Воистину несчастный год! Хорошо еще, что удалось откупиться от пограничников уловом. Обычно такие дела кончались конфискацией орудий лова и даже самой шхуны и шестимесячным тюремным заключением для всей команды во главе с капитаном.
Неудачи «Счастливого Дракона» выводили толстого Нарикава из себя. Правда, хозяин мог утешаться тем, что все сошло благополучно. Как-никак, шхуна осталась цела, снасти не отобраны, и сам он не был вовлечен ни в какие неприятности. В этом проявилась одна из важнейших рыбацких традиций. Пограничники соседних стран, задержавшие японских браконьеров в своих водах, могут сколько угодно опрашивать капитана, сэндо и команду, всех вместе и каждого в отдельности, — задержанные будут дружно и угрюмо, чем бы это им ни грозило, отстаивать два положения: во-первых, в чужие воды они зашли по незнанию, во-вторых, сделали они это сами, по своей воле, без ведома и, конечно, вопреки воле хозяина.
Но факт остается фактом. Шхуна приносила убытки. И если для самого Нарикава это было большой, но все же только неприятностью, то для команды это было вопросом жизни. Сюкити Кубосава в последнее время еле-еле сводил концы с концами. Правда, у него были кое-какие сбережения, а также возможность подработать на берегу: дешевые отечественные радиоприемники, которыми пользовалось большинство его земляков, не отличались высоким качеством. Но зато не отличалась высоким качеством и одежда, которой пользовалась его семья, особенно одежда девочек, целыми днями возившихся на огороде или носившихся со сверстницами по улице. Сильно подорожал рис и другие продукты. Сбережения таяли, и никаких побочных заработков не могло хватить на жизнь.
Кубосава забыл о тех временах, когда вечером можно было всласть посидеть с приятелями в какой-нибудь «унагия»[10].
— Ничего, — утешала его жена, — скоро снова начнется сезон, и вам обязательно повезет. Только бы продержаться до первого рейса, а там вы получите аванс… Вспомните только, как плохо было во время войны!
Что ж, она права. Нет ничего ужаснее, ничего непоправимее, чем война. В памяти Кубосава еще свежи воспоминания о страшных событиях 1945 года, когда он, ничтожный ефрейтор, полумертвый от голода и страха, сидел, скорчившись, над своей рацией и прислушивался к оглушительному грохоту зениток и зловещему гулу американских бомбардировщиков «Би-29», идущих на Токио. Зенитки до сих пор черными пугалами торчат из заросших травой капониров на вершине горы, под которой расположен Коидзу.
Хорошо, что все это позади. И все же… Бедная Ацу! Ей тяжело, она отказывает себе во всем и старается скрыть это. И девочки, они давно не видели от него подарков…
Кубосава отбросил газету и поднялся. Не годится предаваться мрачным мыслям в канун Нового года. В новом году все, несомненно, будет по-другому. Счастье в дом, черт из дома! Сегодня последний день старого года, день забвения всех пережитых невзгод. Он хлопнул в ладоши.
— Ну, что? Скоро ли у вас будет готово? Не пора ли подкрепиться?
Старая Киё обернулась и хотела ответить, но в этот момент дверь распахнулась — и на пороге появилась массивная фигура самого хозяина, господина Нарикава.
— Разрешите войти? — низким, простуженным голосом прогудел он.
Кубосава обомлел.
Перед ним качалось желтое одутловатое лицо с узкими припухшими глазками и седой щеточкой усов над улыбающимся ртом, а в ушах звучали слова:
— Вот, решил навестить вас, Кубосава-сан. Давно уже собирался…
Киё, Ацуко и Умэ склонились в почтительном поклоне. Ясуко испуганно таращила черные глазенки, прячась за спину бабушки. Первой опомнилась Киё.
— Входите, входите, господин Нарикава… Входите без церемоний. Как же, какая честь… сам хозяин навестил! Сюкити, что же ты стоишь столбом?
Кубосава пришел в себя. Семеня ногами и кланяясь, он подбежал к Нарикава и принял у него из рук тяжелую узловатую трость.
— Прошу вас, входите, пожалуйста… Конечно, сам хозяин! Я прямо-таки растерялся от неожиданности. Простите великодушно…
Тут только он заметил остановившихся в дверях капитана Одабэ и сэндо Тотими.
— Входите, входите, Одабэ-сан, Тотими-сан! Какая радость, какая честь! Навестить мое скромное жилище… Никогда не забуду этого благодеяния.
Действительно, приход хозяина был большой честью и большим благодеянием. Капитан и сэндо довольно часто навещали радиста, но никто из них, да и вообще мало кто в Коидзу мог похвастать, что принимал у себя богатого, влиятельного и отнюдь не склонного к фамильярности со своими служащими Нарикава.
Гости выпили по чашке зеленого чая с маринованными сливами, затем Киё, гордая и счастливая, подала тосо — рисовое вино, заправленное пряностями.
Нарикава выпил две чарки, шумно отдулся и вытер глаза.
— Замечательное тосо, — проговорил он. — Моя жена делает значительно хуже. Как тебе это удается, Киё-тян?
— Право, Нарикава-сан, тосо недостойно ваших похвал. Как я делаю? Очень просто. Кладу специи и снадобья в шелковый мешочек и опускаю в вино…
— Ага, в шелковый мешочек! А моя кладет в серебряную сетку… Я пришлю ее поучиться у тебя.
— Ах, что вы говорите, Нарикава-сан! Мне ли учить вашу почтенную супругу…
Подали дзони — бобовый суп с поджаристыми комочками рисового пудинга, ломтиками курятины и овощами.
— Настоящий дзони, — похвалил Нарикава, — я уж думал, что такого нигде не делают. Всюду пошли новые моды…
Блюда следовали за блюдами, палочки для еды оживленно стучали о фарфор. Наконец Нарикава отодвинул чашку, вытер потный лоб и сказал:
— Большое спасибо. Замечательно вкусно. У нас вышел настоящий старый бонэнкай.[11]
Сэндо поспешно достал портсигар и протянул хозяину. Нарикава закурил.
— А теперь, — продолжал он, — мне хотелось бы кое о чем посоветоваться, Кубосава-сан. Если вы не возражаете, конечно.
Кубосава не возражал. По его знаку старая Киё и Ацу быстро убрали посуду, поставили перед гостями бутылку саке и крохотные чарки и исчезли в соседней комнате.
— Я прошу прощения, Кубосава-сан, — сказал Нарикава, принимая от Тотими чарку с саке, — что осмелюсь беспокоить вас делами в вашем доме и в такой день. Разумеется, непростительная бесцеремонность. Но… время не терпит.
Рука Кубосавы, державшая бутылку, замерла.
— Слушаю вас со вниманием, — пробормотал он.
Нарикава помолчал, собираясь с мыслями.
— Так вот. Как вы знаете, дела наши в этом году были очень плохи. Я уже забыл, когда «Счастливый Дракон» приходил с полным трюмом рыбы.
Сэндо раскрыл было рот, но Нарикава отмахнулся от него.
— Знаю, знаю, что ты хочешь сказать! Правда, другие шхуны и другие владельцы тоже не в лучшем положении. И я не собираюсь относить свои неудачи за счет плохой работы капитанов или начальников лова, тем более, что вы все заинтересованы в богатом улове не меньше меня.
«Наверное, даже больше», — подумал Кубосава.
— Нет, не собираюсь. Но факт остается фактом: рыбы вы не привозите. Это убытки. Это — разорение. А если я разорюсь, куда вы пойдете?
Нарикава взял еще одну сигаретку, чиркнул спичкой и затянулся.
— Я скорблю при мысли о том, что произойдет со мной, с вами и с вашими семьями, если такое положение будет продолжаться и дальше. Пусть прошлые наши неудачи уйдут навсегда вместе со старым годом. Забудем их. Но тем осторожнее должны мы быть в будущем, в новом году. И я решил: в новом году вы выйдете в море как можно раньше.
Сердце Кубосава забилось.
— Когда? — спросил он.
— Полагаю, не позже двадцатого. Двадцатого января, я имею в виду. А может быть, и раньше. Вы хотите что-то сказать, Одабэ-сан?
— Извините, хозяин. — Капитан кашлянул. — В январе еще не кончается период штормов.
— Мне это известно, — усмехнулся Нарикава. — Вам придется трудно. Но разве рыбаки боятся штормов? Или «Счастливый Дракон» — дырявая лоханка, а не новая шхуна?
— «Счастливый Дракон» в полном порядке, хозяин.
— Твое мнение, сэндо?
— Преклоняюсь перед вашим решением, Нарикава-сан, — поспешно отозвался Тотими, упираясь руками в пол и кланяясь. — Нам не привыкать рисковать, и мы сделаем все, чтобы вы были довольны.
— Как со снастями?
— Старые починены, новые, которые вы изволили купить в июле, приведены в готовность. Мы вполне готовы, Нарикава-сан.
— Нужно только погрузить продовольствие, воду и солярку, — сказал Одабэ.
Нарикава кивнул.
— У вас, Кубосава-сан, я не спрашиваю. У вас всегда все в порядке, не правда ли?
— Смею надеяться!
— Вот и превосходно. Значит, вы сможете выйти в любой день. Теперь еще одно…
Все трое изобразили на лицах почтительное внимание.
— Постарайтесь все-таки не залезать в чужие воды. Один раз вам это сошло, хотя вы остались без заработка, а я без тунца, но не надо искушать судьбу. Конечно, риск есть риск, рыбак, боящийся риска, не рыбак. Но я не желаю рисковать шхуной. Конфискация шхуны приведет меня к разорению, а вас — к нищете. С другой стороны… — Он отложил сигарету и взглянул на всех жесткими глазами. — С другой стороны, если вы вернетесь без рыбы, нам придется расстаться. Вот все, что я хотел вам сказать. Я уже вижу, что вы вполне согласны со мной, не так ли?
Сэндо поклонился еще раз. Капитан Одабэ почесал затылок. Кубосава же почти ничего не слышал. Мысли его были заняты другим. «Выход двадцатого, может быть, раньше… Значит, аванс… Тысяч десять иен[12]… ну, пусть восемь. Прежде всего обновки для девочек, новое кимоно для Ацу. Что-нибудь для Киё. Купить рис. Да, новый год начинается прекрасно. Воистину счастье в дом, черт из дому…»
Проводив гостей до ворот, он поклонился в последний раз и сказал:
— Спасибо вам за вашу доброту ко мне в этом году. Прошу не оставить меня вашими милостями и в новом году.
Утро первого января выдалось ненастное. С океана дул холодный ветер, небо было обложено низкими серыми тучами, моросил дождь. Но непогода не мешала празднику — в этом отношении (да и не только в этом!) жители Коидзу сильно отличаются от жителей больших городов. Нравы в Коидзу патриархальные и в достаточной степени консервативные, как и в сотнях других таких же крохотных, ничем не примечательных рыбацких городков, которые