Но раздумывать и спорить было некогда. Начальство спешило и не считалось ни с чем. Работа с утра и до ночи, зачастую и ночью при свете луны и прожекторов, палящее солнце, омерзительная, затхлая вода в цистернах — этого было достаточно, чтобы убить в людях интерес ко всему, кроме еды, сна и прохлады. Виски выдавали, но драки после выпивок прекратились. По утрам десятники выбивались из сил, расталкивая и поднимая спящих.
Смайерс просил, приказывал, грозил и, наконец, распорядился установить в каждой казарме сирену.
Ровно в шесть пронзительный вой срывал людей с постелей. В бараках начиналась ругань. Солдаты, крутившие сирены, стремглав выскакивали наружу, спасаясь от града сапог, консервных банок и подушек. Но опоздания на работу прекратились. Мрачные, осунувшиеся рабочие разбредались по своим местам, и снова грохот камнедробилок и бетономешалок разносился далеко вокруг.
В канун Нового года Болл произнес торжественную речь, поздравил рабочих с наступающим праздником и призвал их «к последнему усилию». При этом он сообщил, что администрация объявляет 1 января нерабочим днем и вводит с нового года систему премий.
Как ни мал был обещанный отдых и как ни равнодушны стали люди к поощрениям, сообщение это несколько их оживило. Лица прояснились, можно было услышать шутку, смех. Тридцать первого декабря работу окончили засветло.
Это был самый необычайный новогодний праздник. Под черным тропическим небом, овеваемые солоноватым океанским ветром, люди сидели на берегу, пили виски, закусывали деликатесами из «подарков Санта-Клауса»[8] (администрация позаботилась и об этом) и… молчали. Кто-то уже похрапывал, некоторые клевали носами.
— Новый год… и без елки, — с сожалением в голосе сказал Чарли.
— Как без елки, парень? — усмехнулся Майк. — А это?
Они повернулись к ажурной громаде башни, смутно темневшей у них за спиной.
— Хороша елка… Что ж, спасибо и на том. — Чарли вздохнул.
— Что? — спросил Дик.
— Так. Ничего. Дом вспомнился.
— Не горюй, дружище. Все будет хорошо. Верно, Майк?
Негр не ответил. Он крепко спал, свесив голову между колен и сжимая в кулаке нетронутую бутылку.
Месяц после Нового года прошел, как в бреду. Рабочие двигались, подобно теням, засыпали на ходу, натыкались друг на друга, спотыкались, падали… Участились несчастные случаи. Зато были введены и удвоены премиальные.
Болл охрип, уговаривая и угрожая. Десятники угрюмо отмалчивались в ответ на замечания Смайерса. Но Смайерс продолжал ходить по острову и понукать рабочих.
И вдруг наступил перерыв. Утром 11 февраля никто не будил, не упрашивал, не грозил. Можно было спать. Можно было бродить по раскаленному бетону или сидеть на берегу, опустив в воду натруженные ноги. Можно было валяться в тени загадочной стальной башни.
Обреченный атолл
«11 февраля 1954 года. Операция „Плющ“, объект „15“, Кваджелейн, адмиралу Брэйву.
Настоящим ставлю Вас в известность о том, что работы первой очереди на объекте „15“ закончены. Освободилось около пятисот рабочих. Необходимо немедленно переправить их в Штаты. Для этого следует использовать транспорты, на которых вывозили туземцев. Транспорты находятся у атолла Маджуро. Бригада в пятьдесят человек, которую я оставлю для монтировки основной системы, будет эвакуирована с объекта за сутки до назначенного дня вместе со всем обслуживающим персоналом на моем судне.
Начальник объекта „15“ полковник Смайерс».
Смайерс отстукал на машинке последние цифры, сунул оригинал и код в сейф и потянулся за сифоном. Было очень жарко и душно. В окно, раскрытое насколько позволяла стальная решетка, било ослепительное тропическое солнце. В пышущем жаром небе ни облачка. Океан, черно-синий у горизонта, серо-голубой за внешним обводом атолла и зеленоватый в лагуне, был спокоен и неподвижен.
Здание управления начальника объекта находилось на самом высоком месте атолла, и из его окон открывался вид на весь остров. Еще месяцев пять назад здесь зеленели глянцевитые купы кокосовых пальм, ярко желтел песок, вокруг тростниковых хижин бегали голые черные ребятишки и копошились веселые белозубые мужчины и женщины. Теперь от всего этого не осталось и следа. Сначала были срублены пальмы и снесены хижины, затем обитатели атолла были погружены в железные трюмы транспортов и увезены. Спустя месяц эти же транспорты прибыли обратно и выплюнули на остров несколько сотен обалдевших от морской болезни людей, десятки всевозможных машин, тысячи ящиков, больших и маленьких, десятки тысяч бочек и досок и горы гравия. В мгновение ока песок на острове был загажен окурками, пятнами нефти и машинного масла, битыми бутылками, огрызками и банками из-под консервов. И теперь взору Смайерса, выглянувшего в окно, представилась однообразная зловеще-серая гладь цементных и бетонных плит, над плоской поверхностью которых возвышалась ажурная громада башни. В стороне от нее находилось несколько бараков и складов, баки с питьевой водой, груды строительных материалов — доски и арматурные решетки. Картина эта до тошноты не гармонировала с сияющими красками неба и океана, но полковник был доволен. Тут же ходили, стояли, сидели, лежали люди — белые, желтые, черные, в трусах, в панамах, в кепках, в куртках, в набедренных повязках, пахнущие потом, размякшие от жары, монотонно проклинающие и небо, и солнце, и остров, и эту дьявольскую работу. Посреди лагуны лениво дымил большой белый теплоход.
Смайерс выпил стакан содовой воды, запер сейф и отправился в радиорубку. Через несколько минут текст шифрограммы, цифра за цифрой, пошел в эфир. А когда над островом взошла луна, всех рабочих собрали у здания управления. Оттуда в сопровождении десятников вышли Болл и Смайерс. Толпа смолкла…
— Итак, ребята, — громко произнес Болл, — фирма сегодня, 11 февраля, расторгает с вами контракты. Основные работы закончены, и делать больше нечего. Не думаю, что это вас сильно огорчает. — Он сделал паузу и оглядел залитые лунным светом лица. — Вы работали здесь свыше трех с половиной месяцев, и самый низкооплачиваемый заработал больше, чем мог бы заработать в Штатах за целый год. Большинство из вас вернется домой богачами. Пароходы за вами прибудут через два — три дня. Погрузка будет последней вашей работой на этом строительстве. Завтра с утра вы сможете получить заработанные деньги. Фирма оставляет на две недели пятьдесят рабочих для кое-каких доделок. Те, кто не согласится остаться, заявят сразу же. Тогда мы назначим других. Ясно?
— Ясно, — прогудела толпа.
— Отлично. Читайте, Хвальсон.
Один из десятников выступил вперед с листком бумаги. Ему пришлось слегка изогнуться, чтобы не заслонить свет фонаря, под которым он стоял. Дик и Чарли подтолкнули друг друга локтями и затаили дыхание. Их имена зачитали в самом конце, когда Чарли, изнывая от нетерпения, чуть не вывернул Дику пальцы.
— Повезло вам, ребята, — сказал им Майк. — Меня не оставили.
— Есть желающие отказаться?.. Нет? Тогда все! Можете идти отдыхать. — Болл сказал несколько слов Смайерсу, и они вместе вошли в здание.
— Нам чертовски везет! — прошептал Чарли, когда они укладывались спать. — Привезем кучу денег. Подумай, как рада будет Джейн!
Не только Майка, но и вообще никого из цветных в списке не оказалось. Перед отъездом негр долго тряс руки Дику и Чарли, бормоча что-то неразборчивое и вытирая слезы. Чарли потихоньку передал ему письмо для Джейн, нацарапанное огрызком карандаша на куске оберточной бумаги.
— Ну, держитесь, парни. Жалко расставаться. Очень жалко, ей-богу. Письмо завезу сам, Чарли, будь спокоен. Ну, все.
Майк в последний раз тряхнул их руки, повернулся и побежал к шлюпке. Друзья еще долго видели, как он, на целую голову возвышаясь над соседями, махал им рукой.
— Прощай, Майк, — тихо сказал Дик.
— Хороший негр, — растроганно добавил Чарли. — Славный. Лучший из негров, каких я когда-либо знал.
На мгновение их охватило чувство одиночества и острой зависти к тем, кто поднимался сейчас на борт транспорта. Эти люди уже на пути домой и через две-три недели увидят своих родных, жен, детей.
Остров опустел. Остаток дня после ухода пароходов Дик и Чарли провели на берегу, перебрасываясь незначительными фразами и непрерывно куря. Жара в этот день как-то особенно донимала их, но купаться они боялись: лагуна по-прежнему кишела акулами.
— Мне кажется, — сказал Чарли, окинув взглядом остров и покосившись в сторону башни, — нам еще придется здесь как следует попотеть.
Он не ошибся. На следующее утро всех разбудил рев моторов. Громадный, сверкающий на солнце транспортный самолет военно-воздушных сил США проплыл над островом, развернулся и пошел на посадку. Выше него в бездонной синеве неба серебристыми мушками кружились девять реактивных истребителей. Самолет приземлился в северной части острова, где не было построек, и все удивились искусству, с которым пилот посадил многотонную махину в каких-нибудь пяти метрах от берега. Истребители, сделав прощальный круг, улетели.
Из здания управления вышло начальство. Полковник Смайерс и Болл спешили к самолету, остальные — к рабочим баракам.
— Пятнадцать человек к башне, устанавливать лебедку, — задыхаясь от быстрого бега, крикнул старший десятник, — тридцать — на разгрузку… Пяток останется при мне. Скорей, ребята, самолет еще сегодня должен улететь обратно!
Чарли и Дик попали на разгрузку. Из открытого люка им передали по одному небольшому ящику, плотно обитому фанерой.
— Все ящики — к башне! — распорядился высокий, худощавый человек в коротких штанах, темных очках и тропическом шлеме. Он прилетел на самолете и, по-видимому, был важной персоной, если судить по почтительности, с которой к нему обращались Смайерс и Болл.
Отходя, Дик и Чарли слышали, как он сказал десятнику:
— Послушайте… как вас… Распорядитесь, чтобы ящики складывали не штабелем, не в кучу, а по одному прямо на землю. Понимаете? А вы, Болл, проследите…