Пепел устроился рядом, девица дала отбой, тяпнув по нужной клавише бордовым когтем.
– Вы к юристу?
Блондинка посмотрела затуманенным взором, кивнула и обдала Пепла запахом лаванды. Из кабинета напротив выпорхнул нетрадиционного вида паренек, мигом юркнувший вниз по лестнице. Девица медленно поднялась, качнув полными бедрами, продемонстрировала пышный зад, и вплыла в юристский кабинет. Из-за двери сразу же донесся приглушенный спор:
– Я с тобой десятый год живу, а ты все дурак дураком!
– Дай мне слово хоть сказать.
– Еще и ребенка завести хочет. Сам, как ребенок!
– Дай мне слово-то сказать!
Девица вылетела из кабинета, буквально прыгнув через порог. Выглядела она крайне возбужденно, горячая, как утюг, но Пепел уже переключился.
Кабинет являл собой типичную конторскую нору. С дээспэшным столом и портретом какого-то Вышинского на стене. Попахивало дихлофосом.
– Здр… – процедил юрист, оказавшийся примерно Серегиным ровесником, но уже с седой головой, отложил исписанный мелким почерком листок и вопросительно, даже доброжелательно уставился на Пепла, – уф… в чем ваше дело?
– Видите ли, – начал Пепел, без приглашения опускаясь на потрепанный стул, – я недоволен сделанной мне пластической операцией.
– Так не делали бы, – сразу попытался учить на правах старшего седой, – зачем? Природой дано…
– Поздно, – Пепла совсем не тянуло на философские дебаты, – во всяком случае, теперь я хотел бы разобраться…
– Где делалась операция? – перебил юрист.
– На дому.
Седой присвистнул:
– Да как же я тебе хирурга-то теперь найду?! Это, знаешь ли, не два пальца об асфальт. То есть, найти реально. А вот на чем обвинение строить? – и юрист бойко глянул на Пепла.
– А мы проще решим, – Пепел облокотился о стол, лицо его сделалось таким, что юристу перехотелось шутить и спорить, – ты того кренделя найдешь, мне отсигналишь и обо всем забудешь. Иск я сам вчиню.
– То есть как найду?
– Я тебе свое фото на добрую память презентую. Понятно, что такого рода операции в одиночку не делаются. Покрутись среди ассистентов, медсестер, анестезиологов, они – народ памятливый и языкатый.
Юрист для приличия поморщился:
– Все-таки, это частная практика…
– А вашему брату запрещают? Безобразие, – покачал головой Пепел, – потом еще жалуются, что частные сыщики благоденствуют…
– И не говорите, – печально согласился седой, – никакой жизни… Все только и лезут со своими проблемами, будто я помойка какая-то… – седой крайне неблагожелательно глянул на дверь, за которой скрылась персиковая девица, – думаете, мы, юристы, зажравшиеся снобы, которые только и умеют, что стричь купоны и давить окружающих своими серебристыми шестисотыми мерсами? Ошибаетесь… Вот вы – как добились нынешнего положения?
– Тяжелым непрестанным трудом, производя нефть и газ, – лениво отшутился Пепел.
– Да… – юрист либо не понял шутки, либо сделал вид, что не понял, – они нынче как раз поднялись в цене. Значит, вы теперь можете заниматься не только едой и сексом, но и благотворительностью.
– Охотно… Но мерседес подогнать не ручаюсь.
– Да будет с нас…
Юрист выцепил листок с осьмушку, быстро на нем царапнул и протянул Пеплу. Тот глянул, цифра оказалась достаточно скромной, тем не менее, для сохранения понта Пепел вздохнул:
– Однако аппетиты у вас.
Седой повинно склонил голову:
– Однако, опыт.
– Короче, здесь – вся информация, – Пепел шмякнул на стол тощий конверт, – на связь со мной выходить – без надобности. Через день проявлюсь.
– А задаток? На текущие расходы.
– Сколько?
– Ну… – замялся седой, – хотя бы сто пятьдесят-двести.
– Нет проблем. – «Если он всегда такой въедливый, какой-никакой след надыбает», – сообразил Пепел, отсчитывая по курсу.
Юрист сгреб бабки в будто сам собой выдвинувшийся ящик стола:
– До связи?
– До связи, – попрощался Пепел и двинул к выходу, краем глаза успев заметить, как седовласый принимает привычный неприступный вид.
В пролете между третьим и вторым этажом, прямо на ступеньке сидела персиковая блондинка с коричневыми разводами под глазами и рыдала в мобильник.
– И что мне теперь делать? Ни кола, ни двора… Ни мужа, ни денег… На работе клен знает что… Ну подумаешь – любовник?! А прописка?! Не надо было обо всем рассказывать…
Пепел переступил через ее вытянутую вдоль ступеньки ногу.
А вчера вечером эта дрянь, Василиска (на самом деле, недурная баба, но как не ругнуть для порядка?), устраиваясь у мужа под бочком, пощекотала его за щеку и проворковала, издеваясь:
– О-о-о, милый, как все запущено… у тебя опять седина проглядывает… Совсем заработался, бедненький. – И довольно засопела, гюрза.
Он с ненавистью поглядел в ее хорошенькое личико, даже на ночь не оставляемое без макияжа. Погань в том, что претензиям гадины приходилось доверять. Поэтому, истратив утро на разруливание самых неотложных проблем, после обеда Федор Модный оказался в косметическом кабинете.
– Федор Алексеевич, хотите, сменим имидж, например, сделаем цвет темно-каштановым? – кокетливо предложила парикмахерша Ярослава, расчесывая сине-черные волосы Рукшина маленькой расчесочкой, и, в искренней заботе о клиенте, прикидывая, что такой атомно-черный цвет в его возрасте ну просто кричит о применении краски.
Модный призадумался.
– Нет, не стоит. Привык. – И подумал: «Ага, сменю цвет, и все будут переглядываться – мол, крашеный».
Ярослава покорно опустила длинные, жесткие от туши ресницы, накинула на шею клиенту голубенькую салфетку и тихо вздохнула. К работе она подходила творчески. Если тон не соответствовал, она переживала это так же глубоко, как художник-классицист, которого бездумные авангардисты грузили, что синий нос по эффекту значительно превосходит естественный.
Телаш Модного – сегодня верный Чукальский работал на периметре – сидел в соседнем кресле и тупо пялился в стену, где дизайнер развесил в рамочках портреты известных личностей с нестандартными прическами. Ну, Ленин в ирокезе – уже банальщина, а вот хиппующий Эйнштейн и скиндхедствующий Луи Армстронг будоражили. Сам же охранник внешностью обладал самой неприметной: мышиного цвета волосы, мышиные глаза и мышиный костюм, может по этому не сводил вытаращенных глаз с Била Клинтона в косичках «африкано».
Модный справедливо полагал, что оставаться без охраны – привычка губительная. В крайнем случае, охранник не только прикроет, но и им можно прикрыться. Ярослава шпионски покрутилась вокруг клиента (отнюдь не сверкая пышным бюстом в глубоком вырезе халата – заведение солидное, за что и ценится), и дефлолировала новую упаковку культовой французской краски.
– Свежая? – хохмы ради поинтересовался Модный.
Ярослава дипломатически улыбнулась:
– Сегодня привезли, специально для вас.
Рукшин требовал для себя особой краски, и имел на это полное право в салоне, где желание клиента – закон. Едва уловимо Модный кивнул телохранителю, тот немедленно подошел к шефу и привычно выдавил плюху краски на запястье. Ярослава смотрела на необходимый ритуал без малейших признаков нетерпения. Телаш деловито понюхал краску, весь его мышиный вид выражал серьезность и сосредоточенность. Обоняние не обнаружило ничего подозрительного, как, впрочем, и осязание – кожа не давала никакой реакции. Но доверять одним только чувствам Модный остерегался.
Телаш достал из внутреннего кармана мышиного пиджака нечто среднее между градусником и шариковой ручкой, купленное за семьдесят четыре рубля у кандидата наук какого-то НИИ: ботанику не хватало на догон. Штуковина действовала, как путано объяснил расхититель казенного имущества, по принципу теста на беременность, анализируя вещество на предмет ядовитости и, в соответствии с результатом, выдавая одну полоску – если все чисто, и две – если кто-то постарался. Теперь телаш сам походил на ученого. «Кандидат мышиных наук» – беззлобно подумала Ярослава. Обмакнув коник градусника в черную пахучую жижу, телаш засек время, выждал положенные пятнадцать секунд, удостоверился, что краска чиста и невинна, показал одну полоску шефу, и вернулся в кресло с видом на парикмахерский сюр.
«Если это и есть „жизнь удалась“, спасибо, я лучше пешком постою», – не в первый раз подумала Ярослава, в полглаза глядя на эти эволюции. Не торопясь, тщательно и аккуратно, при помощи дюжины красных заколок и деревянной лопаточки, Ярослава обмазала волосы Рукшина пахучей черной жижей.
– Все пока, Федор Алексеевич, двадцать минут подождите.
Модный развернул прайс-каталог на аптекарьский опт. Отметил, что настойка овса в среднем подорожала еще на полпроцента, значит, тенденция. Дорогая французская краска приятно охлаждала голову, и Модного стало клонить в сон. Он отложил пухлую тетрадку каталога. Через треть часа, минута в минуту, вернулась Ярослава.
– Федор Алексеевич, пора.
Пододвинув умывальник, она принялась бережно массировать слегка отросшие волосы Рукшина, смывая с них краску. Рукшин довольно сощурился.
– Ярослава, какие у тебя руки… Прямо сердце бьется.
Ярослава промолчала. «Сердце твое в карман не положишь», – не слишком политкорректно подумала она.
Высушенные волосы приобрели нужный оттенок. Вежливо поблагодарив, Рукшин, все еще с бьющимся от Яркиного прикосновения сердцем, расплатился и направился к выходу. Телаш поспешил за ним. Пусть телаш работает параллельно, Модный лично оценил обстановку: припаркованных машин с подозрительными седоками в ближайших сорока метрах не имелось. Чердачным снайперам стрелять было неоткуда – всю стену дома напротив заслонял рекламный плакат «Живите счастливо с банком „Урал-инвест“. По своей стороне бликовали витрины магазинов „Зоотовары“, „Дикси“ и „Обувь на все сезоны“, так что подворотен, откуда может вынырнуть киллер, тоже не наблюдалось.
Модного ждал черный «Бумер» с никогда не скучающим шофером за баранкой и верным Чукальским на переднем сиденье. Тот меланхолично курил и периодически сплевывал в окошко тягучую желтоватую слюну: последнее время у Чукальского пошаливала печень. Говорить об этом корешам он остерегался, справедливо опасаясь, ч