принять телесный облик? Серафим Саровский медведя кормил, и пророк Илия воронами питался… всякое бывало в житиях. Но просфору священную кот есть не стал, это настораживает…
Священник посмотрел на кота снова: тот сидел спокойно, хвост аккуратно обвил лапы. Выглядел сейчас самым обыкновенным — ну разве что глаза слишком разумные.
— Я откликнулся… Потому что сердцем почувствовал: надо. Господь знает, что я ждал. Каждый день ждал чуда.
— Чуда… Зачем оно тебе?
— Как зачем? — Батюшка даже опешил. — Чтобы веру укрепить, людей вокруг укрепить. Сейчас ведь время какое… Тяжкое. Храмы пусты, народ боязлив. Если б маленькое чудо... Знамение божье… Господ знает, с каким сердцем я служил — и все равно сомневался, угасал духом.
Кот тихо мяукнул, что-то вроде понимающего «мр». Пауза повисла, поезд постукивал всё так же размеренно, убаюкивая. Павел вдруг признался шепотом, словно исповедуясь:
— Я ведь уже почти отчаялся. Иногда ночами плакал: не оставь, мол, Господи, яви благодать хоть малую… А тут ты. Появился в самую пору.
— Значит, без знамения веры не хватает? Однако!
— Человеческая слабость как она есть, — вздохнул Павел. — Мы, конечно, веруем… но когда вокруг одно мракобесие творится, душа изнемогает. Страшно становится: а вдруг правда мир Бога лишился? Вдруг вот так и будем во тьме беспросветной…
Глаза кота блеснули из-под прищура.
— Мракобесие говоришь? — проговорил он чуть насмешливо. — Это ты о Советской власти?
Священник заморгал, не ожидая таких слов от ангела.
— Я… Я про безбожие, — осторожно пояснил он. — Про то, что люди от Храма отвернулись, веру потеряли. Не все, конечно. Но многие ведь… Страхом да ложью душу выморозили. Хула вокруг, грех… Бога хулят, святынь не признают.
Кот внимательно слушал, не перебивая. Только уши его чуть подёргивались.
— Ты против власти, значит, идёшь? — спросил он вдруг вполголоса.
Павел похолодел. Послышалось ему или в голосе кота сверкнула угроза?
— Нет, что ты! Я — смиренный священник, что мне политика… — затараторил он, осеняя рот крестным знаменем. — Церковь у нас и без того гонима, куда уж противиться. Я лишь о душах болею.
Кот расслабился, или показалось — будто улыбнулся даже.
— Души, души… — протянул он, словно пробуя это слово на вкус. — У тебя одно духовное на уме. А сам с собой еды понабрал и три бутылки красного… Еле дотащил до поезда. Самому не стыдно? Ты Богу служишь или животу? Двум господам служить невозможно. Узки врота, ведущие в Рай.
Священник снова поёжился. Странный это ангел… Слишком уж речь у него, как у чекиста допрашивающего. Про власть спросил с подковыркой… Павел отвернулся и украдкой перекрестился, думая: а ну как искуситель решил испытать его верность партии? Мало ли — вдруг провокация? Он слыхал, что вербуют некоторых священников, вынуждают доносить. Но кот? Нет, безумие…
Павел провёл ладонью по лицу, отгоняя наваждение. Показалось, перегрелся. Господи, вразуми… Он решил сменить тему:
— Ты спросил, зачем чудо. Мне казалось, что это воля Господа — поддержать нас. Ведь не сам же я затеял. Ты ведь сам пришёл… значит, не случайно.
— Мне любопытно: зачем Тому, кого ты называешь Господом, такие хлопоты о пустяках?
— Душа человеческая — не пустяк. — Павел растерялся. — Каждая душа спасения требует. Если воля Его — спасти хоть одну через чудо, разве это пустяк?
— Да разве ж душу чудом спасёшь? — хмыкнул кот. — Сегодня чудо — ах, перекрестились, умилились… А завтра опять грех да уныние. Чудеса ненадёжны, Павел.
Священник удивился рассуждениям кота — получалось, будто тот отговаривает его, Павла, от самой идеи чуда.
— Но сам Христос творил чудеса, — возразил он горячо, но шёпотом. — Народ возрождался духом, видя их.
— Христос… — кот приоткрыл один глаз, пронзительно глянув. — Тому уже две тысячи лет, дорогой. С тех пор люди поумнели. Не верят они глазам. Да и чудеса те были не ради фокусов, а по нужде: голодных накормить, больных исцелить. А у тебя что? Просто вера пропала — подавай тебе диво для поднятия настроения?
Павел покраснел. Слова кота резанули больно — ведь правда, просил чуда, сам не зная для чего, лишь бы знак получить.
— Ты думал, что ты особенный, раз сам Господь должен тебе явление устроить? Ах, прости, что прямо говорю… я ж ангел, мне можно.
От неожиданной перемены тона батюшка растерялся. Только что кот говорил почти заискивающе, а теперь — как суровый проповедник или даже как обвинитель. Но обижало другой: похоже, рыжий был прав. Гордыня тонка, мог он возгордиться, возомнить себя избранником, раз Бог откликнулся.
— Я — грешный человек… — тихо признал Павел.
— Вот и ладно, — кот снова смягчился, даже лапкой махнул, как человек, мол, пустое. — Все мы грешны. Кто больше, кто меньше.